Стивен Кинг - Полная тьма, ни одной звезды

• Название: Полная тьма, ни одной звезды
• Автор: Стивен Кинг
• Издательство: Hodder & Stoughton
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 1-444-71255-1

«Я думаю, внутри каждого человека есть другой человек — незнакомец…» пишет Уилфред Лиланд Джеймс на первых страницах своего завораживающего признания, которое представляет из себя рассказ «1922» — первая часть нового сборника Стивена Кинга. В случае Джеймса незнакомец пробудился, когда его жена Арлетт предложила продать их дом и переехать в Омаху, что стало началом этой истории убийства и безумия.

В рассказе «Big Driver» автор незамысловатых детективов Тесс сталкивается с незнакомцем на одной из проселочных дорог Массачусетса, возвращаясь домой после заседания книжного клуба. Брошеннная умирать, Тесс задумывает план мести, который поставит ее лицом к лицу с еще одним незнакомцем — внутри ее самой.

«Fair Extension», самая короткая, пожалуй, самая страшная и определенно самая смешная из этих историй. Заключив сделку с дьяволом, Дэйв Стритер не только спасает себя от рака, но и получает щедрую компенсацию за неудачную жизнь.

В последнем рассказе «Good Wife» Дарси Андерсон ищет в гараже батарейки. Внезапно ее палец ударяется о коробку под верстаком, и она обнаруживает незнакомца в собственном муже, который уехал в деловую поездку. Это жуткое открытие определенно положит конец двадцатилетнему браку.

---

— И я по-прежнему могу… дружить с Шеннон.

— Конечно, — сказал я, и мысленно увидел, как средний палец Арлетт чертит свой похотливый круг вокруг промежности. — Конечно, можешь. Но если когда-нибудь ты почувствуешь желание признаться Шеннон…

Выражение ужаса появилось на его лице.

— Никогда!

— Так ты сейчас думаешь, и я этому рад. Но если однажды желание появится, помни: она сбежала от тебя.

— Конечно, она сбежала, — пробормотал он.

— Теперь иди в дом и достань оба ведра из кладовой. Лучше захвати еще несколько ведер для молока из амбара. Наполни их из кухонного насоса и разведи мыльную пену тем средством, которое она держит под сливом.

— Мне нагреть воду?

Я услышал, как моя мать сказала: Холодная вода для крови, Уилф. Помни это.

— Не нужно, — сказал я. — Я прийду, как только положу крышку на колодец.

Он начал отворачиваться, затем схватил мою руку. Его руки были ужасно холодными.

— Никто никогда не узнает! — Он прошептал это охрипшим голосом в мое лицо. — Никто никогда не узнает, что мы сделали!

— Никто и никогда, — сказал я, звуча гораздо смелее, чем чувствовал себя. Дела уже пошли не так, как надо, и я начал понимать, что действительность никогда не похожа на мечту.

— Она ведь не вернется?

— Что?

— Она не будет преследовать нас, так ведь? — Только он сказал изводить, сельское словечко, которое всегда заставляло Арлетт покачать головой и закатить глаза. Только теперь, восемь лет спустя, я осознал, насколько изводить походит на ненависть.

— Нет, — сказал я.

Но, я ошибался.

Я посмотрел в колодец, и хотя он был всего шесть метров в глубину, луна не отражалась в нем и все, что я увидел, было бледное пятно стеганого одеяла. Или может это была наволочка. Я опустил крышку на место, поправил ее немного, потом пошел обратно к дому. Я пытался следовать тем путем, по которому мы тащили нашу ужасную ношу, специально шаркая ногами, пытаясь затереть любые следы крови. Я сделаю это тщательней утром.

Я обнаружил нечто той ночью, что большинству людей никогда не доведется узнать: убийство это грех, убийство это проклятие (естественно, собственного разума и духа, даже если атеисты правы и нет никакой загробной жизни), но убийство это также работа. Мы вычищали спальню, пока не заныли наши спины, затем двинулись дальше по коридору, гостиной, и наконец, веранде. Каждый раз, когда мы думали, что все сделали, один из нас находил очередное пятно. Когда рассвет начал освещать небо на востоке, Генри на коленях вычищал трещины между досками в полу спальни, а я был внизу в гостиной, исследуя вязаный коврик Арлетт дюйм за дюймом, выискивая ту единственную каплю крови, которая могла выдать нас. На нем ни одной не оказалось — нам повезло в этом отношении — но капля размером с десятицентовик была рядом с ним. Она выглядела, как кровь из пореза от бритья. Я вытер ее, затем вернулся в нашу спальню, чтобы посмотреть, как держится Генри. Теперь он выглядел лучше, и я почувствовал облегчение. Думаю, что это было из-за появления дневного света, который кажется всегда, рассеивает худшие из наших кошмаров. Но когда Джордж, наш петух, издал свой первый крик за день, Генри подскочил. Затем он засмеялся. Это был маленький смешок, и с ним было все еще что-то не так, но это не так напугало меня, как его смех, когда он пришел в сознание между коровником и старым колодцем.

— Пап, я не смогу сегодня пойти в школу. Я так устал. И… мне кажется люди, заметят это по моему лицу. Особенно Шеннон.

Я даже не подумал о школе, что было еще одним признаком полупланирования. Полу- дерьмового-планирования. Я должен был отложить это, пока школа не уйдет на летние каникулы. Это означало бы просто подождать неделю.

— Ты можешь остаться дома до понедельника, потом скажешь учителю, что был грипп и ты не хотел заразить им остальную часть класса.

— Это не грипп, но я устал.

Я тоже.

