Ким Харрисон - Демон отверженный

• Название: Демон отверженный
• Автор: Ким Харрисон
• Издательство: ACT: Астрель: Полиграфиздат
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065588-5, ISBN 978-5-271-29552-2, 978-5-4215-1150-2

Криминальный мир нежити славного своей преступностью города Цинциннати. Вампиры, чьей территорией считаются стильные клубы. Оборотни, подстерегающие жертв на тропинках ночных парков. Демоны, с наслаждением выпивающие души из зазевавшихся колдунов. Полиция не может, да и не пытается справиться с подобным «контингентом».

Значит, здесь начинается работа для стрелка Рейчел Морган — «охотницы за наградами» в лучших традициях вестерна и достойной соперницы Аниты Блейк и Гарри Дрездена!

Когда-то Рейчел совершила ошибку: чтобы спасти своих друзей, она заключила союз с демоном. И теперь придется платить по счетам. Демон вырвался из тюрьмы — и идет по ее следу, чтобы получить принадлежащее ему по праву. Если Рейчел хочет освободиться — ей предстоит поставить на карту не только свою жизнь и душу, но и много, много большее.

---

Дверь отворилась и захлопнулась, впустив ломтик жизни, и снова неясная темнота, скрывающая в себе будущее, окутала нас коконом ожидающего тепла и удушающей тишины. Она ждала.

Мы остались одни. Я смотрела на темную руку Квена в моей руке и видела в ней силу. Грядущая битва будет вестись и умом, и телом, но секрет равновесия лежит в душе.

— Ты что-то принимал, — сказала я, и сердце у меня колотилось от волнения: вдруг он действительно заговорит со мной? — Что-то, над чем работает доктор Андерс. Это что-то генетическое? Зачем?

Глаза Квена блестели — они еще видели то, что за углом. Сделав вдох, который больно было слышать, он моргнул, отказываясь отвечать.

В досаде я сжала его руку сильнее.

— Ладно, сукин ты сын, — выругалась я — Подержу я тебя, кретина, за руку, но ты меня не сдохнешь.

Господи, ну дай нам эти одиннадцать процентов. Ну пожалуйста! Только на этот раз.

Я не смогла спасти отца. Я не могла спасти Питера. Я не сумела спасти Кистена, и вина за то, что он погиб, чтобы я жила, заставила меня всхлипнуть в собственные колени.

Не сейчас. Не его.

— Не важно, выживу я или нет, — прохрипел он. — Но увидеть, как я буду через это проходить — единственный способ… для тебя… узнать правду… — Его тело сжалось от боли. Состояние ухудшалось. Яркие по-птичьи глаза не отрывались от моих, и заметно было, как ему плохо. — Насколько сильно ты хочешь знать? — спросил он язвительно. Пот выступил бисером у него на лбу.

— Сволочь! — почти зарычала я, смахивая с него пот, и он улыбнулся, преодолевая боль. — Сволочь ты и сукин сын.

Глава двадцать первая

Поясницу у меня ломило, и руки болели. Я их скрестила под головой, склонившись вперед в кресле, к кровати Квена. Пусть глаза отдохнут в очередную паузу, когда Квен мог дышать без моих понуканий. Было поздно и очень, очень тихо.

Тихо? Импульс адреналина дернул меня изнутри, я приподнялась. Заснула я, оказывается. Черт побери! — подумала я в панике, ища глазами Квена. Его страшные, разрывающие уши вздохи стихли, и меня охватило чувство вины при мысли, что он умер, пока я спала. Но тут я сообразила, что у него нет воскового оттенка смерти на коже — нормальный цвет.

Жив еще, подумала я с облегчением, потянулась его встряхнуть, чтобы снова задышал — сколько раз за эту ночь я так делала, уже счет потеряла. Наверное, меня и разбудило его стихшее трудное дыхание.

Но рука у меня остановилась и слезы навернулись на глаза, когда я увидела, что у него грудь поднимается и опадает почти беззвучно. Опустившись обратно в кожаное кресло, я перевела взгляд на широкую скользящую дверь, ведущую во внутренний двор. Мох и камни, пушисто-белые в отраженном свете солнца, расплылись перед глазами. Наступило утро, и черт побери все на свете, — Квен справится. «Шанс одиннадцать процентов», ага, как же. Он прорвался. Если уж он преодолел барьер в одиннадцать процентов, пятьдесят как-нибудь преодолеет.

Я шмыгнула носом, обтерла глаза. В дыхании Квена слышался очень тихий рокот, простыни промокли от пота. Черные волосы прилипли к голове, и вид у него был обезвоженный, несмотря на капельницу. Бледное лицо избороздили морщины, сильно его состарив. Но он был жив.

— Надеюсь, оно того стоило, Квен, — шепнула я, все еще не зная, что же он с собой сделал и почему Трент считал виноватой меня.

Я едва нашарила в сумке салфетку, пришлось использовать противную, свалявшуюся. Дженкс не появился, оставалось надеяться, что все у него в порядке. Нигде не было ни звука, буханье ударных стихло, и в имении Трента воцарился покой. Судя по свету из дворика, только-только рассвело. Надо бы мне перестать просыпаться в такое время — это просто безумие.

Бросив салфетку в мусор, я аккуратно отодвинулась вместе с креслом от кровати Квена. Тихий звук, когда оно зацепило мои сброшенные туфли, прозвучал отчетливо, но Квен не шевельнулся. Для него эта ночь была трудным и мучительным испытанием.

