Джозеф Коннолли - Отпечатки

• Название: Отпечатки
• Автор: Джозеф Коннолли
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Контркультура
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-20597-4

«Отец умер. Нет слов, как я счастлив» — так начинается эта история.

После смерти отца Лукас Клетти становится сказочно богат и к тому же получает то единственное, чего жаждал всю жизнь, — здание старой Печатни на берегу Темзы. Со временем в Печатню стекаются те, «кому нужно быть здесь», — те, кого Лукас объявляет своей семьей. Люди находят у него приют и утешение — и со временем Печатня превращается в новый остров Утопия, в неприступную крепость, где, быть может, наступит конец страданиям.

Но никакая Утопия не вечна — и мрачные предвестники грядущего ужаса и боли уже шныряют по углам. Угрюмое семейство неизменно присутствует при нескончаемом празднике жизни. Отвратительный бродяга наблюдает за обитателями Печатни. Человеческое счастье хрупко, но едва оно разлетается дождем осколков, начинается великая литература. «Отпечатки» Джозефа Коннолли, история загадочного магната, величественного здания и горстки неприкаянных душ, — впервые на русском языке.

---

— Что ж, Пол очень вежливый мальчик. Правда, Пол? И настоящий гений в том, что касается — ну, знаешь, с цветами.

Пол Тем опустил глаза и принялся старательно вертеть носком черно-белой баскетбольной кроссовки дыру в одной особенно старой, подлинной и темно-блестящей ореховой половице — он смотрел вниз и следил за безудержным текучим порывом этой гигантской доски, что стремилась прочь, к самым пределам просторного, залитого солнцем Лукасова чердака, и упиралась в периметр, колюче заострившись, будто кончик кинжала. Тем оторвал взгляд от пола лишь когда жар схлынул с щек, но пульсирующие алые пятна на висках оставались заметными для всех. Бочка и Тычок — они хорошо его знали (и знают до сих пор) — независимо и одновременно нацепили самодовольные усмешки шутливой снисходительности, и, похоже, старались послать их Лукасу и Элис, где усмешки сии полагалось встретить (это почему-то казалось несомненным) с немедленной симпатией и подспудной нежностью.

— Да цветы — это ерунда вообще-то, — наконец выдавил Пол, пожатием плеча отметая похвалу, — один глаз смотрит прямо и оживленно, другой (весьма удивительно, мимолетно подумала Элис) рыскает туда-сюда — возможно, дабы полностью убедиться, что сей незнакомый горизонт чист, как и сообщалось в донесениях. — Когда воткнешь их, значит, в стакан, типа, в банку какую, ну — вазу, вроде того — тогда увидишь все толком, да, точно, но я их так сделал, в таком роде, что — короче, поставь их во что-нибудь обычное, что ли, такое, лады? Так ближе к настоящим, как их, цветочным формам. Да. К тому же я обычно обдираю все листья. С тюльпанами та же ерунда. С розами и всяким таким.

— Лучше примолкни… — посоветовал Бочка эдаким фальшиво-конспираторским шепотом, таким же примерно жарким, как тайное знание в его в глазах.

Элис и Тычок хохотнули — почти в унисон, чего не могли не заметить оба. И тут же, словно по команде, замолчали.

— Извините… — взвыл Пол, краснота вновь поползла по его горлу вверх, заливая челюсти. — Я это, не хотел, ну…

— Отнюдь нет, Тем, — мягко произнес Лукас. — Твоя бесподобная цветочная композиция уже стала совершенно ослепительным элементом — или, я бы даже сказал, компонентом — всего этажа. Посоветуешь нам еще что-нибудь?

