Яков Канторович - Средневековые процессы о ведьмах

• Название: Средневековые процессы о ведьмах
• Автор: Яков Канторович
• Жанр: Прочая научная литература

Почти четыре столетия во всех странах Европы не переставали пылать костры инквизиции, раздуваемые невежеством, фанатизмом и суеверием. Сотни тысяч людей после страшных мучений и пыток обрекались на смерть за связь с дьяволом и подозрения в колдовстве. Среди жертв религиозного фанатизма — такие титаны духа как Ян Гус и Джироламо Савонарола, Джордано Бруно, Галилео Галилей, Томмазо Компанелла и Николоай Коперник.

Скопца XVI до середины XVIII века длилась эта трагическая страница в истории человечества.

---

Прасковья Копалина, по свидетельству крестьян, кроме порчи девок и женок, изобличалась еще в том, что «для привлечения в дом свой кого-либо из мужчин для сожития с нею, источала из разных частей тела своего кровь и клала оную в муку, дабы таковою лепешкою приворожить к себе молодого мужчину».

Следователь при вторичном расследовании дела пригласил местного штаб-лекаря «для исследования в истине болезни одержимых». Врач после тщательного осмотра дал следующий отзыв: «таковые люди одержимые истерическими припадками, а не порчею или напущением на них посредством чародейства икоты или кликуш»[22].

Старинное народное верование, что для прекращения моровой язвы необходимо отыскать виновницу в распространении и сжечь или закопать живою в землю, со временем перешло в другое верование, по которому для уничтожения мора самое вернейшее средство — похоронить живою вообще какую-либо старуху. Такое поверье до сих пор не вывелось в некоторых местностях России. В 1855 г. оно даже было осуществлено жителями деревни Окопович Новогрудского уезда во время свирепствовавшей тогда холеры. Когда двое крестьян упомянутой деревни везли хоронить своих только что умерших детей, то к печальной процессии по дороге присоединилось еще несколько человек крестьян, и между прочими сотский и старуха крестьянка Манькова. Манькову уговорили идти на похороны сотский и некоторые из крестьян. Они задались целью вместе с умершими детьми похоронить и ее, так как были уверены, что самый верный способ прогнать холеру состоит в том, чтобы закопать в землю живую старуху и что это средство уже испытанное. Манькову действительно похоронили вместе с детьми. Но холера не прекратилась и похитила всех участников преступления, за исключением одного крестьянина Козакевича, на которого и обрушилось наказание. Козакевич, по решению Минской уголовной палаты, был признан виновным в убийстве с обдуманным заранее намерением и был приговорен к наказанию плетьми и ссылке в каторжные работы на 12 лет[23].

В 1864 г. в Старобельском у. Харьк. губ. в с. Белявке, принадлежащей помещику Штенгеру, в волостное правление явился крестьянин той же волости и принес жалобу, что соседка его, будучи во вражде с ним, испортила его корову, которая чрез это и околела; с тем вместе добавил он, что соседка его ведьма и что он просит правосудия волостного правления. Жалоба крестьянина была выслушана волостным старшиною и присутствовавшими с ним в правлении стариками. Чтобы не впасть в ошибочное решение столь трудного обстоятельства, старшина и все сборище, после долгого обсуждения дела, остановились на том заключении, что необходимы доказательства более ясные к обличению вины подозреваемой преступницы, и для этого предложили жалующемуся крестьянину отыскать знахаря, который один только может обнаружить виновного. На расстоянии четырех верст от сл. Белявки, в сл. Варваровке, принадлежащей графине Клейст-Мос, отыскан был знахарь и привезен в Беляевское волостное правление. При сборище народа, интересующегося всегда подобного рода событиями, знахарь спрошен был: кто извел корову крестьянина? Он подтвердил вполне обвинение хозяина коровы и удостоверил, что соседка его действительно ведьма. После этого крестьяне схватили бедную женщину, подвергли ее исследованию, не имеется ли у нее хвоста; избили ее и присудили уплатить соседу за погибшую корову. Также семья ее подверглась преследованию: не было ни ей, ни мужу, ни детям житья в селении, их встречали бранью, укорами в колдовстве и провожали свистом. По отсутствию владельца, беззащитная семья терпела всякие несправедливости, пока наконец решилась обратиться к мировому посреднику.

