Евгений Гуляковский - Мир в латах (сборник)

• Название: Мир в латах (сборник)
• Автор: Евгений Гуляковский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5–235–02001–4

В сборник фантастики вошли лучшие произведения участников Ялтинского семинара 1991 года. Романы, повести, рассказы отличаются интересными сюжетными поворотами, раскрывают природу сложных взаимоотношений человека с окружающим миром. В книгу включены также переводы произведений известных зарубежных мастеров фантастики.

СОДЕРЖАНИЕ:

РОМАНЫ

Евгений Гуляковский. Чужие пространства

Николай Романецкий. Мир в латах

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

Сергей Иванов. Сияющая Друза

Владимир Рыбин. Что мы Пандоре?

Андрей Поляков. Стеклянный Шар

Владимир Першанин. Остров за Синей Стеной

Татьяна Полякова. Два с половиной раза замужем

Геннадий Ануфриев. Бюро знакомств “Галактика”

Геннадий Ануфриев. Вся мерзость мира

Делия Трускиновская. Испытание

Игорь Савенко. Может быть

Михаил Ларин. В чужом доме

Михаил Емцев. Человек своей судьбы

Евгений Цветков. Гриб

Евгений Цветков. Вурдалачка

ЗАРУБЕЖНАЯ ФАНТАСТИКА (Перевод Евгений Дрозд)

Рэй Дуглас Брэдбери. Сбор семьи

Рэй Дуглас Брэдбери. Мессия

Рэй Дуглас Брэдбери. Направление — Чикаго-бис

Рэй Дуглас Брэдбери. Человек, которого ждали

Роберт Ирвин Говард. Тварь на крыше

Стиви Аллен. Общественное порицание

Роберт Шекли. Кошмарный мир

Фриц Лейбер. Мариана

---

— Я никак не могу взять отпуск в этом месяце, — сказал Лэниген. (Небо теперь было апельсиново-розовым, три сосны засохли, а какой-то дуб превратился в кактус).

Торстейн сердечно засмеялся.

— Он никак не может взять сейчас отпуск! А ты об этом хоть задумывался?

— Вроде нет.

— Тогда задумайся! Ты устал, напряжен, замкнут в себе и весь на взводе. Ты перетрудился.

— Но я неделю был на больничном, — сказал Лэниген. Он бросил взгляд на свои часы. Золотой корпус стал свинцовым, но время, кажется, они показывали точно. Прошло почти два часа с начала их беседы.

— Этого недостаточно, — говорил Торстейн. — Ты все равно оставался здесь в городе и слишком близко к своей работе. Ты должен прикоснуться к природе, Том. Когда ты в последний раз ходил в поход?

— В поход? Я, кажется, вообще ни разу в походах не был.

— Ну, вот видишь! Парень, тебе надо пожить среди настоящих вещей. Не среди домов и улиц, а среди гор и рек.

Лэниген глянул на часы и с удовлетворением отметил, что они снова стали золотыми. Он был рад — в свое время заплатил 60 долларов за корпус.

— Деревья и озера, — продолжал Торстейн восторженно. — Ощущение травы, растущей под твоими ногами, зрелище величественных горных пиков, марширующих на фоне золотого неба…

Лэниген покачал головой.

— Я ездил в деревню, Джордж. Ни фига не помогло.

Торстейн был упрям.

— Ты должен вырваться из искусственного окружения.

— А оно все кажется одинаково искусственным, — ответил Лэниген. — Деревья или здания — какая разница?

— Здания строит человек, — подчеркнул Торстейн. — А деревья создал Бог.

У Лэнигена были некоторые сомнения как относительно первого, так и относительно второго; но он не собирался делиться ими с Торстейном.

— В этом, конечно, что-то есть. Я подумаю.

— Ты должен это сделать, — сказал Торстейн. — Я, кстати, знаю отличное местечко. Это в Мэйне, Том, и там как раз есть такое прелестное озерцо…

Торстейн был мастак по части бесконечных описаний. К счастью для Лэнигена, их внимание было отвлечено. Загорелся дом, стоявший неподалеку от них.

— Эй, чей это дом? — спросил Лэниген.

— Семьи Мэкльби, — ответил Торстейн. — Второе возгорание за месяц. Везет им!

— Может, нам следует поднять тревогу?

— Ты прав. Я сам это сделаю, — сказал Торстейн. — И помни, что я тебе сказал насчет этого местечка в Мэйне, Том.

Торстейн повернулся, чтобы идти, но тут случилось нечто довольно забавное. Как только он ступил на тротуар, бетон под его левой ногой стал жидким. Захваченный врасплох Торстейн позволил ноге погрузиться в него по щиколотку, а инерция первоначального движения бросила его вперед, лицом на мостовую.

Том поспешил помочь ему, пока бетон не затвердел.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Кажется, вывихнул лодыжку, — пробормотал Торстейн. — Но все нормально, идти я смогу.

Он заковылял прочь, чтобы сообщить о пожаре. Лэниген остался наблюдать. Он решил, что пожар возник в результате спонтанного самовозгорания. Через несколько минут, как он и ожидал, пламя погасло в результате спонтанного самозатушения.

Нельзя радоваться бедам ближнего своего, но Лэниген не смог сдержать смешка при мысли о вывихнутой лодыжке Торстейна. И даже стремительный селевой поток, затопивший Мэйн-стрит, не смог испортить его хорошего настроения.

Но потом он вспомнил о своем сне, и его снова охватила паника. Он поспешил на назначенную встречу с доктором.

