Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

• Название: Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: История

---

- Ищу места, где бы не рубили голов людям, - смело глядя царю в глаза, тихо проговорил старик.

- Не найдешь, дед, ныне такого места... Коли оно было бы, тогда зачем людям на небе рай? Мученики, святые страдальцы не родятся таковыми - им помогли злые люди, огонь и плаха стать всеми чтимыми праведниками. - Иван Васильевич зло усмехнулся.

- Глумишься ты не от спокойного сердца, государь. Совесть твоя недужит. Будь поистине мудрым владыкой. Вот что! - выкрикнул странник.

- Кого ты называешь "мудрым владыкою"? - строго спросил царь.

Странник слабо улыбнулся, ответив медленно, задумчиво:

- Кто из владык мудр? Тот, кто умеет быть владыкою над самим собою. Сила власти его познается в этом. Мудр тот, кто у всех чему-нибудь учится, даже у рабов своих. Кто не кичится своею силою, властью, богатством и роскошеством. Не попусту сказано в послании Иакова: "Послушайте вы, богатые, плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас!.. Богатство ваше сгниет, и одежды ваши будут изъедены молью... Золото ваше и серебро изоржавеет..." ...Верь, государь, кто знает пределы желаний своих, тот...

- Довольно, старче! Молчи! Хотел бы я узнать истинные побуждения твои!.. - усмехнулся царь. - Зачем ты говоришь мне об этом? Кто ты такой?

- Если бы, государь, люди научились каким-либо обычаем узнавать чужие мысли, то на земле началось бы ужасное кровопролитие и люди истребили бы друг друга все до единого, и погиб бы навеки человеческий род. Бог лишил людей дара узнавать чужие мысли. Этим он помешал гибели человеческого рода. Зато помог иным людям блаженствовать и наживаться...

Иван Васильевич задумался. Обернувшись к любимому своему боярину Богдану Яковлевичку Бельскому, сказал:

- Возьмите его! Сыщите: кто он, какого рода-племени? Не по душе мне речи его. Не простой он мужик. Хитер. Скрытен. Красно говорит.

Несколько стрельцов окружили странника, схватили его и поволокли в Кремль.

- Пустите меня!.. Я сам пойду!.. - громко крикнул он, гневно сверкнув глазами и замахнувшись на них посохом.

Богдан Бельский, оружничий и ближний слуга, телохранитель царя, подбежал к страннику, ударил его изо всех сил посохом: "Молчи, смерд!"

Иван Васильевич остановил его:

- Оставьте! Уведите его.

Дождавшись, когда странника увели, царь продолжал:

- Земля моя в пустошь изнурилась. Вот почему охрабрились бродяги. Мои силы ослабли. Того и гляди, помилуй бог, падет Нарва, Ивангород. Моим послам в стане Батория наносят обиды и даже были побои, чего не смели делать прежде. Ваш царь испивает чашу стыда, им заслуженную. И не дивлюсь я, что даже смерды стали дерзкими. Чую, повсюду меня порицают... Баторий вознесся гордынею до того, что требует у меня уже города Северские, Смоленск, Псков, Новгород и даже Себеж, да четыреста тысяч золотых венгерских! Степка Баторий, человек не королевского рода, холоп, ставший королем! Лучше бы мне умереть, нежели видеть все это своими очами... Чего не сделал я до сего дня, того уж не сделать мне впредь!

- Великий государь, батюшка Иван Васильевич! - низко кланяясь, наперебой, подобострастно заговорили окружавшие царя вельможи: - Нет такого государя в мире, чтобы затмил твою достохвальную заботу о царстве, о строении новых городов и посадов...

- Чебоксары!

- Козьмодемьянск!

- Болхов!

- Орел!

- Епифань!

- Венев!

- Арзамас!

- Алатырь!

- Кокшайск!

- Тетюши!

И еще много городов назвали они, стараясь друг друга перекричать.

Богдан Бельский сказал, что на рубежах до осьмидесяти крепостей русских, а в них и ратные люди и пушки. Сумеют они оградить царство со всех сторон.

Царь замахал на них руками:

- Полно! Полно! Не шумите! Слышу. Не усердствуйте!

Когда стихло, он сказал с горечью в голосе:

- А Москву... родной наш город... колыбель царского рода... Москву не уберегли! Не постыдно ли?! Отдали ее на сожжение крымскому хану! Кругом Кремля развалины и пустыри. Десять лет прошло с той поры, а мы до сего дня не можем оправиться от того пожара. Вшестеро менее прежнего стало народу в Москве. Спросите у бродяги, коего вы отправили в каземат, - переживет ли добрая слава худую обо мне? Он скажет: худая слава останется на все времена о царе Иване. Молитесь же богу, чтобы не покинула меня бодрость духа, чтоб снова поднялся я на высоту трона, а не ползал бы у его ступеней, как в юности, не смея взойти на него...

