Чезаре Дзаваттини - Слова через край

• Название: Слова через край
• Автор: Чезаре Дзаваттини
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Чезаре Дзаваттини еще мало известен в нашей стране как писатель. Между тем виднейший итальянский сценарист и теоретик кино, один из отцов неореализма именно в литературе видит свое истинное призвание, его слава писателя-сатирика предшествовала славе кинодраматурга. А в 70–80-е годы он вновь почти полностью отдает себя литературе.

---

В 1974 году издательство «Бомпьяни» выпустило однотомник избранных произведений Дзаваттини (свыше тысячи страниц), составленный видным литературоведом Ренато Барилли, ему же принадлежит и вступительная статья; пять лет спустя в том же издательстве вышел трехтомник «кинематографических» произведений писателя, ныне «Бомпьяни» готовит полное собрание его сочинений.

Наш сборник завершает фрагмент из книги Дзаваттини 1970 года, носившей полемическое название «Не-книга». Набранная различными типографскими шрифтами, черными и цветными, текст вперемежку с факсимиле авторских черновиков и карикатурными рисунками, «He-книга» даже внешне выглядела необычно, носила явно эпатажный характер. Написана она в виде магнитофонной записи монолога Дзаваттини «с голоса», а в конце прилагается к ней грампластинка, на которой сперва Дзаваттини говорит, потом переходит на речитатив и, наконец, срывается на крик: писателю в нынешнем буржуазном обществе, чтобы быть услышанным, чтобы не остаться гласом вопиющего в пустыне, уже недостаточно традиционных форм выражения, он должен прибегнуть к магнитофону, к дискам, подвязать себе на шею колокольчик, как прокаженный, а если и это не поможет привлечь к себе внимание, ему остается лишь кричать, выть волком…

Дзаваттини не может пожаловаться на недостаточное внимание к его прозе со стороны итальянской критики — вот уже полвека его книги в центре дискуссий. Но он «неудобный» писатель, трудно поддающийся даже классификации, не говоря уж о серьезном анализе. Поэтому большинство критиков и рецензентов спешит, воздав должное его оригинальности и мастерству, отделаться от углубленного разбора, приклеив какой-нибудь из обычных ярлыков: «юморист», «сюрреалист», «неореалист» и так далее.

Действительно, нелегко ориентироваться в обилии жанров и форм прозы Дзаваттини, тем более что за полвека она претерпевала изменения. Естественно стремление критики найти какой-то «общий знаменатель» этой своеобразной и многообразной прозы, какую-то константу, точку опоры, иначе рискуешь быть унесенным стремительной рекой его творчества — изменчивой, постоянно обновляющейся, но текущей, как и все реки, в одном неизменном направлении. Каково же это направление, этот «общий знаменатель»?

Может быть, стремление к лаконичности, желание «сжаться в единое слово»? Дзаваттини издавна пристрастен к мини-формам, даже имена у его героев короткие, а сам он часто подписывается просто «Дза». Писатель считает, что нельзя больше терять времени: надо неотложно спасать итальянскую культуру, разрушенную за годы фашизма и последующего клерикального засилья, нельзя терять время на «длинные» жанры, на романы, на длинные имена, на придумывание длинных и сложных «историй», когда людям грозит война, когда они нуждаются в срочном избавлении от произвола, голода, нищеты. «Нельзя забывать о том, что пуля за одну секунду пролетает более тысячи метров» («He-книга»). У писателя есть даже специальное эссе о «длинном и коротком».

А возможно, как полагают некоторые, таким «общим знаменателем» является юмор, пронизывающий все его произведения? Относительно системы юмора Дза высказано немало суждений. Элемент абсурда, явный нонсенс порой придает его юмору сходство с англосаксонским. У Дзаваттини, как и у большинства англосаксонских юмористов и сатириков, вызывающие смех несоответствие, нелепость всегда подчинены морализаторской или социально-обличительной задаче (вспомним хотя бы слугу, которого богач Мобик вывешивал за окно в качестве барометра).

В отличие от большинства своих итальянских коллег Дзаваттини предпочитает нюансы, избегает явных, лобовых эффектов, никогда не утрачивает чувства меры. Юмор для него не цель, а одно из многих средств синтетически выразить мысль. Даже грубоватую, озорную шутку он обращает в исполненное горечи раздумье, серую повседневность — в волшебную фантазию. Юмор сквозит в любом его произведении, везде, но писатель куда больше чем юморист, как справедливо отметил еще Папини.