Приемная доктора Сэмпсона на этой неделе была маленькой и темной. Старый серый диван исчез, вместо него стояли два кресла в стиле Луи Пятого и висел гамак. Изношенный ковер переткался заново, а лилово-коричневый потолок был прожжен сигаретой. Но портрет Андретти был на своем обычном месте на стене, и большая бесформенная пепельница сияла чистотой.

Внутренняя дверь открылась и высунулась голова доктора Сэмпсона.

— Привет, — сказал он, — одну минутку.

Голова исчезла.

Сэмпсон был точен. То, чем он там был занят, отняло у него лишь три секунды по часам Лэнигена. А секундой позже Лэниген был распростерт на обитой кожей кушетке со свежей бумажной салфеткой под головой. А доктор Сэмпсон спрашивал:

— Прекрасно, Том, ну как наши дела?

— То же самое, — ответил Том. — Только хуже.

— Сон?

Лэниген кивнул.

— Давай разберем его еще раз.

— Я предпочел бы этого не делать, — сказал Лэниген.

— Боишься?

— Даже больше, чем раньше.

— Даже сейчас, здесь?

— Да. Именно сейчас.

Наступила целительная, многозначительная пауза. Затем доктор Сэмпсон сказал:

— Ты уже говорил раньше, что боишься этого сна, но никогда не говорил мне, почему ты его так боишься.

— Ну… Это будет звучать слишком глупо.

Лицо Сэмпсона было серьезным, спокойным, строгим- лицом человека, который ничего не считает глупым, который физически не способен найти что-либо глупым. Возможно, это была маска, но маска эта, по мнению Лэнигена, внушала доверие.

— Хорошо, я расскажу, — внезапно сказал Лэниген, но тут же запнулся.

— Давай, — сказал доктор Сэмпсон.

— Ну, это оттого, что я верю, что когда-нибудь, каким-то образом, я сам не понимаю как..

— Да, продолжай, — сказал Сэмпсон.

— Да, так вот мир из моего сновидения станет реальным миром.

Он снова запнулся, затем продолжил с напором.

— И в один несчастный день я проснусь и обнаружу, что я в том мире. И тогда тот мир станет реальностью, а этот — всего лишь сновидением.

Он повернулся, чтобы увидеть, как подействовало на Сэмпсона его безумное признание. Если доктор и был поражен, он этого не показал. Он спокойно раскуривал свою трубку от тлеющего указательного пальца левой руки. Потом он загасил палец и сказал:

— Да. Продолжай.

— Что продолжать? Это все, и все дело именно в этом!

На розовато-лиловом ковре появилось пятнышко размером с четвертак. Оно потемнело, разбухло и выросло в небольшое фруктовое дерево. Сэмпсон сорвал один из пурпурных стручков, понюхал, положил на стол. Он посмотрел на Лэнигена твердо, печально.

— Ты уже рассказывал мне раньше про этот свой кошмарный мир, Том.

Лэниген кивнул.

— Мы обсудили его, проследили истоки, раскрыли его смысл для тебя. В последние месяцы, как мне кажется, мы установили, почему тебе необходимо терзать себя этими кошмарами и ночными страхами.

Лэниген кивнул с несчастным видом.

— Но ты отказываешься посмотреть правде в глаза, — продолжал Сэмпсон. — Ты каждый раз забываешь, что мир твоих снов — это сон, только сон и ничего больше, сон, управляемый произвольными законами, которые ты сам же и создал для удовлетворения нужд твоей психики.

— Хотелось бы мне в это верить, — сказал Лэниген. — Загвоздка в том, что этот мой треклятый кошмарный мир странно логичен.

— Ерунда, — ответил Сэмпсон, — это все потому, что твоя иллюзия герметична, замкнута на себя, сама себя питает и поддерживает. Поведение человека определяется его взглядами на природу окружающего мира. Зная эти взгляды, можно полностью объяснить его поведение. Но изменить эти взгляды, эти допущения, фундаментальные аксиомы почти невозможно. Например, как можно доказать человеку, что им не управляет какое-нибудь секретное радио, которое только он один слышит?

— Я, кажется, начинаю понимать, — пробормотал Лэниген. — Со мной что-то похожее?

— Да, Том, с тобой что-то вроде этого. Ты хочешь от меня доказательств, что этот мир реален, а мир твоих снов — фальшивка. Ты предполагаешь, что сможешь выкинуть из головы все эти фантазии, если я смогу представить тебе такое доказательство.

— Именно так! — воскликнул Лэниген.

— Но дело в том, что я не могу тебе его дать, — сказал Сэмпсон. — Природа мира очевидна, но недоказуема.

— Слушайте, док, но ведь я не так серьезно болен, как этот парень с секретным радио, а?

— Ну, конечно, нет. Ты более логичен, более рационален. У тебя есть сомнения в реальности мира, но, к счастью, ты также подвергаешь сомнению и свои иллюзии.

— Тогда давайте попробуем, — сказал Лэниген. — Я понимаю, что вам это трудно, но я постараюсь воспринять все, что в силах буду воспринять.

— Это в общем-то не моя область, — сказал Сэмпсон. — Такими делами занимаются метафизики. Боюсь, что я не слишком силен в этих вещах…

— Давайте попробуем! — взмолился Лэниген.

— Ну, хорошо, давай.

Сэмпсон задумался, наморщил лоб. Затем сказал:

— Мне кажется, что, поскольку мы исследуем этот мир с помощью своих чувств, то, следовательно, должны в своем анализе опираться на свидетельство этих чувств.

Лэниген кивнул, и доктор продолжал.