Виктор Манойлин - Базирование Военно-морского флота СССР

• Название: Базирование Военно-морского флота СССР
• Автор: Виктор Манойлин
• Жанр: О войне

Книга генерала В. И. Манойлина — это его воспоминания о жизни во времена Советского Союза и после его распада, о службе в советском Военно-морском флоте и о работе в одной из крупнейших нефтяных компаний постсоветской России. В период «холодной войны» 1946–1991 гг., на котором автор акцентирует свое внимание, он служил и работал в структурах Военно-морского флота, принимая участие в организации его базирования. Автор ставит своей целью информировать читателя о малоизвестных и вовсе неизвестных страницах истории советского Военно-морского флота, делая это в легкой повествовательной манере.

---

Как они умели говорить! Никаких патефонов, никаких гармошек и танцев. Эти люди умели интеллектуально общаться — они вспоминали, говорили о своих учениках, коллегах, о методах преподавания, о новых книгах. Говорили часами, все вместе, говорили, разбившись на пары и т. п. Они были интересны друг другу, умели радоваться общению и не знали, что такое скука.

По нашей улице между двумя госучреждениями было четыре частных участка с домами, среди которых — и наш. В конце тридцатых годов провели инвентаризацию земельных участков. Все четыре участка оказались площадью выше нормы, и у всех четырех хозяев изъяли землю в торцах участков. Эти изъятые земли назвали отрезками. На всех четырех отрезках росли фруктовые сады. Отдать их для застройки другим людям было невозможно, так как к ним не имелось никакого подъезда, и они стали ничейной землей. Через участки госучреждений, вход на которые был практически свободным, на отрезки с фруктовыми садами сейчас же стали заходить все кому не лень. Попытки хозяев защитить свои бывшие фруктовые сады от разграбления и поломок дали нулевой результат. Через пару лет сады погибли, а отрезки стали местом сборищ для всех окрестных хулиганов. Только в конце пятидесятых сумели организовать туда проезды и отдать землю под застройку.

Двадцать лет пустовала земля только потому, что если бы она не пустовала, то у четырех хозяев участков ее было бы больше, чем «положено». Пусть лучше сад погибнет, пусть земля ничего не дает, пусть на ней хулиганье хозяйничает и делает набеги на соседние участки, чем у одних будет земли чуть больше, чем у других. Пусть лучше пропадет, чем у кого-то будет больше, чем у всех. Равенство превыше всего...

В 1936 году я пошел учиться в первый класс начальной школы, которая называлась опорной или — среди детворы — «опоркой».

Звание опорной ей официально присвоил районный отдел народного образования, и оно означало, что все начальные школы района должны были в своей работе опираться на передовой опыт преподавания в этой школе.

Когда мой сын пошел в первый класс, я, естественно, поинтересовался постановкой обучения и не нашел большой разницы с той методикой, по которой учили нас в «опорной» школе.

Родители и старший брат рассказывали, что мне повезло, потому что последний на себе испытал некоторые новаторские послереволюционные приемы обучения. Для воспитания коллективизма ученики разбивались на бригады, и отметка за успеваемость ставилась всей бригаде по результатам ответа одного ученика. Письменная контрольная работа тоже писалась одна на бригаду.

Еще старший брат испытал на себе и комплексный метод обучения, суть которого сводилась к тому, что отдельных дисциплин (русский язык, арифметика, рисование и т. п.) не было, а было так называемое предметное обучение.

Например, сегодня изучалась корова. На первом уроке изучалась корова как таковая, т. е. что у нее есть рога, из которых можно делать гребешки для волос, вымя, из которого можно выдоить молоко, шкура, из которой после ее обработки можно сшить сапоги. Параллельно изучалось, что можно сделать из молока. Далее рассказывали, как содержать корову, как устроена маслобойня, как дубить кожу и т. п. На втором уроке корова изучалась как слово русского языка: корова — имя существительное, а коровье — уже прилагательное, правописание, склонение и т. п. На третьем уроке несчастное животное изучалось с точки зрения арифметики: у каждой коровы два рога, в стаде десять коров, сколько рогов из этого стада можно сдать на завод для выработки гребешков?

При мне всем этим уже переболели, учили нормально и добротно.

В школе было всего четыре класса. В нашем первом классе было 42 человека. Здание школы очень удобное, классы светлые, большая рекреация, хорошая мастерская для уроков труда, библиотека, комната кружковой работы. При школе — прекрасный сад и участок для игр, все это огорожено добротным забором. Чистота, порядок и дисциплина в школе были образцовыми. Квалификация учителей высокая.

В школе не было никаких издевательств старших над младшими. Идеи коллективизма учителя нам прививали очень настойчиво, но не навязчиво. Это у них получалось хорошо, и мы с большим удовольствием принимали участие в многочисленных мероприятиях. Сейчас вспоминаю, что мы все время были при деле, т. е. под надзором и при влиянии учителей.

