Георгий Костылев - Крепкие орешки

• Название: Крепкие орешки
• Автор: Георгий Костылев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

С минометной огневой отлично просматривалась артплощадка автомата No 2. Там что-то шло явно не в масть, ребята сидели, стояли и двигались не там и не так. Я собрал свои кости в кучу и побежал. Если кто-то считает войну романтическим предприятием, мой ему совет -- прислушайтесь к своему телу; оно не обманет! Я не считаю господина Солженицына ни великим писателем, ни историком, ни философом, ни тем более пророком -- но, тем не менее, на войне он был и кое-что все-таки видел. Так вот, "задыхающаяся рысца" (см. "Архипелаг ГУЛАГ") -- весьма верное определение пешего броска под огнем на расстояние от пятидесяти шагов и более. Неписаный (вернее, ненаписанный, к сожалению, до сих пор Боевой устав пехоты) категоричен: под плотным прямым огнем противника пехотинец делает пять-- десять шагов -- бегом, естественно, -- на ЕДИНОМ дыхании, под прикрытием огня напарника, и тут же плюхается в заранее выбранное укрытие -- в ямку, за кочку, под кустик, валун и т. д., в готовности прикрыть огнем перебежку напарника. В моем случае этот вариант никак не прокатывал: во-первых, попробуй-ка прикрой от огня со всех абсолютно сторон, даже если у тебя не один, а десять напарников, а во-вторых, все сто двадцать метров до автомата No 2 представляли собой гладкую, как стол, бетонированную площадку. Когда-то, до демократии, на ней упражнялись в вождении будущие операторы скреперов. Пришла демократия, исчезло вождение, исчезли к чертовой матери скреперы вместе с остатками дорог, а площадка осталась. Слов нет, полтораста метров можно пересечь молнией, если вы накануне, и не только накануне, хорошо спали ночью и беспечально трудились днем, если жена -- красавица, дети -- золото, начальник -- отец родной, а за щекой -- залог успеха в виде "дирола" с ксилитом без сахара.

Если вы меня поняли, то дальше объяснять нет смысла, а если нет -перечитайте еще раз эпиграф, ибо сказано: не мечите жемчуг перед свиньями-все равно потопчут его ногами. Не поймут.

Когда я влетел в свою крошечную палатку, расположенную в двадцати шагах от артплощадки, сердце норовило выскочить изо рта и ускакать куда-то в сторону Дагестана. Набрасывая разгрузочный жилет с магазинами и вешая на плечо автомат, я отнюдь не воображал, что мой личный огневой вклад в общее дело внесет глобальный перелом в ход и исход боя. Вообще, довольно забавно смотреть со стороны на определенную категорию офицеров, озабоченных демонстрацией собственной воинственности, как-то: крутыми нашивками, головными повязками и метанием ручных гранат в противника, которого нет (см. выше). Главным оружием офицера любого ранга в современном бою являются бинокль, радиостанция и мозги, причем отсутствие последних невозможно компенсировать даже бицепсами толщиной в слоновью ногу. Но без "калашникова" и полутора -- двух десятков магазинов к нему чувствуешь себя, как без штанов, -- что есть, то есть. Так что я привел себя в боевой порядок и змеей метнулся на артплощадку.

Лирическое отступление 3

Возился я с оружием и жилетом секунд пятнадцать-- двадцать, но за краткое это время успел получить пять или шесть сокрушительных ударов по ушам и по легким от разрывов гранат, воткнувшихся в стену гаража в двадцати шагах от меня. Вот теперь-то, не занятый непосредственно ведением боя, я прочувствовал, и то по касательной, каково под таким огнем "безработному", т. е. бойцу, которому никто не удосужился объяснить его обязанности в бою -ведь я-то свои обязанности знал, я всего лишь на секунду отвлекся от их выполнения!

На моем пути от палатки до огневой позиции зенитчиков находился похожий на строительный вагончик подвижной дизель-генератор. Поскольку матерая полевая крыса вроде меня под огнем бегает без лишнего фасона -- проще говоря, согнувшись в три погибели, -- мне не составило труда засечь двух бойцов, залегших под этим вагончиком и периодически пулявших из автоматов неизвестно куда. Неизвестно куда -- потому, что с этого места ни единой цели увидеть было физически невозможно.

Бог меня уберег -- я не психанул и не наорал на пацанов, первый раз в жизни попавших под огонь. Я ухмыльнулся на все двадцать девять наличных зубов и поинтересовался во всю мощь своих прокуренных легких (иначе не услышали бы):

-- Куда стреляем-то, хлопцы?

Описать их смущение и стыд я не берусь да и не хочу. Этот случай растерянности в бою был единственным на моей памяти в батальоне, устранен был в рабочем порядке, без дисциплинарных санкций, а посему ценен только в качестве контрастной иллюстрации ко всему предыдущему -- и дальнейшему! ... Площадка зенитного автомата No 2 представляла собой капитальное дерево-земляное сооружение в углу железобетонного забора, связанное из толстого березового кругляка и забутованное речной галькой. Наверх, к автомату, вел короткий мостик-пандус. Тут, под пандусом, я и увидел первого своего раненого в этом бою. Есть в зенитных расчетах такая должность (номер) -- мастер орудийного расчета, т. е. главный механик пушки. Вот механика-то у меня и подстрелили. Рядовой Дмитриев сидел на снарядном ящике, а кто-то, чьего лица я не видел, сноровисто бинтовал ему простреленную выше колена ногу. Я тронул парня за плечо:

-- Как оно?

