Алексей Павлюков - Ежов. Биография

• Название: Ежов. Биография
• Автор: Алексей Павлюков
• Издательство: Захаров
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8159-0686-0

Имя Николая Ивановича Ежова известно почти любому человеку в нашей стране и многим за ее пределами. В данной книге на основе никогда ранее не публиковавшихся архивных документов, в том числе и материалов его 12-томного следственного дела, рассказывается об основных этапах жизни Н. И. Ежова, при этом первоочередное внимание уделяется его деятельности на посту наркома внутренних дел СССР в период массовых репрессий конца 30-х гг. прошлого века.

Другим главным действующим лицом книги является И. В. Сталин, который, говоря словами известного советского писателя А. А. Фадеева, «выращивал Ежова, как садовник выращивает облюбованное им дерево».

Взаимоотношения этих двух людей, начиная с момента расследования обстоятельств убийства С. М. Кирова в декабре 1934 г. и вплоть до финальной точки, поставленной в феврале 1940 г., являются важной сюжетной канвой данного исторического исследования.

---

А где вы были до этого времени, что вы раньше не раскрыли?.. Вот, например, в Саратове был взрыв на рынке, убило 44 человека, двести с лишним ранено — диверсионный акт… Взрыв произведен как раз 12 января [1938 г.], к моменту открытия сессии Верховного Совета, а товарищи с радостью сообщают из Саратова, что взрыв на рынке, видимо, произошел в результате диверсии. На другой день сообщают, что взрыв, действительно, является актом диверсии такой-то группы, вскрыли то-то и то-то. А по существу, за такие вещи, по совести сказать, случись такая штука, предположим, в любой капиталистической стране, начальника полиции сейчас же сместили бы, то есть он сам бы подал в отставку, так как это было бы минусом в его послужном списке. А у нас товарищи думают, что если совершилась диверсия и я ее вскрыл, то за это дело меня похвалят».

Можно не сомневаться, что высказанные Ежовым замечания поубавили у чекистов желание за каждой аварией видеть акт вредительства. Однако главный вывод, который они сделали из состоявшегося обсуждения, заключался в другом: никаких претензий в связи с массовой фабрикацией следственных дел никто им предъявлять не намерен, наоборот, гораздо больше в этом случае шансов получить от начальства одобрение и поддержку. О том же говорило и отсутствие сколько-нибудь значимых упоминаний о прошедшем накануне пленуме ЦК, на котором прозвучала, хотя и формальная, критика в адрес руководителей, стремящихся отличиться и выдвинуться на репрессиях против членов партии. Как отмечал позднее один из участников совещания, присутствующие поняли это так, что «у партии свои дела, а НКВД — это особая статья, для которой указания ЦК ВКП (б) вовсе не обязательны» {337}.

* * *

Поскольку производство «врагов народа» было поставлено на плановые рельсы, одним из важнейших показателей эффективности работы чекистов становится количество признательных показаний.

19 марта 1938 года заместитель начальника Московского управления НКВД Г. М. Якубович пишет записку своему подчиненному — начальнику 3-го (контрразведывательного) отдела И. Г. Сорокину:

«Тов. Сорокин. Количество признаний у вас сильно снизилось: за 16-е марта было 34, за 17-е марта — 33. В пятом же отделе за 17-е было 51 признание. Прошу нажать»{338}.

Такого рода соревнования между различными оперативными подразделениями НКВД были не редкостью. На заводах состязались в выпуске станков и машин, в НКВД — в поиске и уничтожении врагов народа. Каждый помогал стране чем мог.

Из приказа наркома внутренних дел Киргизской ССР «О результатах социалистического соревнования третьего и четвертого отделов УГБ НКВД КирССР за февраль месяц 1938 года»:

«Четвертый отдел в полтора раза превысил по сравнению с 3-м отделом число арестов за месяц и разоблачил шпионов, участников к.-р. [контрреволюционных] организаций на 13 человек больше, чем 3-й отдел… Однако 3-й отдел передал 20 дел на Военколлегию и 11 дел на Спецколлегию, чего не имеет 4-й отдел. Зато 4-й отдел превысил число законченных его аппаратом дел (не считая периферии), рассмотренных тройкой, почти на 100 человек… По результатам работы за февраль месяц впереди идет 4-й отдел»{339}.

Способы достижения всех этих результатов были довольно разнообразными, но если в самом начале «массовой операции» основным был все-таки метод индивидуальной работы с каждым подследственным, то в дальнейшем чекисты начинают уже осваивать гораздо более эффективные технологии.

Например, в Белозерском райотделе НКВД (Вологодская область) подписи под «признательными показаниями» получали следующим образом. Несколько работников НКВД изображали комиссию, отбирающую заключенных для перевода в другие тюрьмы. Вызвав подследственного из камеры якобы на медосмотр и производя над ним некие псевдомедицинcкие манипуляции, один из чекистов кричал «Годен!», подводил заключенного к столу и, не читая ему лежащую перед ним бумагу, говорил: «Подписывай акт медицинского осмотра». Таким образом за несколько дней удалось получить подписи от двухсот человек{340}.