Пол помотал головой, уже говоря:

— Да вы просто, знаете, — поставьте их в такое место, где вам самому понравится. Ну, по смыслу. Не прячьте в бесполезную какую-нибудь комнату, понимаете? Хотя здесь такого, конечно, и нету…

— Разумеется, — согласился Лукас, возлагая ладони на поверхность стола, после чего начал медленно, по одному, прижимать к ней пальцы — осторожно, почти исследуя, будто увидел план совсем недавно и, хотя ему интересно, как пойдут дела, не станет, тем не менее, спешить (пойдет на ощупь). — Элис, принеси всем выпить, пожалуй. Выпьем, друзья? Я предлагаю тост за будущий успех наших новых жителей.

— Еще вот чего запомните, — внезапно зачастил воодушевленный Пол, — нельзя, чтоб стебли доставали до дна вазы. Или чего там у вас.

— Ведра… — улыбнулся Бочка, которого, знаете ли, никак нельзя назвать толстым; нет-нет, никак нельзя.

— Ага, — ухмыльнулся в ответ Пол. — Или ведра. Ага.

Элис разносила высокие конусообразные бокалы шампанского. Я так прикидываю, подумал Тычок (который пока не говорил, но это же не мешало ему думать, правда?), они все заранее пооткрывали. Потому как я не слыхал, чтоб эта телка Элис хлопала пробками или чё. Когда мне приходится открывать шампанское — а вы уж не сомневайтесь, я это дело всегда стараюсь на кого другого свалить, — всегда, блин, получается, в натуре, поганый взрыв. Вообще-то я в курсах, в чем загвоздка, мне сотни раз объясняли; только дело доходит до самого последнего поворота, как меня хоть… как я вроде как потею, и готово, вот же ж блин, настоящий потоп, молодец, поздравляю. Да, так оно часто бывает.

— А это тебе, Лукас, мой дорогой… — нежно пропела Элис и сунула ему под руку небольшой цилиндрический стакан с какой-то довольно желтой маслянистой круговертью: точняк не шампанское, подумал Тычок (это уж к гадалке не ходи).

Лукас пригубил.

— Ваше здоровье, господа, — произнес он. — За тебя, Тем. И равно за вас, ребята, — Тычок и Бочка. Скажите же — вы оба что, не обладаете столь банальными признаками, как фамилии? Или фамилии ваши — мрачный секрет, кой вы не раскроете нам? Я, разумеется, не хочу показаться грубым, о нет. Просто случилось так, что вопрос сей возбуждает во мне любопытство.

Вслед за этим последовала добрая порция весьма добродушного сопения и шарканья ног — отчасти гнусавый и задушенный ответ на тост Лукаса (бокалы довольно неуклюже сдвинули неизвестно зачем), отчасти истасканное, пускай и тяжкое псевдозамешательство из-за фамилий. Тычок подумал: что ж, небось, мы ему кой-чего должны, Лукасу этому, кем бы он ни был, — он ведь столько нам наобещал.

— Нет-нет, есть. Конечно, есть, — бросился наконец Бочка уверять Лукаса и Элис (поскольку Тычок и Пол — ну, они и так знали).

— Ага, — вставил Пол. — Дракула и Франкенштейн!

Было продемонстрировано пристойно онемевшее веселье: Лукас капельку расширил глаза, показывая, что все слышал, Элис шутливо отмахнулась от подобного бреда ладошкой, а Тычок и Бочка утвердительно захмыкали («Чистая правда», — почти прокудахтал Тычок).

— Дело в том, — продолжал Бочка, — что мы вроде как подзабыли, когда в последний раз, ну, их использовали, если честно. Мы всегда просто Тычок и Бочка — правда, Тычок? Не в анкетах и всяком таком, конечно, — но их-то мы стараемся избегать, а? Когда можем.

Лукас кивнул: похоже, все понял. Какое счастье.

— А почему тебя зовут Тычком, Тычок? — невозмутимо осведомился Лукас. — Ты что, любишь драться? Людей колотить? Может, ты этим известен?

Тычок покачал головой. Все замерли в ожидании продолжения, но, видимо, на этом пока все. (Кроме Пола, конечно — он не замер: он слишком хорошо знал Тычка. А Бочку — Бочку он только начал изучать.)

