Анри Сансон - Записки палача, или Политические и исторические тайны Франции, книга 1

• Название: Записки палача, или Политические и исторические тайны Франции, книга 1
• Автор: Анри Сансон
• Издательство: Лугань
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-7707-3336-5, 5-7707-3337-3

Потомственный палач на страницах этой книги повествует об известных преступлениях, знаменитых преступниках XVIII–XIX вв., способах казни, методах истязания и пыток. Члены семьи Сансонов были исполнителями приговоров над Людовиком XVI, Марией-Антуанеттой, Дантоном и другими историческими личностями.

---

Несмотря на свой слабый и хилый вид, Картуш был так живуч, что при казни ему нужно было нанести одиннадцать ударов; и хотя это не упоминается в письменном донесении о казни Картуша, но я могу сказать уверенно, что он еще прожил двадцать минут после прикрепления к колесу.

Глава XIII Сообщники Картуша

Если бы Картуш, глубоко огорченный тем, что сообщники его преступлений не разделяют его участи, мог предвидеть будущее, то убедился бы, что они ничего не выиграли, и подобно ему, не избежали вполне заслуженного наказания. И точно, на четвертый день после казни предводителя шайки, то есть 2 декабря, Баланьи, прозванный Капуцином, и несколько других сообщников Картуша закончили свою жизнь на том же позорном и варварском колесе, которое в то время служило необходимой развязкой всех антисоциальных стремлений. Преступники решились во всем сознаться, и при виде эшафота дали показания, которые у них не могли вырвать мучениями пытки.

Они запутали в это дело стольких людей, что началось новое следствие, продолжавшееся довольно долго. Показания преступников, выдававших один другого, выявили многочисленность этой шайки злоумышленников, столь долгое время насмехавшейся над всеми усилиями полиции того времени. Уже во время казни Картуша и Баланьи в темницах Парижа было заключено более семидесяти человек, арестованных за сообщничество с ними. Это число возрастало с каждым днем вследствие беспрерывных показаний этих жалких негодяев, думавших таким путем избавиться от смерти. В июне следующего года оно перешло уже за цифру полтораста. В марте казнили Луи Маркана, в июне — Рози, прозванного Лгуном, и вся эта кровь, вместо того чтобы потопить, искоренить злодеяния, напротив, подобно адскому дождю, казалось, оживляла злоумышленников и подстрекала их к новым преступлениям. Ежедневно делались новые открытия, и это доказывало, как глубоко было заблуждение тех, которые оспаривали власть Картуша как главного двигателя этой ужасной шайки, которой он пользовался, растягивая эту огромную сеть злодеяний над парижским обществом.

Рози показал больше, чем все его предшественники. В ночь, которую он был приведен в последний раз на допрос, арестовали восемьдесят человек и всех их заключили в тюрьму парламента. Господин Арно де Буйе, советник-докладчик, провел, не вставая с места, тридцать два часа, допрашивая преступников одного за другим.

Этот чиновник показал в течение всего времени неизменное усердие и твердость. Некоторые даже обвиняли его в излишней суровости и непреклонности. Если это точно справедливо, то не трудно найти весьма законное оправдание в его пользу. Господин Арно де Буйе был сын заслуженного помощника уголовного судьи Ангулемского уездного суда, который приехал несколько лет тому назад в Париж для защиты в одном процессе и, выиграв его, на обратном пути в провинцию был убит. Подобные воспоминания преследуют всю жизнь того, кто считает себя обязанным отомстить за такое преступление; поэтому нечего удивляться необыкновенной ненависти, которую господин Арно де Буйе питал ко всем убийцам.

Самым главным из показаний Рози было обвинение в сговоре со злоумышленниками двух полицейских приставов Ларе и Бурлона, подозрительная и даже роскошная жизнь которых не соответствовала их скромному жалованью и должна была бы уже давно возбудить подозрение и обратить на себя внимание полиции. Рози энергично говорил о их потворстве шайке и особенно обвинял их в гибели бедняка — поэта по имени Вержье, убитого год тому назад на улице Бу-дю-Монд.

Враги регента, в которых, как мы видели, не было недостатка, старались запутать и его в это гнусное преступление. Они говорили, что тут произошла ошибка; что убийцы, подкупленные этим принцем, приняли Вержье за Лагранж-Шанселя, автора Филиппик, сатирических од, которые чрезвычайно раздражали регента. Эта ужасная клевета поразила регента и, быть может, была отчасти причиной его милосердия к автору этих стихов; потому что вместо того чтобы дать ему сгнить в темнице Бастилии, как госпожа Помпадур поступила с Латюдом, он ограничился тем, что послал его в ссылку на острова Святой Маргариты, откуда поэту удалось бежать и пробраться в Голландию.

