Благовещенский Глеб - Иоанн IV Грозный

• Название: Иоанн IV Грозный
• Автор: Благовещенский Глеб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978 5-17-069080-0, 978-5-9725-1829-6

Русские монархи всегда отличались своеобразием, что и говорить, но Иван Грозный затмил их всех!

Он открыто практиковал черную магию, а в ходе управления державой постоянно прибегал к услугам астрологов, магов и колдунов. Это, однако, не мешало ему умерщвлять тысячи людей по обвинению в занятиях колдовством. Он нещадно терзал свою страну. Он создал особую карательную службу – опричнину – и, обрядив этих служивых на сатанинский лад, предоставил им полное право казнить и миловать. Опричники утопили Русь в крови… Он до умопомрачения обожал физические пытки, никто не мог сравниться с ним в искусстве истязания плоти человеческой. Он был способен непрерывно пытать человека на протяжении 8 часов! При этом он словно бы знал, к кому какую пытку следует применить. В поисках особого вдохновения он обращался к богословским книгам и выискивал в них подробности истязания душ грешников в аду. Почерпнутые познания он немедленно применял на практике. Поистине это был палач-виртуоз!

Он был также диким сладострастником, но при этом и отвратительным мучителем женщин, поскольку не ведал о том, как следует с ними обращаться, в сущности даже и за людей их не считая. Он умертвил собственного сына, полагая в нем претендента на трон.

При этом ему была присуща истинная государственность – в минуты просветления. Он словно пронизал мысли иноземных послов и не позволял им глумиться над державой русской. Именно благодаря мудрой дипломатии Грозного иезуитскую миссию Антонио Поссевино, желавшего насадить на Руси католическую веру, постигла полная неудача. То, что Крым стал почти русским и была присоединена Сибирь, – все это тоже заслуги Иоанна Грозного, явившего себя подлинным владыкой!

Он был исключительно талантливым композитором. Его "Стихиры" поражают величием. Они подобны древним медитативным гимнам, повергающим незрелые души в смятение…

Он был еще и замечательным писателем. Одна лишь его переписка с Андреем Курбским – блестящее тому свидетельство.

Стихира сочинения Иоанна Грозного

Об Иоанне Грозном, чья натура непостижима, написано великое множество книг. О нем писали как легендарные историки, так и безвестные литераторы. Ему посвящено бессчетное количество научных исследований – как отечественных, так и зарубежных. И, конечно же, каждый из авторов и специалистов ставил своей целью разгадать тайну личности Иоанна Грозного.

Не составляет исключения и эта книга.

Ну а насколько автору ее удалось справиться с возложенной на себя задачей, надлежит судить читателям.

---

О богословских предметах он любил беседовать, особенно за обеденным столом, и имел, по словам летописи, особливую остроту и память от Божественного Писания. Раз в 1570 г. он устроил в своих палатах торжественную беседу о вере с пастором польского посольства чехом евангеликом Рокитой в присутствии посольства, бояр и духовенства. В пространной речи он изложил протестантскому богослову обличительные пункты против его учения и приказал ему защищаться „вольно и смело", без всяких опасений, внимательно и терпеливо выслушал защитительную речь пастора и после написал на нее пространное опровержение, до нас дошедшее. Этот ответ царя местами отличается живостью и образностью. Мысль не всегда идет прямым логическим путем, натолкнувшись на трудный предмет, туманится или сбивается в сторону, но порой обнаруживает большую диалектическую гибкость. Тексты Писания не всегда приводятся кстати, но очевидна обширная начитанность автора не только в Писании и отеческих творениях, но и в переводных греческих хронографах, тогдашних русских учебниках всеобщей истории. Главное, что читал он особенно внимательно, было духовного содержания; везде находил он и отмечал одни и те же мысли и образы, которые отвечали его настроению, вторили его собственным думам. Он читал и перечитывал любимые места, и они неизгладимо врезывались в его память.

Не менее иных нынешних записных ученых Иван любил пестрить свои сочинения цитатами кстати и некстати. В первом письме к князю Курбскому он на каждом шагу вставляет отдельные строки из Писания, иногда выписывает подряд целые главы из ветхозаветных пророков или апостольских посланий и очень часто без всякой нужды искажает библейский текст. Это происходило не от небрежности в списывании, а от того, что Иван, очевидно, выписывал цитаты наизусть.

Первым помыслом Ивана при выходе из правительственной опеки бояр было принять титул царя и венчаться на царство торжественным церковным обрядом. Политические думы царя вырабатывались тайком от окружающих, как тайком складывался его сложный характер. Впрочем, по его сочинениям можно с некоторой точностью восстановить ход его политического самовоспитания. Его письма к князю Курбскому – наполовину политические трактаты о царской власти и наполовину полемические памфлеты против боярства и его притязаний.

Попробуйте бегло перелистать его первое длинное предлинное послание – оно поразит вас видимой пестротой и беспорядочностью своего содержания, разнообразием книжного материала, кропотливо собранного автором и щедрой рукой рассыпанного по этим нескончаемым страницам. Чего тут нет, каких имен, текстов и примеров! Длинные и короткие выписки из Святого Писания и отцов Церкви, строки и целые главы из ветхозаветных пророков – Моисея, Давида, Исайи, из новозаветных церковных учителей – Василия Великого, Григория Назианзина, Иоанна Златоуста, образы из классической мифологии и эпоса – Зевс, Аполлон, Антенор, Эней – рядом с библейскими именами Иисуса Навина, Гедеона, Авимелеха, Иевффая, бессвязные эпизоды из еврейской, римской, византийской истории и даже из истории западноевропейских народов со средневековыми именами „Зинзириха" вандальского, готов, савроматов, французов, вычитанными из хронографов, и, наконец, порой невзначай брошенная черта из русской летописи, – и все это, перепутанное, переполненное анахронизмами, с калейдоскопической пестротой, без видимой логической последовательности, всплывает и исчезает перед читателем, повинуясь прихотливым поворотам мысли и воображения автора, и вся эта, простите за выражение, ученая каша сдобрена богословскими или политическими афоризмами, настойчиво подкладываемыми, и порой посолена тонкой иронией или жестким, иногда метким сарказмом.