— А ты, Бочка? Быть может, ты обрел это прозвище в школе?

Бочка отхлебнул шампанского, почесал нос и слегка закашлялся.

— Нет, — сказал он. — Нет. Как ни странно, в школе меня, это… звали Глистой.

О да, он бы мог развить тему, Лукас (немного покопаться в деталях), но предпочел обратиться к Полу:

— Так что там со стеблями, Тем? Почему так? Что за этим таится? За тем, что стебли не должны доставать до дна?

— Ну, — начал Пол. — Если их утрамбовать, все сгниет. Некрасиво и все такое. Проще простого, а? Сдохнут намного быстрее. А еще я на них прыскаю. Прыскаю, ага? В смысле, на цветы. Не на стебли, само собой, потому как это полная чушь. Нет, на цветы, понимаете? Это как в природе. Люди думают — о, прекрасно, букет цветов. Засунь в горшок и дело с концом. Нет, блин. Вы ж хотите, чтоб на них роса была утренняя. А выходит ночная хмарь. К тому ж, если по правде, надо воду каждый день менять. Напрягаться никому неохота. Но я — всегда пожалуйста. Все время это делаю. Никогда не забываю. — Пол оторвал взгляд от половицы (он уже запомнил все трещины и узоры). — Извините, — прошептал он. — Меня опять занесло, да? Бочка, ты б говорил мне, когда меня заносит, вот как сейчас…

— Да я пытался! — ласково усмехнулся Бочка. — Не больно-то помогло.

— Элис, — сказал Лукас. — Как по-твоему, к нам кто-то пришел?

Элис уже отставила свой едва пригубленный бокал.

— По-моему, я что-то слышала… — Она сощурила глаза, вглядываясь вдаль.

— Ага, я тоже, — с готовностью согласился Пол и, будто спаниель, постарался попасться на глаза Элис, когда та прошла мимо — и зашагала к двери.

— А я не слышал. Ничего не слышал, — высказался Бочка. — А ты, Тычок?

И Тычок лишь дернул плечом — могло означать что угодно, в том числе и уклонение от ответа. Пол послал Лукасу быструю полуулыбку, а Тычок и Бочка словно заразились от приятеля интересом к каштанового цвета полу… а Элис пришлось проделать долгий путь, прежде чем двери в дальней стене стали полностью различимы. Лишь когда она собралась ухватить обеими руками и открыть толстые, покрытые черным лаком тяжелые засовы и щеколды, совершенно ясно услышала она весьма нетерпеливое и отдающееся эхом тук-тук-тук — там, в десятках ярдах отсюда, оно казалось почти лишь возней или шебуршанием грызуна; здесь же это был настоящий гром.

Джейми чуть не упал на нее, когда она распахнула двери. Первое, на чем он сфокусировал взгляд, не считая мило улыбающейся Элис, — немало взбесившая его кучка людей в конце зала и где-то за ними — Лукас. Черт, подумал он, вот черт: я ведь и не подумал, что он может быть не один. Однако Лукас приветливо махал руками и что-то кричал ему — ох, скорее всего, какое-то всеобъемлющее приветствие, только и мог предположить Джейми (потому что я вам говорю — расстояние, до смешного нереальное, я отсюда как будто выступление мима смотрю). И сейчас, одолевая бесконечный путь, Джейми остро сознавал, что весь горит — руки опухли и неуклюже свисали по бокам, уши словно краснели и увеличивались с каждым шагом. (Теперь я различаю, что здесь трое мужчин… куда подевалась Элис? С Элис мне не страшно, думаю, она по-прежнему идет за мной… и я совершенно точно понятия не имею, кто они такие. Сейчас нас будут знакомить. О боже, о боже. А я-то хотел, может, неспешно поговорить по душам с Лукасом.) Который уже встал, протянув руку для теплого приветствия (более или менее таким образом, по мнению Джейми, выразился бы сам Лукас; нет, — он бы выразился, ох — гораздо, гораздо лучше).