Василий Бетаки - Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)

• Название: Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)
• Автор: Василий Бетаки
• Жанр: Биографии и Мемуары

Введите сюда краткую аннотацию

---

Однажды наша учительница, пожилая, зябкая и на вид очень сердитая, поймала меня за этим чтением, отняла книгу и с криком выгнала из класса, велев прийти с родителями. Я вышел, дождался перемены, и спокойно отправился во второй класс Б, в котором учился кто-то из моих дворовых приятелей. Я самочинно сел за крайнюю парту и стал ждать, что будет. Тамошняя учительница, молодая и коротко стриженная, заговорила со мной только в конце урока. Она не кричала, не ругалась, просто спросила, кто я такой. Я заявил, что мне нечего делать в скучном первом, и что я останусь тут, во втором Б.

На перемене эта славная учительница предложила мне прочесть полстраницы какого-то текста, поболтала со мной о том о сём и пообещала сказать завучу, что она согласна взять меня к себе. Так я и оказался за две шестидневки до моего восьмилетия аж во втором классе.

К счастью, педологи к тому времени уже перестали хозяйничать в школах, и никто не возражал против того, чтобы держать меня в классе, который был мне «не по возрасту».

Лет с четырех отец иногда брал меня с собой на съёмки и просто так на Ленфильм.

Как художник-постановщик, он участвовал во множестве фильмов. Помню из них только некоторые: немые фильмы «Чёрная пыль или Блестящая карьера», «Лунный камень» «Катька-Бумажный ранет», «Зелим-хан», «Бунт машин», «Город в степи» «Закройщик из Торжка», и звуковые: «Королевские матросы» «Пугачёв», «Гость», «Профессор Мамлок», «Киноконцерт-4». Эскизы декораций к этим фильмам висели у нас на стенах.

В 1934 году мы провели около месяца в Одессе на съемках фильма "Королевские матросы", и я даже снялся в эпизоде: перебегал с мамой улицу прямо перед толпой (или строем?) матросов.

На студии я, в общем, вёл себя довольно сносно, к тому же там мною много занималась актриса Тамара Макарова, очень весёлая, даже озорная, и сказочница, да и сама казалась она мне царевной из пушкинских сказок. Как я понимаю, ей было тогда немногим больше двадцати, но для меня, пяти-шестилетнего, все, кто не дети, были «большие». Позднее я узнал, что именно папа и привёл на студию совсем юную Макарову, ставшую вскоре знаменитой актрисой. Позже я не раз пересматривал лермонтовский «Маскарад» с нею в роли Нины. Наиболее известные фильмы с её участием: «Учитель», «Каменный цветок» и «Маскарад»

Иногда режиссёр И. М. Менакер приводил с собой на студию своего сына Лёню (он потом тоже стал кинорежиссёром и в шестидесятых годах поставил нашумевший фильм «Не забудь, станция Луговая»).

А тогда мы с ним забирались в столярные мастерские и с удовольствием «помогали» (то есть основательно мешали) столярам, делавшим декорации для очередного фильма.

Однажды по моей вине оператор Назаров загубил немалое количество плёнки, в те времена довольно дефицитной.

В посёлке Юкки, в пограничной полосе, шли натурные съёмки фильма «Пугачёв». Среди низких холмов была построена Белогорская крепость, а метрах в пятистах от крепости ждала запряженная тройкой синяя плюшевая кибитка. Впрочем, цвет тут решительно ни при чём. Фильмы ведь были чёрно-белые.

Я болтался по поляне без дела, потом подошел к лошадям и стал кормить их яблоком. И тут вдруг мне ужасно захотелось прокатиться. Я ведь уже давно, с самого лета, не общался с лошадьми. В общем, я устроился на облучке кибитки и погнал, естественно, в сторону крепости. Лихо влетел в ворота, подняв снежную пыль, остановил лошадей и стал разламывать для них второе яблоко. Тут с не очень цензурными криками подбежали отец, Назаров и ещё человека три.

Оказалось, что увидев несущуюся тройку, Назаров машинально завертел ручку съёмочного аппарата (тогда ещё ни моторов на аппаратах, ни команды «мотор» в природе не существовало). Таким образом, он заснял весь мой эскапад, а по сценарию тройка должна была подъезжать к крепости шагом. Но главное, едва ли я мог бы сойти за ямщика…

—--------

Еще одной детской радостью были гости. Очень многие из родительских друзей были мне интересны. И приход таких вот «любимых гостей» был праздником. Самым большим уважением у меня пользовались редко приезжавшие из Киева Довженки и Пантелей Попов — отцовский одноклассник ещё по ростовской гимназии, а теперь актёр в БДТ, игравший профессора Полежаева в знаменитом тогда спектакле по пьесе Л. Рахманова «Беспокойная старость». Когда приходил дядя Паня, меня посылали с двухлитровым бидончиком на угол Моховой и Симеоновской (Белинского) за пивом. Больше никто из родительских друзей пива не пил. Предпочитали Саперави, которое наливали из бочонка с краном, всегда стоявшего на высоком столике в углу. Саперави присылали или привозили отцовские приятели, заботливые тифлисские киношники. Даже мне лет с шести перепадало — разрешалось выпить рюмку другую.