Я замерзла и, обняв себя за плечи, вышла из ямы, направляясь к свету. Меня тянуло наружу. Оглянувшись еще раз на Квена и убедившись, что он дышит, я осторожно отперла дверь во двор и отодвинула с шелестом.

В комнату ворвался щебет птиц и резкий холод инея. Чистый воздух, наполнивший мне легкие, смыл теплоту и темноту оставшейся позади комнаты. Еще один взгляд назад, и я шагнула наружу — чтобы тут же резко остановиться, наткнувшись на паутинное касание липкого шелка. С отвращением повела руками, очищая проем от почти незаметного, но эффективного средства от пикси и фейри.

— Липкий шелк, — буркнула я, смахивая его с волос. По-моему, Тренту пора бы преодолеть свою паранойю насчет пикси и признать свою странную тягу к ним, свойственную всем известным мне чистокровным эльфам. Ну, любит он пикси, и что? Я вот люблю мороженое с орехами, но никто же не видел, чтобы я бегала от него по бакалейной лавке.

Мысли мои перескочили на Биса на колокольне, на мою способность слышать и ощущать все городские лей-линии, когда он ко мне прикасается. Нет, это совсем другое.

Обхватив себя руками от холода, я смотрела, как играет в солнечном свете пар от моего дыхания. Лучи солнца еще были тонкими, небо казалось прозрачным. Откуда-то доносился запах кофе, и я осторожно почесала нежные зарождающиеся рубцы на шее. Рука опустилась вниз. Глубоко вздохнув, я встала попрочнее на грубые камни внутреннего дворика. Носки сразу промокли, но мне было все равно. Ночь выдалась ужасная — кошмары и мучения.

Я честно не думала, что Квен выживет. И до сих пор еще в это не могла поверить. Когда в третий раз доктор Андерс сунула свой длинный нос, я ее вывела, вывернув ей руку и объяснив, что если она еще раз появится, я ей отломаю ноги и запихну ей же в задницу. Квен на этом месте поймал такой кайф, что его хватило еще на полчаса борьбы. А потом стало по-настоящему плохо.

Глаза закрывались, в носу щипало от подступающих слез. Квен страдал дольше и мучительнее, чем мне приходилось видеть, и выдержал больше, чем я считала бы возможным. Он не хотел сдаваться, но боль и усталость были так огромны… я стыдила его, требуя, чтобы он вздохнул еще раз, я его запугивала, я его уговаривала. Все, что угодно, лишь бы он жил, пусть продолжаются эти мучения, пусть у него мышцы болят и каждый его вздох рвет мне душу, как ему рвет легкие. Я ему напоминала, чтобы дышал, когда он забывал это делать или притворялся, что забыл, позорила его и стыдила, пока он не делал еще один вдох. И еще один, и следующий, выдерживая муку и отвергая покой, предлагаемый смертью.

В животе у меня заболело, я открыла глаза. Квен меня возненавидит. Я говорила ему такое… его только ненависть удержала среди живых — не удивительно, что он не хотел присутствия Трента. Может меня ненавидеть, если захочет, но почему-то я не думала, что он будет. Он не дурак. Если бы я и правда его ненавидела и говорила всерьез, — проще было бы выйти из комнаты и дать ему умереть.

Голые ветви расплывались у меня перед глазами на фоне светло-голубого осеннего утра. Хотя Квен страдал и победил, я все еще ощущала внутреннюю боль, усиленную моей собственной измотанностью — физической и ментальной. Точно так же умирал мой отец, когда мне было тринадцать, и я ощутила, как разгорается во мне злоба тлеющим углем: мой отец сдался, а Квен — нет. Но потом злоба сменилась чувством вины. Я пыталась удержать отца в живых — и не смогла. Что же я за дочь, если чужого смогла спасти, а собственного отца — нет?

Когда Квен боролся за жизнь, мне вспомнилось во всех подробностях, как я держала за руку умирающего отца. Та же боль, то же трудное дыхание… все то же самое.

Я заморгала, и зрение вдруг прояснилось, и с той же кристальной ясностью пришла мысль: мой отец умер в точности так же. Я же там была. Я это видела.

Цепляясь носками за неровности камней, я повернулась к темной комнате за открытой дверью. Квен говорил, что не важно, умрет он или нет, но если я хочу правды, я должна смотреть, как это будет. Он не мог нарушить слово, сказав мне, почему умер мой отец, но он мне показал эту причину, заставив бороться за его жизнь вместе с ним.

Краска сбежала у меня с лица, и я еще сильнее похолодела. Доктор Андерс не составляла микстуру, которую принял Квен, но я готова была ручаться, что она модифицировала это средство для усиления его действия. А мой отец умер от более ранней версии того же.

Будто во сне, я ушла из сияющего утра в обволакивающую теплоту темной комнаты. Дверь я оставила открытой, чтобы впавший в забытье Квен услышал птиц и понял, что он жив. Я ему больше не нужна, и он мне показал то, что хотел показать — то, что Трент запретил ему говорить вслух.

— Спасибо, Квен, — прошептала я, проходя мимо кровати и не замедляя шага. Трент, где Трент? Он должен был знать. Отец Трента умер первым, и что бы ни было причиной смерти моего отца, применение этого средства санкционировал Трент.