Иван Васильевич приблизился к реке, поднял камень и бросил в воду. Задумчиво всматриваясь в круги, он сказал, усмехнувшись:

- Вот и нет его!.. Так и царь ваш, а тогда что?!

Он закрыл глаза и долго стоял неподвижно, не трогаясь с места.

- То-то Курбский и иные изменники радуются там, в Польше, нашему горю! - тихо, про себя, промолвил он и вдруг громко сказал:

- Рано радоваться!.. Русь сильна!.. Русь святая!.. Не задавить ее! А царь одному богу ответ будет держать!

Опустив голову, он постоял некоторое время в раздумьи.

- Ну, вернемся во дворец. Холодно мне, дрожу.

Через Тайницкие глухие ворота царь со своей свитой проследовал в Кремль.

Борис Федорович Годунов, находившийся среди вельмож, сопровождавших царя, держался в стороне. Ему всегда было не по себе, когда ближние к царю бояре рассыпались в льстивых словах угодничества. Тогда он молчал. Ему хотелось вести беседу с царем по-деловому.

Он твердо усвоил себе, что основа царской власти - мелкий служилый люд, дворяне, дети боярские, дворовые и городовые, сидевшие в обезлюдевших поместьях и вотчинах. Они не в силах более выносить на себе тяготы военного времени. Ведь на них свалилась вся тяжесть Ливонской войны и охрана рубежей от Польши, Литвы и татар. Военная повинность не давала им и короткого отдыха. Военные неудачи, в самом деле, потрясли государство до основания. Мечта о Варяжском море завела самого царя и царство его в тупик.

Как выйти из этого тупика? Вот о чем надо говорить с царем его ближним людям.

Иван Васильевич заметил молчаливость Годунова.

- Ну, что же ты, Борис, все помалкиваешь? Аль и ты приуныл, аль и ты в досаде на своего государя?

Годунов вздрогнул, очнулся от своего раздумья.

- Унывать да плакаться, государь, - только бога гневить. Не таков я. Как ни тяжело нам, - сил у нас много. Птице даны крылья, человеку - разум. Бог милостив - сумеем послужить государю и родине с честью!

Годунов искоса бросил недружелюбный взгляд на любимцев царя: Богдана Бельского и Никиту Романова. Не доверял им Борис, опасался их соперничества у трона.

- Дело молвил, - сказал с добродушной улыбкой царь. - Мы еще с тобой на Студеном море попируем, да иноземным гостям таких дворов понастроим там, каких ни у одного короля они не найдут. Созови-ка ты мне поморцев-мореходов. Обсудим с ними сообща: как нам по ледовым водам ходить... Любо слушать их. Да и крепость им надо там иметь, чтобы она страшилищем для недругов была... Пушек сгоним туда поболе к монастырю святого Архангела. Андрейку Чохова с товарищами туда пошлю. Пускай оснастят крепость на том море. Заставы крепкие надобно там понаставить. Береженого бог бережет.

В полночь царь Иван разбудил постельничего Михаила Поливанова и сказал ему, чтобы привели во дворец того человека, с которым повстречался он на берегу Москвы-реки под кремлевской стеной.

Не спалось царю: мучило сомненье - не угасла ли в народе покорность после неудач, которые постигли московское войско на полях сражений. И вообще, что думает теперь черный люд о своем государе? Пристава и послухи уверяют, что в народе - прежняя любовь к царю. Но как этому верить? Государь хорошо знает повадки своих слуг из розыскного дела. Они запуганы самим же царем. Разве не он зачастую избивал своих послухов за плохие вести, которые они ему приносили? Теперь они, из опасения разгневать царя, говорят одно хорошее. Они избегают правды, не хотят гневить его. А у этого бродяги глаза дерзкие и речи смелые. Кто бы ни был он - одно правда: этот бродяга лучше его знает народ.

Царь с тайным нетерпением и тревогою ожидает привода бродяги... Послышались шаги. Тяжелые, неторопливые, лязг цепей. Иван Васильевич приоткрыл дверь в коридор, заглянул. Темно, шаги приближаются.

"Он!" - Царь перекрестился на икону, сел в кресло, принял вид осанистый, невозмутимый. Бледный свет огней полночного светильника серебрил парчевую ткань царева кафтана. Напряженно, в ожидании, вытянулось исхудалое крупное лицо царя Ивана.

Раздался стук в дверь.

- Войди! - суровым голосом негромко произнес царь.

В горницу вошел Поливанов, ведя за руку умышленно, с озорством, гремевшего ножными цепями дерзкого, непокорного узника.

Царь приказал Поливанову удалиться в соседнюю горницу.

Некоторое время он молча вглядывался в лицо незнакомца. Да, глаза не те, что у царедворцев: зеленые, простые, гордые, слегка удивленные, как у святых мучеников на иконах. Мелькнула мысль: не изображают ли богомазы под видом святых мучеников на образах народ, недовольный царем черный люд? Богомазы ведь тоже мужики! Свою мысль могут вложить...