Разипурам Нарайан - Продавец сладостей

• Название: Продавец сладостей
• Автор: Разипурам Нарайан
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1981

В романе «Продавец сладостей» с присущим писателю юмором показаны застойный мир индийской провинции и неоправданное прожектерство тех, кто видит спасение Индии в безоглядной «американизации».

---

На минуту Джаган представил себе Мали восьмидесятилетним старцем, и сердце его дрогнуло. Но он тут же подумал: «А что же станет с Грейс, когда Мали будет восемьдесят лет? Так все и останется без изменений?»

Возможно, Мали удастся отправить ее назад. Это было бы наилучшим выходом, если они так и не согласятся освятить свою связь быстрым браком в горах.

При воспоминании об этом он снова почувствовал боль, словно иголкой тронули рану. «Должно быть, я зажился в этом доме. Если я проживу еще лет десять или пятнадцать, все будет по-другому. В шестьдесят лет человек рождается заново и вступает в новую жизнь».

Вот почему люди так пышно празднуют свое шестидесятилетие. Он вспомнил, как его отец и мать, дядя и тетка и с десяток других пар праздновали шестидесятилетие главы семьи, словно свадьбу, с музыкой и множеством гостей. Люди любят все время что-нибудь праздновать. Он видел много праздников на своем веку, жаловаться ему не на что. А вот Мали доказал, что в обрядах нет никакой необходимости, можно даже не завязывать священную нить тхали на шее новобрачной. Ничего, никаких обещаний, никаких уз, никакой ответственности. Сойтись, пожить вместе, а потом отшвырнуть друг друга, когда в голову придет. Кто сильнее, тот первый другого и вышвырнет. Вышвырнет? О чем это он говорит? Они сидят в зеленом автомобиле, сплетя ноги, хоть и наговорили друг о друге всякого.

Он совсем разволновался, думая обо всем этом. Искать смысла в поступках Мали было так же утомительно, как пытаться прочитать фразу, написанную на почти неизвестном языке. Он не хотел больше ничего знать. Больше он не станет ломать себе голову над их поступками, а в доме с закрытыми ставнями не будет больше ни праздников, ни музыки. Когда ему исполнится шестьдесят лет, никто об этом даже не вспомнит. Вдовцу не пристало устраивать праздники. Ему оставалось только уйти со сцены. Какое магическое слово! Если уж отказаться от всего, то сделать это решительно, полностью, не оставляя никакой лазейки, никакого пути назад.

И все же ему нужно было зайти в дом, чтобы собрать кое-что из вещей, хотя он и предпочел бы уйти не оглядываясь, как ушел Будда, когда его посетило озарение. Было пять часов, в это время дня в течение полувека он принимал душ.

Спустя час, поев и совершив омовение, он вышел из дому с небольшим узелком в руке, в котором среди прочих вещей лежала его прялка.

«Это мой долг перед Махатмой Ганди. Я дал ему клятву, что каждый день буду прясть. Я должен сдержать свое слово, дома ли я буду или в джунглях».

Солнечный свет, холодный душ и съеденная им овсянка несколько охладили пыл его отречения.

Он все еще держал ключ от дома в руке.

«Надо бы оставить его где-нибудь, — подумал он. — Отдать бы кому-нибудь. Не брать же его с собой…»

Впрочем, можно и взять, ведь это ключ от задней двери. Ключ от парадного входа должен быть у Мали. Если он никогда больше не откроет эту дверь, что ж, его дело… Это в его доме поселятся злые духи и будут с грохотом ронять вещи…

Джаган не очень-то верил во все это, впрочем, ему известны были покинутые дома, в которых такое случалось. Надо же и духам где-то жить. Он хмыкнул, подумав о своем любопытном соседе, вечно пристающем со всякими вопросами.

«Пусть поговорит, сколько его душа желает, с духом, который будет буянить в моем доме!»

Он все еще беспокоился о ключе.

«А почему бы мне не оставить его у брата? Это был бы хороший предлог зайти к нему».

Он поиграл с этой мыслью. Нанять такси Гафура, подъехать к улице Винаяка и оставить ключ у брата. Годы назад, когда он решил принять участие в национальной борьбе, он торжественно попрощался со всеми, прежде чем пойти на добровольное заключение. В глазах брата стояли слезы! Все семья была тронута его самоотречением. Они толпой проводили его до угла, хотя вообще-то не одобряли его патриотических действий. Он вздохнул, вспомнив о тех днях, полных сердечности и людей! Как ему хотелось, чтобы его и теперь провожали! Если они так горевали о человеке, идущем в тюрьму, они могли бы проявить немного чувства и к человеку, удаляющемуся из жизни, — нет, даже больше, ведь это была, скорее, смерть. Конечно, он будет дышать, видеть и временами даже как-то общаться с ними, но отречение будет полным, совсем как смерть. Ему хотелось, чтобы его проводили как следует, целой толпой. Но из всех них в городе жил один лишь брат. Ему захотелось взглянуть на него.