На бледном, несколько напряженном лице солдата не отразилось ни страха, ни боли, ни каких-то других эмоций. На меня он тоже не смотрел -- только губы шевельнулись:

-- Ничего, нормально.

Эх, сколько раз я слышал это самое "ничего"! Извините, ребята, привал не здесь, а через десять километров -- ничего, командир! Ответный огонь открывать запрещено -- ничего, командир! Хлопцы, жратвы сегодня не будет -ничего, командир! В общем, так: ни враг, ни природа, ни какие-либо другие объективные обстоятельства не в состоянии победить Русского Солдата. Одолеть его может только предательство.

-- Промедолом ширнули?

-- Обижаете, товарищ капитан!

Голос, раздавшийся сзади, и впрямь выражал тихую, но обиду. Да, самый длинный в батальоне дядя, сержант контрактной службы Саша Филатов, имел основания обижаться. Если бы вы прошли школу срочной службы в частях ВДВ так называемого "застойного" периода и маленько повоевали в Карабахе, вы бы тоже обиделись. Бывший десантник, бывший водитель-дальнобойщик, бывший камский браконьер и бывший рыбинспектор, неподражаемый рассказчик, длинный и тощий, как складной метр, дядя Саша мог аккуратно сложить в штабель десяток накачанных бойцов разведвзвода, влепить с трехсот метров пулю в мишень размером не больше сковородки и прикурить сигарету от горящей тротиловой шашки.

Выдернув из-за пазухи бинокль, я уже карабкался на площадку, когда чьи-то железные пальцы вцепились мне в штанину.

-- Не надо, товарищ капитан! Там.........! Поберегитесь!

Я круто обернулся. Простой рядовой боец без малейших эмоций (и, добавим, усилий) держал меня за штанину, а дядя Саша неодобрительно помавал в воздухе пальцем.

-- Э-э-э, ни к чему бы, товарищ капитан, -- словно мимоходом, заметил Филатов. -- Мы тут как-нибудь сами разберемся, а там, однако, стреляют!

Толковать происходящее можно было по-всякому, и любая трактовка была для меня негативной. Поэтому я ничего трактовать не стал, а постарался максимально кратко пояснить свои действия:

-- Раз там, однако, стреляют, дайте-ка мне, однако, глянуть, откуда они, супостаты, это делают!

Скорее всего, подействовало не объяснение, а юмор, но, так или иначе, мою штанину отпустили, и я, с биноклем наперевес, задумался над смыслом жизни, повиснув над забором в сотне метров от вражеских позиций.

А лупцевали по нас хорошо, с чувством, с толком, с расстановкой. Солнышко, клонясь к закату, играло в моей команде, маскируя меня от глаз снайперов в своих лучах и лишая их удовольствия засекать нашу оптику по вспышкам солнечных зайчиков. Дело за биноклем!

Лирическое отступление 4

После вывода батальона из Чечни мне пришлось отчитываться (а иногда и платить) за множество утраченного вооружения и снаряжения. За противогазы, сгоревшие в каптерке, за истлевшие в труху под дождем и солнцем плащ-палатки, за пробитые термосы и исчезнувшие в бездонной прорве госпиталей перемазанные кровью одеяла, в которые кутали отправленных воздухом раненых (и, добавим, убитых). Бог свидетель -- ни единого гвоздя не было украдено, продано и пропито. Потери в оружии составили 1 (один) зенитный автомат, сгоревший в уличном бою вместе с "ЗИЛом"-носителем, и 1 (один) автомат АК-74, принадлежавший убитому зенитчику, сгоревшему в луже бензина под этим "зилом". Офицеры финслужбы бригады, проводившие инвентаризацию, отлично знали все наши обстоятельства и, к их немалой чести, изо всех сил вытаскивали нас из-под лавины консервно-тряпочно-резиновых подозрений и санкций. О том, чего и сколько должно нам родное министерство и родное правительство и как они относятся к расчету по своим долгам -отдельная, ба-а-а-льшая и увлекательная тема! В общем, семь бед -- один ответ: хоть на грош, а со своей конторой я посчитался. Я тщательно оформил и списал, как утраченный в бою, свой верный бинокль. Ей-Богу, уж кто-кто, а он-то заслужил пенсию! Этот бинокль да протертая на сгибах карта-двухсотпятидесятка -- вот и все, что я могу предъявить в доказательство своего участия в войне. Кроме памяти, разумеется. ... А посмотреть было на что! Прямо передо мной уходила строго на восток широкая асфальтированная дорога, с обеих сторон зажатая границами серых железобетонных заборов: справа -- механического завода "Красный молот", слева -- цементного завода. С цементного нас щедро поливали огнем из окон административного корпуса и из огромного склада-ангара, когда-то крытого гофрированной жестью, но ныне, с помощью артобстрелов и мародеров, превратившегося в жуткое нагромождение балок и жестяных лохмотьев. Даже такие патентованные извращенцы от искусства, как Шагал и Пикассо, не могли бы сочинить ничего, подобного этому бывшему ангару.