В 1937 году, когда я был во втором классе, готовились к встрече 20-й годовщины Октябрьской революции. В школе планировалось торжественное собрание, мне было поручено на нем выступить от второго класса. Естественно, я должен был подготовить выступление на две страницы и предварительно показать учителю. С текстом никаких проблем не было — было откуда переписать. Выступление надо было обязательно закончить словами: «Да здравствует товарищ Сталин — великий вождь и учитель».

В то время я много слушал радиопередач, с тех далеких времен радио и сейчас мне роднее телевизора. В этих передачах часто упоминалось имя Молотова — тогда он был председателем Совнаркома, т. е. главой правительства. В моем детском мозгу сложилось четкое представление: самый главный и самый великий, конечно, товарищ Сталин, а Молотов — его самый-самый первый помощник. Поэтому «Да здравствует» надо провозгласить обоим. Обоим-то обоим, но первого надо как-то особо выделить. И свое выступление я закончил не совсем так, как было в рукописном тексте, а именно: «Да здравствует стальной товарищ Сталин и железный товарищ Молотов!»

Услышав необычную концовку выступления, учительница потребовала объяснений. Я рассказал, что на уроке труда мы посещали кузницу, где нам объяснили, что сталь и железо — это не одно и то же, что сталь — это выше, и для того, чтобы железо стало сталью, его надо специальным образом закалить. Это объяснение учительницу вполне удовлетворило.

В 1938 году я перешел учиться во вновь открытую неполно-среднюю школу № 1, где стала работать учителем русского языка и литературы и моя мама.

Открытие этой новой школы стало большим событием для нашего маленького города. Во-первых, кирпичное здание школы было двухэтажным, а в городе двухэтажных зданий к тому времени насчитывалось не более десятка. Во-вторых, оно специально проектировалось как здание образцовой советской школы. В-третьих, его укомплектовали наиболее квалифицированными учителями.

Старые учителя еще помнили, что такое директор гимназии, по царским временам — что-то вроде гражданского генерала. Стать директором гимназии — вершина учительской карьеры. Поэтому не только их, но и весь учительский коллектив района интересовало, кто же станет директором еще не виданной в районе школы. Им стал рабочий по фамилии Харахаш, шахтер из Донбасса, награжденный орденом за ударную работу в шахте, затем заочно окончивший учительский институт. Член партии, ни одного дня не работавший в школе. Учителя были в шоке и тут же окрестили Харахаша «красным директором».

Одним из первых его мероприятий стала организация экскурсии всего учительского коллектива в коммуну «Сеятель», где, напомню, в отдельно взятом хозяйстве старались построить коммунизм. Увиденное произвело на учителей большое впечатление, и они одобрили нового директора за его нестандартный способ войти в учительский коллектив. Красный директор так повел дело, что через год учителя не только его терпели, но стали уважать за то, что он сосредоточился на хозяйственной работе, дисциплине учащихся и не вмешивался в учебный процесс.

Когда были первые выборы в Верховный Совет СССР, наша соседка бабушка Макарьевна, делясь со мной своими впечатлениями об избирательном участке, упомянула, что в комнате висят два портрета — Ленина и Троцкого. Я, малолетний мальчишка, тут же поправил бабушку, что второй портрет не Троцкого, а товарища Сталина. Я был искренне удивлен, что бабушка не знает таких простых вещей — Троцкого давно нет, он же злейший враг трудового народа. Не знать товарища Сталина по портрету казалось мне совершенно невероятным.

Этот эпизод я вспомнил, когда началась борьба с культом личности Сталина и появилась новая литература о революции и Гражданской войне. Тогда стало известно, что именно Троцкий руководил Красной Армией все годы Гражданской войны, а Сталин был только на ее отдельных участках. Естественно, что Ленина, как руководителя государства, и Троцкого, как руководителя Вооруженных сил этого государства, знали все — не знать о них, не слышать было просто невозможно.

Годы террора нашей семьи не коснулись, но в детской памяти остались совершенно четко. О Ежове заговорили сразу и везде, как только его назначили народным комиссаром внутренних дел. Сразу стали в ходу «ежовые рукавицы» и «ежовые козырьки». На «ежовые козырьки» мы пошли смотреть, как только они появились в нашем городе.

Двухэтажное кирпичное здание милиции находилось на главной улице города. В подвальном этаже этого здания, окошки которого на уровне тротуара выходили на улицу, располагались камеры для арестантов. Проходя мимо, можно было видеть арестанта, выглядывавшего в это окошко. «Ежовый козырек» представлял собой деревянный щит, закрывавший окно таким образом, что от него оставался просвет только вверх — арестант не мог видеть улицу, а самого арестанта нельзя было увидеть с улицы.