Дуглас Коупленд - Поколение Икс

• Название: Поколение Икс
• Автор: Дуглас Коупленд
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998

Дуглас Коупленд (род. в 1961 г.) – один из самых значительных авторов современности, создавший термин «Поколение Икс», чьи романы были переведены на 22 языка в 30 странах.

---

Теперь мы знаем, что термин иксер ведет свою родословную от романа канадца Дугласа Коупленда. Книга стала бестселлером, термин прижился и сделался, благодаря все тем же средствам массовой информации, расхожим обозначением того поколения, которое называют также детьми демографического спада. Подростки восьмидесятых чувствуют себя гнусно обобранными – им кажется, что в прошлом и родители больше любили своих детей, и школы были лучше, и жизнь – легче (Донна Гейнс, Пустыня отрочества, 1990). По мнению детей спада, старшее поколение – бэби-бумеры, шестидесятники, дети цветов – смолоду успело погулять, понежиться на зеленых лугах экономического процветания и свободной любви до-СПИДовской эпохи, а теперь, заполнив в обществе все экологические ниши, заедает век собственным детям и младшим братьям. Пока поколение шестидесятников учило своих детей: Кем захочешь, тем и станешь, гипотетическое блестящее будущее утонуло в серой мгле – рейганомика 80-х сделала свое разрушительное дело. На долю иксеров не осталось ни рабочих мест, ни сносного, относительно недорогого жилья, ни иллюзий. Одна безысходность. Соответственно, верой в будущее и трудолюбием они не страдают. Смысл еще одного самоназвания поколения – слакеры (от глагола to slack -делать спустя рукава, относиться наплевательски) – вполне ясен из следующего примера: в 1996 году в Лондоне был поставлен спектакль под названием Обломов, или Комедия слакеров.

В американской прессе по поводу поколения Икс шли словесные баталии, весьма похожие на дискуссии в наших журналах конца 80-х на тему Легко ли быть молодым?. Сходство поразительное – вплоть до подборок читательских писем, где учитель-пенсионер советовал иксерам заняться созидательным трудом, две юные девы объяснялись в любви к смерти, а также в ненависти к существованию с девяти до пяти, а еще одна юная барышня заявляла, что нечего вешать ярлык на все поколение: дескать, далеко не все его представители режут себе по вторникам вены. Подытоживая, общество внезапно обнаружило в собственных домах и офисах совершенно новую, неуправляемую породу людей и стало мучительно подбирать к ней ключик. Как тут не вспомнить легенду (а скорее всего, не легенду) о партийных функционерах ранней перестройки, которые собирались при закрытых дверях и слушали Аквариум, дабы разобраться, чего этим молодым не хватает. А музыкальным знаменем иксеров стала группа Нирвана, повторившая путь грандов советского рока – от подвалов до стадионов, под шипение: Продались… со стороны любящей публики.

Звездный час термина поколение Икс пришелся в масс-медиа на 1995 год. Вот лишь несколько заголовков: Поколение Икс: время делать инвестиции, Лицемеры дефицита, Журналы поколения Икс хворают болезнью роста, Разбитые мечты поколения Икс, Иксы – рафинированные, циничные и сетевые, Как обучать иксеров. Судя по всему, словосочетание поколение Икс трактовалось как поколение-загадка, поколение-уравнение (которое общество должно решить).

Активнее всего ключ к поколению искали те, чей доход напрямую от этого зависел: специалисты по рекламе. Доходило до анекдота. Приняв газетный образ иксеров за чистую монету, некая компания выпустила пробную партию напитка 0'кей-сода в новаторском, нарочито унылом оформлении: на банках был изображен меланхоличный юноша, прислонившийся к запертым воротам явно неработающей фабрики. Иксеры, раздраженные этим дешевым заискиванием, проголосовали долларом – и 0'кей-сода канула в Лету. Зато отлично известный нам ролик Спрайта (Имидж – ничто, жажда – все) имел огромный успех. По мнению специалистов, до иксеров может достучаться лишь та реклама, которая делает упор на практические достоинства продукта. Или абсолютно алогичная. Директор одного из агентств признался, что предпочитает нанимать неопытных режиссеров – в результате получается полная лабуда, но в том-то и состоит весь смысл.

Из образного самоназвания нового племени термин вскоре превратился в обычное газетное клише. Сами иксеры, естественно, вознегодовали – и принялись строчить свои статьи, растолковывая, что журналисты на материале их неоднозначных индивидуальностей малюют карикатурные схемы. Нас считают нытиками, родительской обузой. Мы, дескать, разочаровались и зарываем свои таланты в землю. Отнюдь. Мы – позитивные личности, мы принимаем жизнь.