По мнению многих, «общим знаменателем» для творчества Дзаваттини является тяга писателя к конкретному факту, событию, неизменно лежащим в основе всего им написанного, стремление до минимума сократить зазор между искусством и действительностью, «жажда реальности», желание превратить в искусство саму действительность, неприязнь к «выдуманным историям». Зачем творить поэзию, когда она вокруг нас, как бы говорит Дзаваттини. По его словам, он постоянно носит с собой рамочку, в которую «вставляет» привлекший его факт, событие, и при этом громко кричит, обращая на него внимание других. Недаром один из критиков назвал Дзаваттини «поэтом факта». Но при этом писатель отнюдь не приверженец фактографии. Роль художника вовсе не сводится им лишь к документальной регистрации, копированию действительности: художник обязан, повторяет Дзаваттини, вносить в произведение собственное видение мира, моральную требовательность, социальные идеалы, осуществлять свое творческое вмешательство в собранный материал, раскрыть в самых мелких и реальных фактах «все гуманное, исторически обоснованное, существенное, что в них кроется».

Еще одна обобщающая черта прозы писателя — ее автобиографичность, исповедальность, монологический, дневниковый характер. Название первой книги — «Поговорим обо мне» — дало повод и друзьям, и недругам Дза подчеркивать его настойчивую, если не навязчивую, порой — агрессивную решимость «говорить о себе», его некоторый эгоцентризм. Дзаваттини решительно возражал: нет, это не так, напротив, говорить о себе — высшее проявление скромности и смирения, этим писатель показывает, что он — такой же, как все, ибо все люди равны и одинаковы, это попытка разобраться на глазах у всех в самом себе, чтобы научиться понимать других, чтобы превратить лирическое начало в рациональное.

«Во мне всегда настолько велико было сознание человеческого равенства, — пишет Дзаваттини, — что я никогда не ощущал какой-то вины, говоря о себе — ведь я говорил о человеке!»

Но если друзья видели в стремлении писателя говорить от первого лица свидетельство его потребности прямого личного вмешательства в действительность, то недруги усматривали в этом, помимо эгоцентризма, результат неспособности создать законченные персонажи, проследить развитие характеров и так далее. Таким «критикам» Дзаваттини ответил в «He-книге»: они говорят, что «если бы я умел как следует вылепить персонаж, то не прибегал бы к автобиографизму, ко всем этим, как они выражаются, неестественным художественным приемам, а я в это время выступаю на митинге и говорю: а пошли они все подальше, ни за что на свете я не соглашусь придумывать, создавать кого-то по имени, допустим, Грандоцци… Им бы этого хотелось, чтобы отвлечь меня…»

Все эти характерные черты творчества Дзаваттини весьма существенны и во многом определили его писательские стиль и манеру, но самая главная, на наш взгляд, решающая, — это его внимание и любовь к человеку. В этом ключ к пониманию всего творчества писателя-гуманиста. Еще в первой своей книге он писал: «Меня, сказать по правде, интересуют не столько факты, сколько люди — эти миры, изолированные друг от друга, словно планеты в космосе». И свою задачу Дзаваттини видел и видит в том, чтобы преодолеть силой слова, силой почти зрительного изображения эту изоляцию, эту человеческую отчужденность. Писатель неоднократно упоминает о своем врожденном «инстинкте неодиночества», о том, что невозможно быть умным в одиночку: для этого надо быть, как минимум, вдвоем. А к тому же, «когда человек один, быть умным неэффективно».

Писатель сам сформулировал в одном из недавних интервью (по случаю присуждения ему премии имени Флайяно в 1979 году) «главный принцип» своего творчества: «Быть может, кто-нибудь из вас уже читал о тех не лишенных наивности поисках, которыми я занят в последние годы, — поисках некоего принципа, который помог бы собрать воедино растерянные мною надежды и вновь зажечь их в сердце, придав им большую конкретность. Порой мне кажется, что я нашел такой принцип, — это величие человека».

Несмотря на все трудности борьбы и разочарования, Дзаваттини верит в человека, в его разум, остается убежденным оптимистом.

«Переживаемый нами кризис, — пишет он, — это, как мне кажется, не кризис самой мысли, а проблема, которая повторяется из века в век и будет безжалостно повторяться до тех пор, пока будет существовать мысль для масс, а не мысль масс».

В отрыве итальянских художников, интеллигенции от масс Дзаваттини, вслед за Антонио Грамши, видит главную беду современной итальянской культуры. Культура должна стать достоянием всех и каждого, ибо все люди равны и одинаковы. Всякие привилегии, также и в области культуры, надо решительно уничтожить. В острополемической статье «Теперь с интеллигентом покончено» (1973) он писал: «Именно о массах забыла культура, забыла политическая власть… Да, потому что было время (я говорю о Ленине, но мог бы назвать и другие имена), когда интеллигент отождествлял себя с определенной массой, с каким-то одним классом. Ныне же он отождествляется с продукцией. И потому не может претендовать на роль двигателя. Он уже скорее прицеп, ибо продукцией распоряжается не он, а экономическая и политическая власть».