Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

• Название: Манифест персонализма
• Автор: Эмманюэль Мунье
• Издательство: "Республика"
• Жанр: Философия
• Год: 1999
• ISBN: 5-250-02694-X

Издание включает важнейшие произведения Э. Мунье (1905–1950), основоположника и главного теоретика французского персонализма. Созданные в драматический период истории Франции они ярко передают колорит времени. В них развиты основные темы персоналистской философии: духовных мир личности, межчеловеческое общение, свобода и необходимость, вера и знание, выбор и ответственность. С позиций личностного существования рассматриваются также проблемы социальной революции, государства, власти, демократии, национальных отношений. Главной же темой остается положение личности в современном мире, смысл ее жизни и деятельности. Большинство произведений, вошедших в издание, впервые публикуется в переводе на русский язык. Для читателей, интересующихся историей современной философии, проблемами культуры.

От редактора fb2 — требуется вычитка по бумажному оригиналу.

---

Пойдем дальше. Нет никакой связи между целостностью нашего дела и его собственно политическими ориентирами. Политика, конечно, настоятельно необходима, но она вторична. Преследуемая нами конечная цель — это не счастье, комфорт или благосостояние общества, а духовный расцвет человека. И если тем не менее мы говорим о политической стабильности, то отнюдь не потому, что питаем иллюзию, будто она обеспечит человеку спокойную жизнь без риска и страданий. Беспорядок возмущает нас в меньшей степени, чем несправедливость. Мы боремся не с неустроенным обществом, а со злым обществом. Между тем всякий грех связан с духовностью, всякое зло — со свободой. Следовательно, наше политическое действие — это орган нашего духовного действия, а не наоборот. Мы знаем, что у нищеты и порабощения существует предел, переступая который человек уже не может думать о бессмертии. Мы полагаем, что, когда эгоизм, несправедливость и ложь также достигают определенного предела и их уже нельзя преодолеть, об этом надо громко кричать и следует противостоять этому всеми возможными средствами. В таких условиях дух должен взять на себя инициативу, он должен протестовать, звать на борьбу, трудиться над строительством собственного дома. Именно этот работник, этот светоч является первичным по отношению ко всему остальному.

Известна формулировка Сен-Симона: заменить управление людьми управлением вещами{6}. Если здесь речь идет просто о том, чтобы некоторую долю принуждения перенести с отношений между людьми на отношения между вещами, то мы согласны с этим. Мы согласны, когда таким образом отвергаются словесная путаница и скрытое мошенничество, свойственные парламентским словопрениям, привлекается внимание к той более глубокой по сравнению с политической болтовней (но менее глубокой по сравнению со скрытыми духовными устремлениями) реальности, которая именуется экономической жизнью. Но мы вовсе не согласны, если это означает, что, как нередко учат в школе, управление вещами может осуществляться вне всякого соотнесения с пользующимся ими человеком. Не существует технологии потребностей и парящей над ней мистики сообщества. Не существует технологии управления и парящей над ней невидимой религии духа. Духовное управляет политикой и экономикой. Дух должен удерживать инициативу и выдвигать собственные цели, которые диктуются свыше и направлены не на обогащение, а на человека.

3) Лики Иуды

Следовательно, источник происходящих в нас перемен надо искать глубже, причина их — не наши невзгоды и не наше положение в сообществе. Исток этот — в осознании духовного беспорядка каждым из нас. Не имеет особого значения, каким образом возникло это внутреннее убеждение. К одним, обладающим пылким темпераментом, оно приходит без борьбы, другим дается болезненно, как роды, ибо начинать приходится в одиночестве, отказавшись от поддержки близких друзей, которых данная проблема не волнует. Мы требуем, чтобы откровение это достигало уровня доктринального знания, уровня основополагающих идей, где вырисовываются перспективы и складываются причинные отношения. Мы говорим это не из болезненной любви к прочным конструкциям. Но мы хорошо знаем, насколько быстро неуправляемое желание или смутная тяга к справедливости вообще, свойственные мягкосердечным людям, теряют свою чистоту и твердость, превращаясь в обычное раздражение. Только принципы могут быть достаточно устойчивыми и смелыми.

И здесь мы по всему фронту сталкиваемся с марксизмом. Что это за сознание, которое является всего лишь отражением экономической зависимости? Что это за сознание, которое, если не принадлежит всему народу, является классовым, т. е. заведомо ложным. Когда вместе с пролетарской мыслью в мир приходит догматизм, это и есть восстановление духа? А до этого и помимо этого всякая духовная активность является субъективной, не затрагивающей действительность? Здесь даже не лирика, а система биологических мифов, стоящая на службе скрытых инстинктивных порывов. Мышление не является средством воздействия на мир: «рабочие, занятые, например, в мастерских Манчестера и Лиона, не думают, что можно „чистым мышлением“, при помощи одних только рассуждений, избавиться от своих хозяев и от своего собственного практического унижения»{7}.