Мы развернули чистую простыню из ее бельевого шкафа (очень многие вещи в этом доме были ее… но теперь уже нет), и сложили кровавое постельное белье на нее. Матрац, разумеется, был также кровавым, и нуждался в замене. Был другой, не столь хороший, в коровнике. Я связал постельное белье вместе, а Генри взял матрац. Мы вернулись к колодцу прямо перед тем, как солнце осветило горизонт. Небо было абсолютно ясным. Это будет хороший день для кукурузы.

— Пап, я не могу смотреть туда.

— Ты и не должен, — сказал я, и снова снял деревянную крышку. Я подумал, что стоило оставить его открытым с самого начала — думай наперед, сэкономишь силы, любил поговаривать мой собственный отец — и понял, что никогда не сделал бы этого. Не после того как почувствовал (или подумал что почувствовал), то последнее слепое подергивание.

Теперь я мог увидеть дно, и то, что я увидел, было ужасно. Приземлившись, она восседала на своих переломанных ногах. Наволочка порвалась, и лежала на ее коленях.

Стеганое одеяло и покрывало развязались и были раскинуты вокруг ее плеч как замысловатая дамская накидка. Мешок, покрывающий голову и сдерживающий ее волосы как сетка для волос, завершал картину: она выглядела так, словно была одета для ночного города.

Да! Ночь в городе! Именно поэтому я настолько счастлива! Именно поэтому я усмехаюсь от уха до уха! И ты заметил, насколько красна моя помада, Уилф? Я никогда не нанесла бы этот оттенок в церковь, не так ли? Нет, такую помаду, женщина наносит, когда хочет сделать ту противную вещь своему мужчине. Спускайся вниз, Уилф, почему нет? Не беспокойся о лестнице, просто прыгай! Покажи мне, как сильно ты хочешь меня! Ты сделал противную вещь со мной, теперь позволь мне отплатить тебе!

— Пап? — Генри стоял лицом к коровнику, сгорбив плечи, как мальчик, ожидающий избиения. — Все в порядке?

— Да. — Я бросил вниз связку белья, надеясь, что она приземлится на нее сверху и скроет эту ужасную вздернутую к верху усмешку, но по прихоти сквозняка вместо этого она упала на ее колени. Теперь казалось, что она сидела в неком причудливом и окровавленном облаке.

— Она прикрыта? Пап, она прикрыта?

Я схватил матрац и сбросил его. Он приземлился на краю грязной воды, а затем упал напротив круглой мощеной камнем стены, образовав небольшой навес над ней, наконец, скрывая ее запрокинутую вверх голову и кровавую усмешку.

— Теперь да. — Я опустил старую деревянную крышку обратно на место, понимая, что впереди было еще много работы: колодец необходимо будет засыпать. В любом случае это было давно пора сделать. Он был опасен, вот, почему я вбил круг колышков вокруг него. — Идем в дом и позавтракаем.

— Я не смогу съесть ни одного куска!

Но он смог. Мы оба смогли. Я приготовил яичницу, бекон, и картофель, и мы съели каждый кусочек. Тяжелая работа делает человека голодным. Все это знают.

Генри спал до вечера. Я бодрствовал. Некоторые из тех часов я провел за кухонным столом, выпивая чашку за чашкой черный кофе. Некоторые из них я потратил на прогулку по полю, доходя до конца одного ряда и возвращаясь по другому, слушая подобный звону мечей скрежет листьев в легком бризе. Когда наступает июнь и всходит кукуруза, это звучит, почти как разговор. Это беспокоит некоторых людей (и есть глупцы, которые говорят, что это звук растущей кукурузы), но я всегда находил этот тихий шелест успокаивающим. Он очищал мой разум. Теперь, сидя в этом городском гостиничном номере, я скучаю по нему. Городская жизнь не жизнь для фермера; для такого человека, подобная жизнь своего рода проклятие само по себе.

Исповедь, я считаю также тяжелой работой.

Я гулял, слушал кукурузу, пытаясь составить план, и наконец, у меня появился план. Я должен был его придумать и не только ради себя.

Было время не далее как 20 лет назад, когда мужчине в моем положении не стоило волноваться; в те дни, дела мужчины касались только его, особенно если он был уважаемым фермером: парнем, который платил свои налоги, ходил в церковь по воскресеньям, болел за бейсбольную команду «Звезды Хемингфорд», и голосовал за кандидатов от республиканской партии. Помню в те дни, все, что происходило на ферме, мы назвали «междусобойчиком». Те вещи, оставались незамеченными, не говоря уже о доносах. В те дни, жена считалась собственностью мужчины, и если она исчезала, то с концами.

Но те дни прошли, и даже если бы они не прошли… оставалась еще земля. Сто акров. Компания «Фаррингтон» хотела эти акры для своей проклятой свинобойни, и Арлетт заставила их поверить, что они получат их. Это означало опасность, а опасность означала, что больше недостаточно мечты и полуплана.

Вернувшись в полдень домой, я устал, но ясно мыслил и наконец, успокоился. Наши несколько коров ревели, их не подоили с утра. Я сделал эту ежедневную работу, затем отвел их на пастбище, где я позволю им остаться до заката, вместо того, чтобы отогнать их обратно для второго доения сразу после ужина. Им без разницы; коровы принимают, все как есть. Если бы Арлетт больше походила на одну из наших коров, размышлял я, она была бы еще живой и пилила бы меня из-за новой стиральной машины из почтового каталога. Вероятно, я также купил бы ее для нее. Она всегда могла уговорить меня. Кроме тех случаев, когда это касалось земли. Об этом ей стоило знать лучше. Земля это мужское дело.