Арест Ларе и Бурлона наделал немало шума в Париже. Уже не в первый раз уличали полицию в потворстве и помощи злоумышленникам; но этих двух людей так горячо защищали, что их дело приняло необыкновенные размеры. Господин д’Аржансон, лейтенант полиции, заступился за своих подчиненных; господин де Врильер, государственный секретарь, у которого прежде служил Бурлон, присоединился к нему; оба хотели оправдать обвиненных. На следующий вечер после ареста явился господин де Марепа с тайным повелением короля перевести преступников из парламентской тюрьмы в Бастилию. Тюремщик, считавший себя обязанным повиноваться только Парламенту, отказался их выдать. Господин де Марепа явился вторично с другим тайным повелением короля, предписывавшим арестовать самого тюремщика, если он будет упорствовать в выдаче преступников. Об этом донесли первому президенту, который, в свою очередь, посоветовался с господином Амело, президентом уголовного суда, и оба эти чиновника решились передать Бурлона и Ларе в руки людей господина де Марепа, заключивших их тотчас же в Бастилию.

На другой день Парламент, чрезвычайно дороживший своими правами, почувствовал себя задетым и стал обвинять своих начальников в слабости и излишней снисходительности. После открытия заседания Парламент направил в Пале-Рояль депутатом генерального прокурора, но регент отказался принять его. В полдень президент Амело снова явился во дворец в сопровождении двух советников. На этот раз они были приняты. Во время аудиенции они весьма почтительно изложили Его Королевскому Высочеству, что просят его назначить комиссаром для завершения розыска шайки Картуша, потому что они, пожалуй, освободят всех преступников, заключенных в настоящее время в темницах Парижа. Принц желал избежать скандала, который был бы непременным последствием этой меры, и уступил. Поэтому Бурлон и Ларе были снова заключены в тюрьму Парламента.

Приятно встречать, особенно в эпоху деспотизма и самодержавия, подобные примеры твердости и независимости, так часто проявлявшиеся во французской магистратуре. Во всяком случае я могу предполагать, что Бурлон и Ларе, благодаря этим беспорядкам, избежали наказания, потому что я не нашел их имен в списке Шарля Сансона.

Между тем эшафот и виселица не оставались свободными в продолжение 1722 года, и казалось, что никогда не окончится дело о шайке Картуша, существование которой автор «Новейших известных преступлений», из любви к парадоксам, считает химерическим.

После мужчин дошла очередь и до женщин. Картуш, разумеется, не отличался строгой нравственностью. Его сопровождала во всех странствованиях целая группа одалисок, которые служили ему не только для развлечения и забавы, но вместе с тем были полезными и деятельными помощницами, не щадившими себя, которые благодаря своему полу устраняли всякое подозрение и играли важную роль во всех его смелых замыслах. Получив свою долю из добычи, они должны были также принять участие и в развязке.

В июле 1722 года в течение нескольких дней были повешены одна за другой две любовницы знаменитого бандита: девица Нерон и большая Жаннетон. Последняя из них во всем созналась и рассказала на допросе про множество грабежей, вследствие чего было арестовано еще шестьдесят человек, преимущественно из числа тех падших женщин, которые подстрекают несчастных девушек к разврату.

Вследствие этих беспрестанных доносов, наконец, все укрыватели мошенников и их добыча перешли во власть правосудия. С удивлением встречаешь среди них имена многих известных золотых дел мастеров, которых до того времени считали честными и зажиточными ремесленниками. Осыпали похвалами современную полицию, и в особенности Видока и его не столь заметных, в сравнении с ним, преемников за изобретение шпионства или выведывания, которое состоит в приобретении доверия к преступнику, чтобы заставить его случайно проболтаться. Жалкая выдумка, и мне кажется, что наша эпоха этим не может гордиться. Во все времена к подобным уловкам прибегали только низшие чины полиции. Видок обладал особенной ловкостью для своего времени, потому что в виду своей прошлой жизни был способнее всякого другого к тесному знакомству со злоумышленниками. Но эта система должна была пасть вместе с Видоком, и если смотреть на Видока как на исполина, то нужно согласиться, что его преемники кажутся в сравнении с ним жалкими пигмеями.

Наконец известно, что полиции необходимы были доносчики, и подобные люди всегда существовали. Предатели ведут свой род от начала христианской веры; родоначальник их — Иуда.

Спешу прибавить, что все показания соучастников Картуша резко отличаются от доносов нашего времени. Теперь язык заключенного развязывается, и он открывает тайны своих товарищей в надежде на лучшее обращение с ним в тюрьме, в надежде получить денежное вознаграждение и избегнуть наказания. В прошлом же столетии его побуждали к тому совсем другие причины. Сообщники Картуша спокойно ожидали приговора; они не сказали ни слова в продолжение всего ведения этого бесконечного дела, тянувшегося около двух лет; многие из них перенесли стойко пытку, отказываясь от всякого показания, но у подножия эшафота или виселицы все принимало другой вид. Бодрость исчезала, твердость оставляла их, и все или почти все осужденные останавливались в ратуше, прежде чем решались идти на казнь. Какая же причина руководила людьми, утратившими всякую надежду на спасение, участь которых не могла быть облегчена? Какая причина, говорю я, побуждала их прервать молчание, которое они хранили, несмотря на все мучения пытки, и сознаться не только в своих преступлениях, но и назвать своих соучастников? Причину легко отгадать. Почти все были настроены друг против друга: осужденные взаимно обвиняли один другого в своей смерти и в последние минуты своей жизни желали еще насладиться удовольствием мщения. Среди подобных мыслей религиозное чувство проявлялось живее, чем в обыкновенное время, озаряло их лучом раскаяния и заставляло высказать их истину.