Семен Гейченко - Завет внуку

• Название: Завет внуку
• Автор: Семен Гейченко
• Жанр: Биографии и Мемуары

Герой Социалистического Труда, директор музея-заповедника А. С. Пушкина в Михайловском С. С. Гейченко рассказывает о восстановлении дома и усадьбы А. С. Пушкина, разрушенных фашистами. В книге раскрывается сущность профессии музейного работника материализации духовных ценностей прошлого, сохранение духовных корней человека. Книга написана с любовью к А. С. Пушкину, к Родине и будит в читателе «души прекрасные порывы».

---

Бойцам разъясняли, как нужно себя вести в пушкинских местах, как относиться к находящимся в них реликвиям, произведениям искусства и старины.

12 июля 1944 года после прорыва войсками 2-го Прибалтийского фронта немецкой обороны в районе Новоржева (левее Пушкинских Гор) группировке наших войск, осаждавших немцев у берегов Сороти, удалось почти без потерь захватить Михайловское и Пушкинские Горы. В результате прорыва у Новоржева немцы оказались под угрозой полного окружения на участке Новоржев — Остров и были поэтому вынуждены бросить все свои силы на укрепление этого участка, сняв их с подготовленных оборонительных сооружений на линии Сороть — Михайловские — Тригорское и дальше вправо.

Поэтому пушкинским местам не суждено было стать ареной таких боев, какие можно было наблюдать около Новоржева. Парки заповедника вышли «с поля сражения» в довольно сносном виде. Они сильно пострадали, но не были уничтожены, чего можно было ожидать.

К Пушкинским Горам мы подходили быстрым маршем по Новоржевскому шоссе.

Выйдя к тому месту, где сейчас находится местный базар, наша группа направилась к ограде монастыря.

Одними из первых после изгнания из поселка немцев я и кинооператор Масленников вошли мы в ограду Святогорского монастыря. За нами направлялась в монастырь группа саперов.

Центральная лестница, ведущая к верхней церкви, была сильно разрушена взрывами и предельно захламлена. Кругом громоздились кучи щебня, кирпича, мусора и огромных камней от взорванной ограды. Там и сям валились исковерканные предметы церковной утвари: подсвечники, паникадила, осколки медных колоколов, вороха бумажных листов вперемешку с немецкими боеприпасами. Из алтарных окон торчали дула вражеских пулеметов и противотанковых ружей.

Подошедшие саперы быстро проложили проход по лестнице, и мы вскарабкались на верхнюю площадку холма, чтобы увидеть поскорее могилу А. С. Пушкина.

Памятник Пушкину оказался наспех заколоченным старыми досками, по-видимому снятыми немцами с полов самой церкви.

Саперы — офицеры и солдаты — стали быстро расшивать монумент. За обшивкой его было обнаружено большое количество противотанковых и пехотных мин затяжного действия.

Вот этот момент обнаружения мин и изъятия их с могилы Пушкина и был тем первым эпизодом, который я начал снимать в Пушкинском заповеднике.

По нашим пятам, вслед за головной группой саперов, в монастырь пришла новая большая группа саперов. Они стали прочесывать щупами и миноискателями всю горку, на которой стоят церковь и могила Александра Сергеевича. Буквально в каждом метре земли саперы находили заложенные немцами мины и фугасы. Они были заложены и в стены древнего собора, и в кладку монастырской ограды, и под ступени лестницы. Фугасы огромной силы были заложены в шоссе на повороте дороги вдоль ограды.

Вспоминается смешная сцена. Какой-то пожилой сапер, услышав из наших разговоров, что рядом с Александром Сергеевичем похоронены Ганнибалы, гневно заметил по адресу гитлеровцев: «Ах, сволочи, и тут успели насовать своих канибалов!»

Немного спустя на площадке перед памятником Пушкина я снял еще один очень выразительный и торжественный момент. Группа офицеров одного из полков с развернутым полковым знаменем взошла на могилу поэта и склонила к памятнику знамя. Коленопреклоненные воины произносили пламенные слова клятвы мщения врагу «за израненную Родину и за поруганного Пушкина!».

Здесь же, на могильном холме, я снимал третий эпизод. Вслед за окончанием прочеса территории монастыря миноискателями на холм непрерывным потоком двинулись боевые подразделения нашей армии, проходившие по Новоржевскому шоссе. Нескончаемой вереницей шли офицеры и солдаты мимо священной могилы. Многие склоняли колени перед памятником, другие целовали мраморные плиты, третьи вскрикивали гневные слова мщения врагу. Вот это я зафиксировал на свою пленку.

У ворот монастыря скоро появились регулировщики движения, какой-то неизвестный художник уже выводил на фанере большой аншлаг.

Это были последние кадры моей хроники в Пушкинских Горах.