Лет через двадцать режиссёр Я. Б. Фрид, хорошо знавший отца, утверждал что мне повезло, и я не пьянею именно благодаря Саперави, с детства вошедшего в мой повседневный рацион. И вообще «этого шпанёнка, возможно, именно вино спасло от участи вундеркинда».

Иногда бывал у нас И. Л. Андроников, тогда ещё работавший в «Детиздате». Он был тогда молод и шумен, вечно рассказывал что-нибудь интересное. Тогда он ещё просто рассказывал, это позднее Андроников прославился "устными рассказами".

Приходила Тамара Макарова, которая стала бывать у нас особенно часто, когда мне было уже лет восемь. Она приходила с мужем, строгим и, по-моему, очень скучным человеком. Это был кинорежиссёр Герасимов.

Бывал нередко и мамин кузен С. Я. Маршак, он всегда приносил мне всякие книжки. А ещё иногда приезжал из Павловска загадочный и старый, на мой тогдашний взгляд, художник Конашевич, друг Пантелеева и папин давний знакомый. Его я держал за колдуна и очень любил его сказочные и смешные картинки в разных детских книжках, которые он тоже мне дарил. Иногда они с Маршаком дарили мне одни и те же книжки, и мне приходилось передаривать дубли прямо с дарственными надписями своим приятелям.

Неподалеку от нас жил художник Петров-Водкин. У него в мастерской очень долго стояла огромная картина «Купанье красного коня». Я прятался за ней от его весёлой рыжей собаки. В конце концов собака меня все же находила, и тогда я давал ей печенье. В живописи я, прямо скажем, тогда ни черта не понимал. Самого же художника я побаивался: он был мрачен, строг, бритоголов, и с отцом они разговаривали всегда о чём-то вовсе мне непонятном, и всегда очень серьёзно…

Иногда приезжала из Москвы сестра отца тётя Лида, молодая, высокая и очень-очень красивая с пронзительным чёрным взглядом. Она обычно приезжала с мужем, фоторепортёром Вл. Шаховским, который у нас за столом постоянно доказывал, что развитие фотографии скоро покончит с живописью. (фото 7.Лида в 1918 году)

Изредка бывала у нас подруга папиной первой жены, оперная певица Любовь Александровна Дельмас-Андреева, невысокая, моложавая, очень круглая и рыжая хохотушка, которая когда-то, как я много позднее узнал, «вдохновила Блока на цикл стихов «Кармен»…

Потом, уже лет в семнадцать, я случайно где-то встретил её. С полчаса мы поболтали в Летнем саду, и она, явно заметив мои несытые взгляды, пригласила заходить. Около года я был в неё влюблён. Она была всегда весёлая, юношески порывистая, и это так не шло к её комплекции и возрасту! Но она и в старости, по её словам, «любила всё только солнечное». Ей тогда было уже не знамо сколько лет, но это ни ей ни мне не мешало… Она не раз что-то говорила о «жено-материнской привязанности» и… ничего больше не запомнилось, о чём ещё она щебетала. Я как-то не замечал этих «влюбчивых» (от слова Люба») речей потому что вовсе не ими была она для меня привлекательна… Интересно, что морщины были у неё только на лице. Сильно располневшая, как почти все певицы, с годами переставшие петь, она была немыслимо гладкая, казалось, что холёная ароматная кожа на всём её сочном теле предельно натянута …

Но вернёмся в детство.

Самым большим из этих «гостевых» праздников был приезд из Перми «дяди тёзки», так я звал поэта-футуриста и авиатора Василия Каменского. Его рассказы о первых самолётах, специально для меня «адаптированные», были ужасно увлекательны, но больше всего я ждал, когда после ужина все перейдут в огромную гостиную Пантелеевых, и «дядя тёзка» начнёт читать стихи, очень ритмично, даже напевно, и вдруг заревёт уже совсем непонятные слова: «Сарынь на кичку! Кистень за пояс!.. Ядрёный лапоть/ пошел шататься по берегам!»

И хотя потом Каменский рассказывал мне, кто такой Стенька Разин, и объяснял все непонятные слова, воображение упрямо представляло эту «кичку» — курицей, на которую падает какая-то тряпка под названием «сарынь». А в лапте, конечно же, лежит пушечное ядро, вроде тех, что я видел около старинных пушек в морском музее, иначе отчего ему, лаптю, быть «ядрёным»?