В № 46 «Недели» за 1875 г. помещена корреспонденция, в которой рассказывается, что крестьяне одного села в Полесье по совету стариков и старосты задумали испытывать ведьм водою и просили помещика, чтобы он позволил покупать баб в его пруду. Дело остановилось только вследствие того, что помещик не дал пруда для этой надобности. Тогда крестьяне порешили осмотреть женщин через повивальную бабку, думая, что у которой окажется хвост, та и есть ведьма. Староста и сотские приказали мужьям гнать баб в корчму, и мужья волей-неволей исполнили это. Ревизовала повитуха по очереди и, выпуская на улицу, кричала стоявшему караулу (староста с сотским): пустить, не ведьма! Оказалось три ведьмы; их посадили под арест и написали донесение становому. Письмоводитель станового напугал толпу, уверив, что по закону ведьм нужно жечь. Дело окончилось взяткой с мужиков.

В 1877 г. крестьяне с. Рябухи Дмитровской волости заподозрили в чародействе жительницу этого села крестьянку Акулину Чумаченкову. Вследствие этого 23 августа по приглашению старосты, сотского и волостного писаря крестьяне собрались в экстренное собрание и потребовали Чумаченкову для допроса. Так как она не сознавалась, то судьи при каждом задаваемом ей вопросе подвергали ее следующей пытке. Привязав веревку за большой палец одной ноги, привешивали обвиняемую к потолку, и она, вися вниз головою, в конце концов призналась в том, что она занимается чародейством и «испортила» казака села Дементия Педько. При этом она оговорила в соучастии еще одну женщину Варвару Чузенкову. Дело было передано судебному следователю[24].

В 1885 г. летом в деревне Пересадовке Херсонской губернии был случай расправы крестьян с тремя бабами, которых они сочли за колдуний, задерживающих дождь и производящих засуху. Женщин этих насильно купали в реке, и они избежали печального для себя конца тем, что указали разъярившимся крестьянам место, где будто бы они спрятали дождь: староста с понятыми вошел в избу одной из колдуний и там, по ее указанию, нашел в печной трубе замазанными два напильника и один замок. Волнение улеглось, хотя дождя все-таки не было.

13 октября 1879 г. временное присутствие Новгородского окружного суда в г, Тихвине, с участием присяжных заседателей, разбирало дело о сожжении солдатки Игнатьевой, слывшей за колдунью. Обстоятельства этого дела заключались в следующем: 4-го февраля 1879 г. в деревне Врачеве Деревской волости Тихвинского уезда была сожжена в своей избе солдатская вдова Аграфена Игнатьева, 50 лет, слывшая среди местного населения еще со времени своей молодости за колдунью, обладавшую способностью «портить» людей. По выходе замуж Игнатьева около 12 лет жила в Петербурге и года за два до своей смерти возвратилась на родину. Когда крестьяне услышали, что Игнатьева переселяется в деревню Врачево, то стали говорить среди местного населения, что снова пойдет «порча», и высказывалось мнение, что лучше всего взять Аграфену, заколотить в сруб и сжечь. Как колдуньи, Игнатьевой боялись все в деревне и старались всячески ей угождать. Так как она по своему болезненному состоянию не могла работать, то все крестьянки из страха пред ее колдовской силой старались снискать себе ее расположение и оказывали ей всякие услуги, как-то: работали за нее, отдавали ей лучшие куски, мыли ее в бане, стирали ей белье, мыли пол в ее избе и т. д. Со своей стороны, Игнатьева, не уверяя положительно, что она колдунья, не старалась разубеждать в этом крестьян, пользуясь внушаемым ею страхом для того, чтобы жить на чужой счет. Глубоко вкоренившееся в крестьянах убеждение, что Игнатьева колдунья, находило себе поддержку в нескольких случаях нервных болезней, которым подверглись некоторые крестьянки той местности вскоре после возвращения Игнатьевой. Происхождение всякой такой болезни народ связывал с каким-нибудь случаем мелкого разлада или ссоры между заболевшей крестьянкой и Игнатьевой. Так, однажды Игнатьева приходила в дом Ивана Кузьмина и просила творогу, но в этом ей отказали, и вскоре после того заболела его дочь Настасья, которая в припадках выкликивала, что испорчена Игнатьевой. Кузьмин ходил к Игнатьевой и кланялся ей в ноги, прося поправить его дочь. Но Игнатьева ответила, что Настасьи не портила и помочь не может. Такою же болезнью с припадками была больна и крестьянка Мария Иванова. Наконец в конце января 1879 г. заболела дочь Ивана Иванова, Екатерина, у которой ранее того умерла от подобной же болезни родная сестра, выкликивавшая перед смертью, что она испорчена Игнатьевой. Екатерина Иванова была убеждена, что ее испортила Игнатьева за то, что раз она не позволила своему маленькому сыну идти к Игнатьевой наколоть дров. Так как Екатерина выкликала, что испорчена Игнатьевой, то ее муж