Братец рассказывал, что у него во рту не осталось ни одного зуба, и Джагану интересно было посмотреть, как он сейчас выглядит. Ему захотелось услышать его грубый голос, короткие фразы — он был человек положительный, рожденный руководить младшими братьями. Вся улица сбежалась бы к такси Гафура, чтобы взглянуть на человека, у которого, по слухам, сноха была чужестранкой. Брат, вероятно, не пригласит его в дом и велит ему бросить ключ не подходя, ведь самая тень Джагана может запятнать порог его дома. Придется, верно, кричать через улицу.

«Я ухожу из этой жизни. Мне шестьдесят лет. Я вступаю в новую фазу».

Возможно, придется сказать и о Мали:

«Дело не только в его женитьбе. Ты должен знать правду, она всплыла совсем недавно: они не женаты, сидят прижавшись в автомобиле, а потом наговаривают друг на друга».

А брат в отчаянии закричит:

«Убирайся прочь, осквернитель семейной чести!»

Толпа, окружившая такси, засвистит, заулюлюкает, и он опоздает к автобусу у Базарных ворот.

«Лучше унести ключ с собою. Ведь он, в конце концов, только от задней двери».

Проходя мимо сэра Фредерика Лоули, он вдруг увидел братца, неуклюже катившего на велосипеде. Ветер развевал его прядь волос, колеса велосипеда опасным зигзагом приближались к самому краю водосточной канавы и каким-то чудом вновь возвращались на середину дороги. Джаган застыл на месте — никогда раньше он не видел братца на велосипеде. Теперь колеса ринулись прямо на него. Закричав что-то невнятное, Джаган отпрыгнул в сторону. Братец беспомощно пронесся мимо, но через десяток шагов свалился с седла, предоставив велосипеду лететь дальше в канаву. Он поднялся на ноги, а Джаган пришел в себя и строго спросил:

— Что это за цирк с раннего утра? В вашем-то возрасте? Вы себя убить могли!

— Да я и сам знаю, — проговорил, тяжело дыша, братец, отряхивая пыль с исцарапанных локтей. — Мне нужно было поскорее найти вас, вот я и одолжил эту машину у соседа. Если не возражаете, я оставлю ее у вас. Я боюсь ехать на ней обратно.

Джаган сказал:

— Я запер дом и больше туда не вернусь.

Он произнес эти слова так безоговорочно и твердо, что братец не стал ни о чем расспрашивать, а перешел прямо к делу:

— Идемте. Нас ждет адвокат. Мали нуждается в немедленной помощи.

— Господи, что случилось?

— Мали со вчерашнего вечера в тюрьме…

Джаган встал как вкопанный и закричал:

— Боже! Почему?

— У него в автомобиле нашли полбутылки спиртного.

— О, Шива! — возопил Джаган. — Вот почему я не хотел, чтобы он покупал этот ужасный автомобиль.

Он начал осыпать зеленый автомобиль проклятиями, но братец прервал его:

— Вполне возможно, что бутылку ему подбросили…

— Вы не понимаете. Когда у молодого человека есть автомобиль, у него тут же возникают всякие идеи, — объяснил Джаган и с удовольствием углубился в эту тему. — Все было бы хорошо, если бы он не купил этот автомобиль.

— Не прерывайте меня, — сказал братец. — Слушайте. Вам нужно сейчас же вызволить его из полицейского участка. Это малоприятное место. Мы сделали бы это вчера вечером, если бы вы вдруг не исчезли. Где вы были?

— Спал себе у памятника, и только, — сказал Джаган и вспомнил, как обижалась его жена, когда он уходил спать на веранду.

— Тоже выбрали время сидеть с памятником, когда я искал вас по всему городу! — воскликнул братец. — Мы могли вызволить Мали еще вчера вечером!

— Что же теперь делать? Бедный мальчик! В полицейском участке! Ему там будет неудобно, ведь он с семи лет спал на пружинном матраце. Как же мне его освободить?

Слезы застлали ему глаза — братец вдруг исказился, пополз в сторону, уменьшился до неузнаваемости. Братец посмотрел на него спокойно и сказал:

— Ну, успокойтесь же. А то этот нищий увидит, что вы плачете. Братец был человек чрезвычайно разумный, он всегда точно знал, что нужно делать. «Немудрено, что на него во всем городе такой спрос», — думал Джаган. Стрясется что-нибудь в семье: похороны, свадьба, несчастный случай или тяжба — он всегда показывал себя с наилучшей стороны.

Джаган спросил:

— А где он там?

— В камере при полицейском участке. Это пока, до суда. Вставайте же, вставайте. Надо пойти и узнать, нельзя ли…

У Джагана закружилась голова. Он прижал руки к вискам.

— Подождите немного. Я так не могу.

Он почувствовал слабость и лег ничком у подножия памятника.