В НКВД Белорусской ССР арестованных затягивали в смирительные рубашки, обливали водой и выставляли на мороз, вливали в нос нашатырный спирт («капли искренности») и т. д.

В Туркмении во время облав на городских рынках или просто на улице арестовывали прохожих, внешность которых казалась подозрительной (документы при этом не проверялись), приводили в заранее подготовленное помещение и ставили несколько десятков человек лицом к стене. Специальный дежурный не давал арестованным спать и ложиться до тех пор, пока они не соглашались давать показания, устраивающие следователей. Срок пребывания у стены доходил до 30, 40 и даже 45 суток, при этом арестованные периодически подвергались избиению пьяными сотрудниками НКВД. Последние также требовали, чтобы арестованные сами избивали друг друга, а чтобы заглушить крики истязуемых, громко пели хоровые песни. Людей заставляли танцевать, а тех, кто плохо это делал, подбадривали уколами раскаленного шила.

Снисхождения не было ни к кому. На «конвейере» в контрразведывательном отделе туркменского НКВД стояли и женщины с грудными детьми, и даже арестованные без санкции Москвы официальные представители иранского и афганского консульств.

Если же арестованный, несмотря на все применяемые к нему меры воздействия, не соглашался признаться в несуществующих преступлениях, его вывозили в группе приговоренных к расстрелу на место приведения приговора в исполнение и там, расстреливая в его присутствии осужденных и угрожая ему тем же (так называемый «допрос на яме»), почти всегда получали нужный результат{341}.

Описанные выше методы не являлись универсальными, технология получения признательных показаний была везде своя. Общей была лишь тенденция. После январского совещания, продемонстрировавшего отсутствие у руководства НКВД намерения хоть как-то ограничивать практику массовой фальсификации следственных дел, предоставленные сами себе чекисты побили даже те рекорды беззакония, которые были установлены ими в предшествующий период.

* * *

12 февраля 1938 года Ежов отправился в служебную командировку на Украину. В это время был подготовлен новый «лимит» по Украине на 30 тысяч человек (17 февраля он был утвержден решением Политбюро) — самый крупный из всех, когда-либо выделявшихся отдельному региону, и надо было мобилизовать местных работников на успешное выполнение поставленной задачи.

По случаю приезда Ежова, в Киеве было организовано собрание руководящего состава НКВД Украины. Четверть века спустя один из участников этой встречи, начальник Особого отдела НКВД Молдавской АССР[79] М. Ф. Жабокрицкий, так описал ее в своих мемуарах:

«На столь ответственном совещании и в такой обстановке я был впервые и, естественно, всему изумлялся. Но больше всего меня поразил сам Ежов — невысокого, даже карликового роста, худенький, щуплый. Когда он присел в кресле, то из-за стола еле была видна только его голова. Черты лица мелкие, лба почти не видно, глаза невыразительные. Вдоль правой щеки и поперек шеи — глубокие, сросшиеся узлами шрамы. На нем были хромовые сапоги, брюки галифе темно-синего цвета, защитная гимнастерка под поясом без наплечного ремня, ворот которой был расстегнут. Петлицы на гимнастерке были чистые: знаками различия генерального комиссара государственной безопасности он, видимо, пренебрегал. Во рту мял зажженную папиросу даже во время речи[80]. Самоуверенная поза, независимый тон речи не гармонировали с его внешностью, и выглядело это смешновато» {342}.

В своем выступлении Ежов подверг критике ошибки, допущенные украинскими чекистами в ходе так называемых «массовых операций».

«Хотя общий размах оперативного удара, судя по количеству репрессированных, был весьма значительным, — заявил он, — однако конечный политический эффект операцией достигнут не был вследствие того, что вся работа по массовым операциям проводилась на низком оперативно-политическом уровне…

Отсутствовала целеустремленность чекистских действий, не было нацеленного удара по наиболее опасным руководящим, организаторским, активно действующим кулацко-националистическим, белогвардейским и шпионским кадрам. Отсюда неизбежно рождалась и процветала вредная погоня за голыми количественными показателями выполнения и перевыполнения «лимитов», арестовывали распыленную антисоветскую низовку, а руководящие вражеские кадры и возглавляемые ими антисоветские организации из-под удара выходили…

Другим важным недостатком работы по массовым операциям на Украине, — продолжал Ежов, — было проведение их в некотором отрыве от местных условий, без достаточного учета специфики тех или иных областей, особенностей периода Гражданской войны и последующих лет классовой борьбы, вне конкретной связи с политическим и хозяйственным значением данного района.