Но принимают они ее иначе, чем другие. Персонажи Коупленда не рвутся к славе, не делают карьеру, не устраивают свою семейную жизнь – даже романов, в сущности, не заводят. Не ищут рецептов счастья в чужих религиях и традициях. Только разговаривают и смотрят на небо. Не любуются небом, а именно смотрят. А если и любуются бессознательно, то вслух об этом никогда не скажут. Дворники Ивановы и сторожа Сергеевы калифорнийского разлива, они сидят сложа руки и никуда вроде бы не движутся.

О чем они беседуют в своих тихих заводях? Когда отсутствуют малые сюжеты повседневной суеты (пригласят – не пригласят, прибавят зарплату – не прибавят), сами собой приходят мысли о глобальном сюжете – судьбах человечества. Но планов переделки мира коуплендовские персонажи не строят. Вместо этого они пытаются вообразить, как будет выглядеть конец света, к примеру, из окна супермаркета. Они размышляют о том, что самая непреходящая вещь на свете – пластиковые лыжные ботинки. Ничего не будет – а лыжные ботинки останутся. Как в анекдоте про нейтронную бомбу: Стаканы с горилкой стоят – а нас нема. Эта неистребимость плодов человеческих рук удручает героев Коупленда как ничто другое. Ведь они появились на свет в эпоху, когда идея человек – насильник матери своей. Земли стала достоянием широкой общественности.

С материальным миром вообще и предметами массового потребления в частности герои Коупленда находятся в особых отношениях. Всякий объект накрепко впаян для них в конкретный ломоть времени. Современность мертвецов-яппи, признающих только дорогостоящие радости, современность рекламных роликов (Непреходяще-устойчивый вкус, Ничего вчерашнего, только завтрашнее) они не приемлют. Им свойствен вещизм альтернативный, опрокинутый в прошлое: чем старомоднее и нелепее предмет, тем лучше. Они с первого взгляда отличают пластмассовую вазочку 1960 года от почти такой же вазочки 1965-го. Провидят в этих милых и убогих артефактах массовой культуры тщету всего сущего. Читают по ним жизнь безвестных людей иных времен – каких-нибудь жен летчиков с заштатной авиабазы, официанток из Ванкувера, зубных врачей из Орегона.

Обывательское спокойствие надо не высмеивать, а ценить на вес золота. Без него нам каюк – без него мы просто животные, и точка. Но миром среднего класса иксеры при этом любуются с безопасного расстояния. Ценность артефакта тем выше, чем меньше он связан с агрессивной современностью. Когда же подобным артефактом прошлого оказывается не анонимная вазочка с блошиного рынка, а родительский дом или, не приведи господь, его главное украшение – давний студийный фотопортрет семейства, этакий букет из образцово-показательных улыбок, неминуема бурная неприязнь. Отношения коуплендовских героев с родителями – это одновременно притяжение и отторжение. Ибо родители – живое подтверждение того феномена, что время неумолимо идет вперед, а ты по-прежнему сидишь на обочине.

Черт, до чего же похоже: наша альтернативная культура 70-80-х тоже ведь стояла на чужих артефактах. Умиление каким-нибудь случайным номером Лайф помните? Умиление потому и только потому, что эта вещь, этот компендиум текстов находится вне контекста. Он НЕ НАШ, он просочился из недостижимого, непостижимого мира – короче, ОТТУДА. И параллельно – ощущение, что ТАМ жизнь летит вперед, а тут – сегодня тот же день, что был вчера (Гребенщиков образца 1976 года). Впрочем, мы всегда могли свалить вину за свое бездействие на внешний фактор – власть. Кроме того, аксиома о существовании параллельного, идиллического мира (ближайший ночной бар – в Хельсинки) способствовала попыткам этот мир воссоздать. Начиная с языка – ибо в основе нашего хипповского сленга лежит английская лексика.

Когда открыли границы, умиление над пространственным импортом выветрилось, сменившись умилением над импортом времени – артефактами побежденного социализма, что уже ближе к подходу героев Коупленда. Ибо для них невероятна сама мысль, что рай может существовать в пространстве. ОТТУДА для них всегда означало С ТОЙ СТОРОНЫ ВРЕМЕНИ. Из той геологической эпохи, когда мама была молодая и о кислотных дождях никто не ведал.

Книги Коупленда можно рассматривать как полевые дневники культуролога, скрупулезно фиксирующие взаимоотношения людей и созданных ими вещей. Возможно, в вашем городе найдется здание или сооружение, до того величественное и прекрасное, что его мысленный образ сделался настоящей архитектурой вашего сознания – скелетом, на котором держатся все ваши мечты, замыслы и надежды. В моем городе, Ванкувере, такое сооружение есть – это сказочный мост под названием Львиные ворота, пишет Коупленд в своей новейшей книге Фотоснимки от мертвецов. Мир Коупленда буквально напичкан названиями. Он не говорит цветок, гора, шоколадка, а почтительно называет все эти объекты по именам либо торговым маркам. И хотя для устной и письменной речи американцев эта бытовая черта вообще крайне характерна, у Коупленда она возводится в прием.