Какая хаотическая память, набитая набором всякой всячины, -подумаешь, перелистав это послание. Недаром князь Курбский назвал письмо Ивана бабьей болтовней, где тексты Писания переплетены с речами о женских телогреях и о постелях. Но вникните пристальнее в этот пенистый поток текстов, размышлений, воспоминаний, лирических отступлений, и вы без труда уловите основную мысль, которая красной нитью проходит по всем этим, видимо столь нестройным, страницам.

С детства затверженные автором любимые библейские тексты и исторические примеры все отвечают на одну тему, все говорят о царской власти, о ее божественном происхождении, о государственном порядке, об отношениях к советникам и подданным, о гибельных следствиях разновластия и безначалия. Несть власти, аще не от Бога. Всяка душа властем предержащим да повинуется. Горе граду, им же градом мнози обладают и т. п.

Упорно вчитываясь в любимые тексты и бесконечно о них размышляя, Иван постепенно и незаметно создал себе из них идеальный мир, в который уходил, как Моисей на свою гору, отдыхать от житейских страхов и огорчений. Он с любовью созерцал эти величественные образы ветхозаветных избранников и помазанников Божиих – Моисея, Саула, Давида, Соломона. Но в этих образах он, как в зеркале, старался разглядеть самого себя, свою собственную царственную фигуру, уловить в них отражение своего блеска или перенести на себя самого отблеск их света и величия. Понятно, что он залюбовался собой, что его собственная особа в подобном отражении представилась ему озаренною блеском и величием, какого и не чуяли на себе его предки, простые московские князья-хозяева.

Иван IV был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле, помазанника Божия. Это было для него политическим откровением, и с той поры его царственное „я" сделалось для него предметом набожного поклонения. Он сам для себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического самообожания в виде ученой теории своей царской власти. Тоном вдохновенного свыше и вместе с обычной тонкой иронией писал он во время переговоров о мире врагу своему Стефану Баторию, коля ему глаза его избирательной властью: „Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению" ".

Часть 3. Начало правления

На тот момент у России был один по-настоящему реальный противник. Крымское ханство (наряду с казанскими татарами). Правда, еще имелась Литва, но король литовский Сигизмунд-Август тогда уже достиг весьма преклонного возраста. У него не было необходимой жизненной энергии, для того чтобы решиться на открытое военное противостояние. Его вполне устраивало перемирие, однако это не мешало ему интриговать. Он просто из кожи вон лез, пытаясь подбить крымского хана напасть на Русь. Кроме того, Сигизмунд-Август явно предпочитал быть в готовности на случай начала военных действий. Следует отметить, что у его интриганства была еще одна, притом весьма существенная причина: крымский хан мог вполне двинуть на Литву, соблазняясь более легкой добычей. Чтобы предотвратить подобное, все средства были хороши. Вот король Сигизмунд и старался.

"Готовясь на всякий случай к войне с Москвою, – пишет Соловьев, – Сигизмунд не переставал сноситься с Крымом, где за него, против Москвы действовал Семен Бельский. Осенью 1540 года Бельский писал королю, что он успел отвратить поход крымцев на Литву и взял с хана клятву, что весною пойдет на Москву. Король благодарил за это своего верного и доброго слугу и послал ему сто коп грошей, да королева от себя – некоторую сумму денег.

В июле 1541 года Бельский писал Сигизмунду: „Весною рано хан не мог идти на Москву, потому что захворал; когда, выздоровевши, хотел выехать, пришли все князья и уланы и начали говорить, чтоб царь не ездил на Москву, потому что там собрано большое войско. Услыхавши это, я взял с собою троих вельмож, которые вашей милости служат, и просил царя, чтоб ехал на неприятеля вашей милости. Я, слуга вашей милости, призывая Бога на помощь, царя и войско взял на свою шею, не жалея горла своего, чтоб только оказать услугу вашей королевской милости. А перед выездом нашим приехали к нам послы от великого князя московского, от братьев моих, и от митрополита, и от всей Рады и листы присяжные привезли с немалыми подарками, прося нас, чтоб мы не поднимали царя на Москву, а князь Великий и вся земля отдаются во всем в нашу волю и опеку, пока Великий князь не придет в совершенные лета. Но мы, помня слово свое, которое дали вашей милости, не вошли ни в какие сношения с Великим князем московским".

Понятно, какое впечатление должно было произвести это хвастовство на умного Сигизмунда. Бельский узнал, что при дворе королевском смеются над опекуном Великого князя московского, и писал опять к Сигизмунду, вычисляя свои услуги, писал, что три раза поднимал ногаев на Москву, поднял крымского хана и повоевал Московское государство, выпленил, выпалил, вывел людей, вынес добро, вред большой наделал, города побрал, выпалил, выграбил, пушки побрал, на двух местах войско московское поразил, великого князя московского и его бояр из Москвы выгнал".