Часа через три на командирском «додже» мы тронулись в Михайловское. Ехали довольно медленно, во избежание всяких фашистских пиротехнических сюрпризов. Дороги, несомненно, были соответствующим образом приготовлены фашистами для встречи наших воинов — заминированы. Поэтому ехали мы с большой осторожностью.

Подъезжая к Михайловскому, мы имели короткую остановку в деревне, которая значилась на карте «Бугрово». Собственно говоря, деревни не было. На ее месте стоял один-единственный полуразрушенный дом. Все остальное было в развалинах и пепле.

На усадьбу Пушкина въехали со стороны главной аллеи. Остановились у полуразрушенной арки. Вот что мы увидели, войдя я пушкинский парк!

По двум сторонам аллеи вдоль огромных древних елей простирались частые ряды колючей проволоки. Тут и там были навалены перепутанные мотки колючки. Большинство деревьев было повалено в полнейшем беспорядке, причудливо загораживая проход к усадьбе. Особенно сильное впечатление произвели на нас лежавшие на земле гигантские ели, простиравшие; к небу свои огромные ветви. Кругом тянулись разноцветные телефонные провода, валялись ящики с боеприпасами, консервные банки, какое-то тряпье, мусор. Еще курился дымок над фундаментами домов на усадьбе. Из многочисленных ходов траншей и окопов торчали развороченные бревна, доски, маскировочный кустарник и сетки.

Безлюдье. Ни одной души. Ни звука.

И центре усадьбы вся листва деревьев, словно побитая морозом, безжизненно свисала с ветвей — она была мелко посечена ружейным и артиллерийским огнем. Вокруг остатков построек, по дорожкам и в саду буйно росли огромные купы бурьяна, лопухов и крапивы.

Тщетно искали мы домик няни. Домика на усадьбе не было.

Мы прибыли в Михайловское около четырех часов дня. День был исключительно ясный, солнечный и безветренный. Условия для съемки были очень благоприятные. В усадьбе я снял несколько кадров. Я зафиксировал окопы, траншеи, фундаменты уничтоженных зданий, трупы фашистов, настигнутых нашим огнем. Около бетонированного пулеметного гнезда, устроенного в каменном домике на самом скате холма, я снял исковерканную взрывом бронемашину. Снимал я Михайловское вместе с тем же оператором Масленниковым, с которым снимал и Пушкинские Горы.

Могу с уверенностью сказать, что наша машина была первой, добравшейся до Михайловского после изгнания из него фашистов.

Правда, со стороны Сороти через Михайловское прошла небольшая воинская часть, переправившаяся в заповедник по реке вплавь, но она имела специальное предписание высшего командования нести в Михайловском караульную службу, «не разгуливать по пушкинским местам и ничего не трогать до приезда Чрезвычайной государственной комиссии, которая должна будет расследовать фашистские надругательства над пушкинскими местами». Караульное помещение находилось в развалинах метеорологической станции, стоявшей к востоку от усадьбы.

Мы пробыли в Михайловском дотемна. Ходили с осторожностью. В здания заходить нам не пришлось, так как ни одного целого дома во всем Михайловском мы не нашли.

Вечером, часов в девять, мы выехали из Михайловского обратно в Пушкинские Горы, откуда, не задерживаясь, тронулись в сторону Острова.

В Тригорском побывать мне не пришлось. Не было времени.

Вместе со мною в эти незабываемые дни в нашей киногруппе работали фронтовые операторы Л. Изаксон и Ал. Команенко».

Глава 9 ГОСТЬ ИЗ ДАГЕСТАНА

Сегодня октябрь — осень, которую какой-то особой любовью любил Пушкин. Этот месяц был особенно близок сердцу Пушкина. Раздумья и прощание с природой… зарождение в ней нового, стремление узреть грядущее. Мечты о счастье… Осень в Михайловском прекрасна! Здесь действительно все одето «в багрец и золото», все предельно живописно. И в эти дни люди идут сюда толпой. Все хотят лично увидеть эту особую красоту природы и насладиться ею. Так, и Расул Гамзатов приехал в Михайловское осенью не случайно. Ему хотелось воочию узреть гимн осени, пропетый Пушкиным в Михайловском.

У Гамзатова, как у всякого художника, свой Пушкин. Он не раз совершал воображаемую поездку в Пушкиногорье и представлял себе людей, входящих в дом поэта, жаждущих встречи с ним, и писал:

Здесь облегченье ты найдешь
Печалям и недугам.
Ты добрым гостем в дом войдешь,
Уйдешь хорошим другом.

Он знал, что дом Пушкина — это дом добра, для него Пушкин — чудотворец. Он повторял слова Пушкина о том, что его никогда не забудут, потому что поэт не только сеял добро, но будет сеять впредь, всегда и даже после своей смерти — «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит!».