Подобные идеи имеют широкое хождение и вне марксизма, в сознании большого числа людей. Они верят только в действенность того, что ежеминутно ощущают сами, в то, что непосредственно передается от человека к человеку. Мышление во всем его объеме представляется им некой компенсирующей длительностью, с помощью которой теоретик, не способный вступить в непосредственный контакт с действительностью, обуздывает собственные страсти, искажая диалектику и переворачивая понятия. Для них реальность мира существует скорее в сознании людей, чем в движении машин: она остается также и за пределами их интеллектуальных построений.

Мы защищаем виновного. У большинства людей мышление не является чем-то самостоятельным. Оно продвигается вперед, смешиваясь с массой инстинктов, интересов, коллективных предрассудков, индивидуальных привычек; когда оно оказывается бессильным руководить ими, они овладевают им, руководят им и заставляют признать собственную виновность. Так они выражают свое почтение к духу — подрывают его авторитет и используют в своих целях. Ссылки на либидо являются здесь наиболее изощренными и наиболее значительными изо всех этих надувательств. Нет такой добродетели, которая не подвергалась бы проклятию. Понятие порядка, отражающее естественное стремление к благу, постоянно испытывающее воздействие сил инерции, они отдали на откуп твердолобым и самодовольным людям. Когда речь заходит о строительстве будущего, здесь принято ссылаться на осмотрительность, иными словами, на мужественное благоразумие, дабы прикрыть свою неуверенность и страх. На другом конце этому противостоят энергия и сила, но вскоре выясняется, что для подобных весьма своеобразных борцов защищать дух означает срывать зло на своих собратьях. Милосердие принадлежит тому классу, который занят в сфере обслуживания; свобода, инициатива — тем, кто способен вести игру. Продажная пресса тщательно оберегает эту словесную маскировку, полагаясь на наивную доверчивость людей. Весь современный мир живет этим обманом и этими спекуляциями. Слова поджидают вас на перекрестках, подобно ворам.

Тогда наиболее незащищенные люди устраняются от мира, в котором каждый человеческий контакт напоминает вам об этом гнусном предательстве. Но их собственное предательство не менее опасно: дух, являющийся самой жизнью, они превращают в убежище и в нем укрываются от жизни.

Одни прекрасно понимают это и принимают решение, но в своей одиссее руководствуются вневременными понятиями и довольствуются тем, что выстраивают их в строгие ряды и именно так реализуют свое решение. Они тешат себя той же самой иллюзией, когда приступают к нерешенным проблемам, руководствуясь готовыми формулировками (таким образом некоторые из них используют догматы своей веры), что отучает их думать. Нередко им удается достичь чего-то большего, чем виртуозное пользование понятиями, и они демонстрируют исключительную отвагу в конструировании доктрин; когда же их вневременные выводы переносятся на бренную землю, они оказываются в растерянности.

Другие по причине собственной деликатности, которая очень быстро превращается в кокетство, отдаются духовной деятельности как роскоши, платой за что становится изоляция; смысл духовной деятельности состоит для них в стремлении к утонченности, изысканности; они презирают труд человека, нужды общества, словом, все то, что составляет удел множества людей с их простодушием, негодованием, фамильярностью и по-своему строгой манерой ставить проблемы. Они чувствуют себя избранными. Они ищут чего-то из ряда вон выходящего, поскольку не способны на великое дело.

Третьи ненавидят нежности, равно как и благоговейное или крикливо-оптимистическое отношение к людям. Испытывая отчаяние, под давлением жизненных невзгод или оказавшись во власти метафизических убеждений, они впадают в безнадежное отчаяние. Они освобождаются от этого чувства, предаваясь гневу, стеная или твердя о конце света. К ним можно было бы отнести грозные слова Пеги: «Они полагают, что любят Бога, потому что не любят никого». И все-таки слова словами, но о них забывать нельзя. Счастливая суровость в век, не способный на возмущение. Их заблуждение состоит, однако, в том, что они не поднялись до такого уровня, где суровость соприкасается с нежностью; так разум приходит к идее бытия, подвергнув все жесточайшему отрицанию. Они не сумели найти средний путь между мягкотелой снисходительностью и суровым янсенизмом{8}, предназначенным для простых людей.