Голамхосейн Саэди - Персидские юмористические и сатирические рассказы

• Название: Персидские юмористические и сатирические рассказы
• Автор: Голамхосейн Саэди
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1988

В сборник включены произведения основоположника современного сатирического рассказа Ирана Мохаммада Али Джамаль-заде, а также писателей-юмористов Хосроу Шахани, Феридуна Тонкабони, Голамхосейна Саэди и Аббаса Пахлавана.

В рассказах зло и остроумно обличаются пороки буржуазного мира: продажность чиновников, напускная добродетель богатых, инфляция моральных и нравственных ценностей в условиях ускоренной модернизации общества.

Современный персидский юмористический рассказ развивает гуманистические и демократические традиции мировой классической новеллистики.

---

Его звали Камбизом.

Тут же вызвали «скорую помощь» — у них был телефон,— и беднягу отвезли в больницу. Он свалился с лестницы. В больнице Ками пролежал месяцев шесть. Несколько раз ему оперировали ногу, но она все время срасталась неправильно. Когда он наконец вышел из больницы, заметно выросший и располневший, левая нога была у него короче.

В то время ему исполнилось двенадцать лет. В их семье было пятеро детей: четыре дочери (одна из них замужняя) и Ками— самый младший и единственный сын. Когда его мать отлучалась куда-нибудь, он приглашал нас к себе. Мать Ками никогда не ругалась, но почему-то мы боялись её. Нам больше нравилось приходить, когда Ками оставался один. Его комната была завалена игрушками, какие нам и не снились: заводные машины всех калибров, два самолёта, корабль, электрическая железная дорога с рельсами, протянутыми по всей комнате, чудесным мостом и двумя настоящими туннелями. Все эти игрушки ему присылали с разных концов света: электрическую железную дорогу — из Франции, корабль — из Германии, самолёты — один из Америки, другой из Японии. Мы только от Ками и узнали, что существует какая-то разница между всеми этими странами. У него был «волшебный фонарь», и он показывал нам слайды с прекрасными видами и архитектурными памятниками. Они нам очень нравились.

Все эти сокровища были в беспорядке разбросаны по комнате. Ками надоели игрушки. Равнодушен он был и к альбомам с фотографиями и цветными открытками, ради которых мы готовы были умереть.

Как-то из Лондона ему привезли мозаику, из которой, проявив изрядное терпение и настойчивость, можно было составить портрет Георга V. Но Ками не обладал ни тем, ни другим. Когда однажды мы составили портрет, он пронумеровал каждый кусочек, и с того времени, чтобы сделать картинку, ему достаточно было расположить их по номерам.

Единственное, что Ками любил,— это кататься на велосипеде и качелях, не покупных детских качелях с сиденьем, а на самодельных, которые соорудили для него на высоком ветвистом дереве. Он раскачивался на них, стоя и подлетая так высоко, что доставал головой до веток. Мы визжали от ужаса, а он не обращал на нас никакого внимания. Был у него и роскошный подростковый велосипед, предмет нашей зависти и восхищения.

Ками охотно разрешал играть своими игрушками, а иногда и дарил их.

— Нравится? Дарю! — говорил он. Но велосипеда никому не давал даже на минутку.

Он гонял по улицам и переулкам с такой скоростью, что у нас, глядя на него, кружилась голова. Несколько раз он чуть было не попал под машину. А однажды сбил рабочего, который не успел отскочить в сторону. Беднягу так скрутило — даже выругаться не мог. В конце концов пришёл слуга и увёл обоих вместе с велосипедом.

В доме у них всем заправляла мать Ками, высокая, краснощёкая толстуха в очках. Отец, в противоположность ей, был маленький, плюгавый и невзрачный. О такой паре говорят — слон и шавка. Но крикливая мать, грозная только с виду, была безобидна, как овца, которая только и знает, что блеет. Отец же, хитрец и пройдоха, действуя тишком и молчком, жил в своё удовольствие и не отказывал себе ни в каких земных наслаждениях.

Родители, вероятно чувствуя свою вину перед калекой сыном, старались превзойти друг друга, потакая ему. Каждое желание Ками, самое вздорное, беспрекословно выполнялось. Отца и мать побуждали к этому разные причины. Мать дала тайный обет посвятить себя сыну до конца своих дней. Отец, богатый торговец, как будто стремился возвести стену из игрушек между собой и ним, чтобы отгородиться ею от неполноценности своего ребёнка, которая могла омрачить радость его беспечного существования.

Открытие в нашем переулке магазина, где продавались и давались напрокат велосипеды, стало для нас, мальчишек, настоящим праздником. Теперь, накопив денег, мы могли раз или два в неделю взять там велосипед. Брали обычно один на двоих — так получалось дешевле — и спорили до хрипоты, кто кого будет катать. Гоняли по улицам всей компанией. Ками был опытней нас и потому всегда ехал первый. Но какова была его радость, когда в том же магазине появились ещё и мотоциклы и хозяин согласился и их давать напрокат. Однажды я встретил Ками на мотоцикле. Он сиял от счастья. Нам же оно было недоступно. А когда наконец возраст и капиталы позволили и нам брать напрокат мотоцикл, у Ками уже был свой собственный. Но теперь он не сводил глаз со снующих по улицам автомобилей всех марок и цветов.