отставной рядовой Зайцев, подал жалобу уряднику, который и прибежал во Врачево для производства дознания, за несколько дней до сожжения Игнатьевой. В воскресенье 4 февраля в деревне Врачеве происходил в доме крестьян Гараниных семейный раздел и к Гараниным после обеда собралось много гостей. Один из крестьян Никифоров обратился к собравшимся с просьбой защитить его жену от Игнатьевой, которая будто бы собирается ее испортить, как об это выкликала больная Екатерина Иванова. Тогда Иван Андреев-Коншин вызвал Ивана Никифорова в сени и о чем-то советовался с ним и затем, возвратившись в избу, стал убеждать крестьян в необходимости, до разрешение жалобы, поданной уряднику на Игнатьеву, обыскать ее, заколотить в избе и караулить, чтобы она никуда не выходила и не бродила в народе. Все бывшие у Гараниных крестьяне, убежденные, что Игнатьева колдунья, согласились на предложение Коншина, и для исполнения этого решения Иван Никифоров отправился домой и принес гвозди и кроме того несколько лучин. Затем все крестьяне в числе 14 человек отправились к избе Игнатьевой. Войдя в избу, они объявили Игнатьевой, что она «неладно живет», что они пришли обыскать ее и запечатать, и потребовали от Игнатьевой ключи от клети. Когда пришли в клеть, то Игнатьева отворила сундук и стала подавать Коншину разные пузырьки и баночки с лекарствами. Эти лекарственные снадобья, найденные в сундуке Игнатьевой, окончательно убедили крестьян, что она действительно колдунья. Ей велели идти в избу, и когда она туда направилась, то все крестьяне в один голос заговорили: «надо покончить с нею, чтобы не шлялась по белу свету, а то выпустим — и она всех нас перепортит». Решили ее сжечь вместе с избой, заколотив окна и двери. Никифоров взял доску, накрепко заколотил большое окно, выходившее к деревне. После этого Коншин захлопнул дверь и зажженной лучиной зажег солому, стоявшую у стены клети, другие крестьяне зажгли висевшие тут веники, и огонь сразу вспыхнул. Услышав треск загоревшейся соломы, Игнатьева стала ломиться в дверь, но ее сначала придерживали, а потом подперли жердями и заколотили. Дым от горевшей избы был замечен в окрестных деревнях, и на пожар стало стекаться много народу, которого собралось человек триста. Крестьяне не только не старались потушить огонь, но, напротив, говорили: «Пусть горит долго мы промаялись с Грушкой!» Иван Иванов, который в тот день приходил во Врачево к своей больной дочери Екатерине, узнав, что Игнатьева заколочена в горевшей избе, стал креститься и бегать около избы, говоря: «Слава Богу, пусть горит; она у меня двух дочек справила». Вскоре пришел брат Игнатьевой, Осип. Он бросился к дверям, но сени были в огне и туда нельзя было попасть; он подошел к окну, желая оторвать прибитое полено, но крестьяне закричали на него, чтобы он не смел отрывать полена, потому что «миром заколочено и пусть горит». Игнатьева, видя неминуемую смерть, пробовала было спастись в незаколоченное окно, выходившее на огород, но окно оказалось слишком тесным, и крестьяне на всякий случай поспешили заколотить и это окно. Так как дым и огонь ветром относило на реку, в сторону от избы, на крыше которой лежал толстый слой снега, то крестьяне решили спихнуть крышу; несколько крестьян принялись за это, и один из них разворотил жердью бревна на потолке, чтобы жар скорее проник в избу. После этого огонь охватил всю избу, потолок провалился, и исчезла всякая возможность спасти Игнатьеву. Пожар продолжался всю ночь, и на следующий день на пожарище была только развалившаяся печь и яма с испепелившимися остатками костей Игнатьевой.