Филип Рот - Театр Шаббата

• Название: Театр Шаббата
• Автор: Филип Рот
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 5-367-00903-3

В центре романа классика современной американской литературы Филипа Рота — история Морриса Шаббата, талантливого кукольника и необузданного любовника, который бросает вызов не только обществу с его общепринятыми правилами и ограничениями, но и самой жизни.

---

Это длилось и длилось, и казалось, они никогда не кончат, и, следовательно, на этом холме, у этого окна, он, укрывшийся за спиной этой ночи, навсегда прикован к своей нелепой роли. Похоже, они еще не до конца поняли, что им нужно. Какого-то фрагмента в мозаике недоставало, и они быстро переговаривались, видимо, как раз об этом недостающем фрагменте, на языке, состоящем из вдохов, стонов, выдохов, вскрикиваний и прочей музыкальной трухи.

Сначала одной из них показалось, что она нашла его, а другой показалось, что это она его нашла, а потом в огромной темноте дома-вагины в единый огромный миг они обе набросились на него, и никогда ни на одном языке Шаббат прежде не слышал ничего подобного препирательствам Рози и Кристы о местонахождении этого маленького островка, этого последнего мазка, который должен завершить картину.

В конце концов она удовлетворила себя тем способом, который, будь она Дренка, мог бы доставить ему удовольствие. Не то чтобы Розеанна делала нечто такое, что при других обстоятельствах не могло бы вызвать в нем ответного импульса. Не потому он чувствовал себя оставленным и оскорбленным. Если она нашла свою тихую гавань наслаждения не с ним, почему бы не поставить эту ее творческую удачу в ряд с его творческими удачами. Розеанна, судя по всему, путешествовала по кольцу и вернулась туда, откуда они начинали, двое ненасытных любовников, которые прятались от Никки в мастерской кукольника. На самом деле, вся эта фантазия о ее мастурбации нужна была ему для того, чтобы попробовать вернуться, чтобы вернуться и попробовать… попробовать что? Подтвердить что? Заново открыть что? Тянуться назад, к прошлому — зачем? За остатками чего?

И вот тут он взорвался. Когда самцы гориллы злятся, это нечто ужасающее. Самые крупные и тяжелые из приматов, они и злятся по-крупному. Он даже никогда не знал, что может так широко разинуть рот, он, кукловод, никогда не подозревал, что умеет издавать столь разнообразные и столь устрашающие звуки. Ухать, лаять, реветь — яростно, оглушительно — и все время подпрыгивать, бить себя в грудь, с корнем вырывать растущие под окном растения, метаться из стороны в сторону и наконец так садануть своими изуродованными кулаками по оконной раме, что она вылетела и обрушилась в комнату, где истерически визжали Рози и Криста.

Самое большое удовольствие он получил от битья себя в грудь. Его грудь была просто создана для того, чтобы в нее били, и все эти годы пропадала зря. Боль в руках была нестерпимая, но он не унимался. Он самый дикий из всех диких самцов-горилл. Не сметь грозить мне! Бить и бить в широкую грудь. Разнести этот дом!

В машине он включил фары и обнаружил, что распугал енотов. Они хорошенько порылись в контейнерах с кухонными отходами. Видимо, Рози забыла закрыть на засов деревянную крышку ящика, в котором стояли четыре мусорных контейнера. Еноты уже разбежались, но повсюду был разбросан мусор. Вот откуда этот гнилостный запах под окном, а он-то приписал его женщинам в постели. Мог бы и знать, что они так не пахнут.

* * *

Он поставил машину у входа на кладбище, меньше, чем в тридцати ярдах[112] от могилы Дренки. Достал из бардачка счет за ремонт гаража и на обороте составил свое завещание. Он работал над ним при свете от щитка и лампы над головой. Батарейка фонарика села, он испускал тоненькую струйку света, но и то сказать, этой батарейкой он пользуется с тех пор, как умерла Дренка.

Снаружи была огромная, потрясающая темнота — ночь, бросающая вызов человеческому сознанию. Он помнил такие ночи на море.

«Я завещаю 7,450 долларов плюс сдача (см. конверт в кармане куртки) на учреждение премии (500 долларов), которой ежегодно будут награждать одну из учащихся выпускного класса любого из колледжей, занимающихся по четырехгодичной программе. 500 баксов получит та, которая до выпуска из колледжа перепихнется с наибольшим количеством своих соучеников. Одежду, ту, что на мне, и ту, что в коричневом бумажном пакете, оставляю моим друзьям со станции метро „Астор-Плейс“. Свой магнитофон завещаю Кэти Гулзби. Двадцать непристойных снимков д-ра Мишель Коэн завещаю государству Израиль. Микки Шаббат. 13 апреля 1944 г.».

Девяносто четвертого. Он зачеркнул 44 и написал: 1929–1994.

На обратной стороне другого счета он написал: «Вещи моего брата — похоронить со мной: флаг, ермолку, письма, всё, что в коробке. Положите меня голым в гроб, и туда же — эти вещи». Эти два листка, вместе с квитанциями, выписанными мистером Кроуфордом, он засунул в конверт «Дополнительные инструкции».

Теперь записка. Разборчиво или неразборчиво? Злая или всепрощающая? Злорадная или доброжелательная? Высоким штилем или разговорным языком? С цитатами из Шекспира, Мартина Бубера, Монтеня или без? Компания «Холлмарк» должна бы выпустить открытку. Не счесть всех замечательных мыслей, которые он не додумал; его несказанным изречениям о смысле жизни несть числа. А сколько всего забавного! Например, как забавно самоубийство! Не так много людей это понимает. Самоубийства совершаются не от отчаяния и не в отместку, не от безумия, горечи или унижения, это не замаскированные убийства и не грандиозная демонстрация нелюбви к самим себе — это просто конец репризы. Он чувствовал бы себя еще большим неудачником, если бы с ним покончили каким-нибудь другим способом. Всем, кто любит пошутить, не обойтись без самоубийства. Для кукловода нет ничего более естественного: скрыться за ширмой, надеть себя на руку и, вместо того чтобы изображать самого себя, в финале выступить в роли куклы. Подумайте об этом. Не существует более совершенного и забавного способа уйти. Если ты действительно хочешь умереть. Если ты живое существо, которое выбирает смерть. Это отличное развлечение.

Никакой записки. Все записки фальшивы, что ни напиши.

А теперь самое последнее. Последнее из последних.

Он выбрался из машины в слепой, словно высеченный из черного гранита, мир. В отличие от самоубийства, полная слепота — это вовсе не забавно, и, передвигаясь с вытянутыми перед собой руками, он чувствовал себя такой же старой развалиной, как его Тиресий, Фиш. Он попытался представить себе кладбище, но пятимесячное знакомство с ним не помешало ему тут же заблудиться среди могил. Вскоре он уже тяжело дышал, спотыкался, падал, снова вставал на ноги, несмотря на то что старался идти мелкими шажками. Земля пропиталась водой после дождя, который шел весь день, а ее могила была выше по склону. Стыдно будет, проделав этот путь, почти добравшись, свалиться с инфарктом. Умереть естественной смертью — это было бы непереносимое унижение. Но его сердце устало тащить свою ношу. Его сердце не лошадь, и оно сейчас сообщало ему об этом, и довольно недоброжелательно — било ему в грудь копытами.

И Шаббат продолжил восхождение. Вообразите камень, который тащит себя в гору, и вы получите некоторое представление о том, как он старался добраться до Дренки. Он должен помочиться на ее могилу, это будет его последнее прости. У него долго не получалось, он не мог начать, он испугался, что требует от себя невозможного, что в нем ничего не осталось от него самого. Он, старик, который каждую ночь по три раза встает в уборную, и в начале следующего столетия будет еще здесь, будет стоять и силиться выжать из себя каплю влаги, чтобы полить священную землю. А может быть, моче мешает пролиться стенка, которую ставит сознание, лишая человека именно того, в чем больше всего его самого? А как же все его жизненные принципы? Он дорого заплатил за то, что расчистил себе пространство, где мог существовать, враждуя с этим миром так, как ему хотелось с ним враждовать. Куда подевалось презрение, которым он отвечал на ненависть окружающих; где те законы, тот кодекс, следуя которому ему удавалось быть свободным от их здравых, от их дурацких ожиданий? Да, преграда, которая раньше только раззадоривала его на новые хулиганские выходки, наконец ему отомстила. Табу, которые только и ждут, как бы умерить наше уродство, отключили ему воду.

Безупречная метафора: пустой сосуд.

А потом полилось… сначала тонкой струйкой, потом заморосило, закапало, как из глаз, когда режешь лук, и сначала по щеке сползает слеза, и весь ваш плач состоит из одной-двух слезинок на каждой щеке. Потом выброс, потом еще выброс, потом поток, и наконец хлынуло, наконец хлещет. Струя была такая мощная, что Шаббат даже сам удивился, как люди, до этого незнакомые с настоящим горем, вдруг поражаются бурной, полноводной реке собственных слез. Он уже не мог припомнить, когда из него так лило. Возможно, лет пятьдесят назад. Пробить такую дырку в земле на ее могиле! Если бы пробить и крышку гроба и пролиться Дренке в рот. Или этим потоком завести турбину, воскресить ее. Нет, мне до нее теперь никак не добраться. «Я сделала это! — воскликнула она. — Я это сделала!» Никогда он никем так не восхищался.