К этому времени наша компания распалась. Одни продолжали учёбу, другие пошли работать. Мы разъехались и потеряли связь друг с другом.

И вот, много лет спустя, я случайно встретил Ками. Узнать его было нетрудно: то же перекошенное лицо, взгляды исподлобья. Мы разговорились без тени отчуждённости, возникающей обычно после долгих лет разлуки. Ками был на машине и по тому, как уверенно он вёл её, было видно, что иметь автомобиль ему не в диковинку. Мы отправились в ресторан, и он сразу дал мне почувствовать, что я его гость. Возражать было бесполезно. Ками щедро заказывал вино и закуски и много пил. Первое, что бросилось мне в глаза,— безукоризненность его одежды, резко контрастирующая с уродливой внешностью. Великолепный костюм, сорочка, красивый галстук, изящные туфли — все свидетельствовало о хорошем вкусе. Ками жадно расспрашивал меня, как будто боялся встречных вопросов. Когда мы достаточно выпили, он закурил и умолк.

— А ты-то как? Как твои дела? — спросил я, чтобы прервать молчание.

Видимо, он и сам понял, что от ответа на этот вопрос не уйти, что придётся рассказать о себе. А может быть, в глубине души он хотел этого. Наверное, он был одинок и жаждал кому-нибудь исповедаться.

— Да ничего. Все по-прежнему,— ответил он с улыбкой.— Болтаюсь без дела. Немного учился, дважды был в Европе, но больше двух недель не выдерживал. Меня хотели отправить в Америку, но я отказался. Страшно даже подумать о том, чтобы жить там. Ты ведь знаешь, я не могу обеспечить себя. А радостей в жизни у меня никаких нет. Ну пошли!

Я пожалел, что он прервал свой рассказ. Мы сели в машину, и он поехал в сторону Шемрана. Видно, просто хотел растянуть время и выговориться за рулём, чтобы я не видел его лица. И я охотно предоставил ему эту возможность.

— Как ты думаешь, сколько машин я уже сменил? Я и сам точно не помню. Шесть или семь. Я стал ездить на машине ещё школьником. Хотя и без прав — рядом сидел шофёр. В детстве все мои прихоти неукоснительно исполнялись. Я катал друзей, пил и гулял. Начали мы с Шахре-ноу[166], а потом стали приставать к женщинам прямо на улице. Все это я рассказываю тебе только для того, чтобы ты понял, что и плотские мои желания тоже немедленно удовлетворялись. Приятельницы утешали мать: «Ничего, женится, все пройдёт». Они думали, что меня волнует только это.

Помню, как я впервые решил один, без друзей, подцепить женщину. Притормозил возле одной. Она остановилась, взглянула на меня и с воплем: «Ой, не приведи господь!» — перебежала на другую сторону улицы. Я растерялся, не поняв сначала, в чем дело. А вернувшись домой, бросился на постель и зарыдал. Я знал, что безобразен и хром, но не хотел признаваться в этом даже самому себе. В тот день я понял, что мои деньги, машина, вся эта мишура ничего не значат. Когда я приходил вместе с друзьями, женщины, видимо, думали: «Черт с ними, придётся вытерпеть и этого урода, зато хорошо заплатят».

Мои молоденькие кузины обычно набивались ко мне в машину шумной стайкой, заставляя возить их по городу и угощать в ресторанах и кафе. Они охотно принимали мои подарки, но ни одна не оставалась со мной наедине. Я был для них просто шофёром и терпеливо сносил их насмешки. И все же, несмотря на все мои неудачи, я не терял надежды и ухаживал за женщинами — может, из упрямства, может, из чувства уязвлённой гордости, а может быть, потому, что не мог не мечтать о любви.

Однажды я увидел на улице молодую женщину, красивую, изящно одетую. Она была в больших тёмных очках и, может быть, поэтому как следует не разглядела меня. Во всяком случае, немного поломавшись, она села в машину. Мне даже удалось условиться с ней о встрече. Я был счастлив. Со мной заговорили! Мне улыбнулись! А самое главное, изъявили желание продолжить знакомство!

Два дня ожидания казались мне вечностью. Чтобы как-то убить время, я сел в автомобиль и помчался по шоссе, ведущему за город. Я бешено гнал машину. Несколько раз чуть было не попал в аварию. Потом одумался, поехал медленнее, но я почти ничего не видел перед собой, управлял машинально. Наконец сигналы встречных автомобилей вывели меня из забытья. Я был на середине перекрёстка и ехал на красный свет. До сих пор помню каждое мгновение тех дней. Чтобы не наскучить тебе, скажу лишь, что моё волнение, моя признательность, моя благодарность этой женщине — как хочешь назови это чувство — навели меня на мысль сделать ей подарок. Я готов был купить несколько подарков, если бы это не считалось плохим тоном. Я зашёл в ювелирный магазин и выбрал изящный, дорогой браслет французской работы. Продавец, увидев моё страстное желание купить его, заломил баснословную цену. Но мне не хотелось торговаться. Это было оскорбительно для моих чувств. Наконец наступил день и час нашей встречи. В довершение всех моих мучений я приехал на полчаса раньше. Но вот дверца машины открылась, и я услышал: