Лори Андерсон - Говори

• Название: Говори
• Автор: Лори Андерсон
• Жанр: Современная проза

Мелинда Сордино изгой в своем новом классе. Её за что-то ненавидят бывшие друзья и подруги, а Мелинда даже не пытается защититься. Она молча, без слез выносит все унижения и пытается найти утешение в рисовании. В прошлом девочка была довольно популярной, но некое обстоятельство настроило всех против нее. Она скрывает правду, о которой не хочет говорить, ту правду, которая может изменить все, которая полностью оправдывает ее. Все без конца просят Мелинду говорить, но никто не желает слушать.

---

Всю неделю, после этой поддержки команды, я рисую акварелью деревья, в которые ударила молния. Я стараюсь нарисовать их так, как будто они почти погибли, но не совсем. Мистер Фримен не говорит мне по этому поводу ни слова. Он просто вздергивает брови. Одна картина настолько темная, что вы с трудом различаете на ней дерево.

У всех нас затруднения. Иви в качестве задания вытянула «Клоунов». Она говорит мистеру Фримену, что ненавидит клоунов; когда она была маленькой, клоун напугал ее, и после этого ей пришлось лечиться.

Мистер Фримен говорит, что страх — замечательная стартовая площадка для искусства. Другая девочка ноет, что «Мозг» — слишком масштабный для нее объект. Она хочет «Котят» или «Радуги».

Мистер Фримен вздымает руки к небу.

— Достаточно! Пожалуйста, обратите внимание на книжные полки.

Мы послушно поворачиваемся и смотрим. Книги. Это класс искусств. Зачем нам книги?

— Если вы настолько озадачены, вы можете уделить немного времени изучению мастеров.

Он сгребает целую охапку книг.

— Кало, Моне, О'Киф. Поллок, Пикассо, Дали. Они не жаловались по поводу объектов, они рассматривали каждый объект от самых истоков его назначения. Конечно, у них не было отдела образования, заставлявшего их рисовать со связанными за спиной руками, у них были меценаты, которые понимали, что за такие простые вещи, как бумага и краска, нужно платить…

Мы стонем. Он снова переключился на обсуждение отдела образования. Они урезали бюджет материального обеспечения, и сказали ему, чтобы он обходился материалами, оставшимися с прошлого года. Никаких новых красок, никакой бумаги. Он ораторствует весь остаток урока, сорок три минуты. В классе жара, он заполнен солнцем и испарениями красок. Трое ребят крепко уснули, с похрапыванием, подрагиванием век и все такое.

Я продолжаю бодрствовать. Беру листок из альбома и карандаш, рисую дерево, мою версию второго уровня. Безнадежно. Я сминаю лист в комок и беру следующий.

Насколько это трудно — изобразить дерево на листе бумаги? Две вертикальные линии — ствол. Может, несколько толстых ветвей, пучок веток потоньше, и множество листьев, чтобы скрыть погрешности.

Я рисую горизонтальную линию — землю, и ромашку, выросшую возле дерева. Иногда мне кажется, что мистер Фримен не собирается находить во всем этом смысл. Лично я не нахожу никакого смысла. Сначала он показал себя таким крутым учителем. Не собирается ли он заставить нас биться над его нелепым заданием безо всякой помощи с его стороны?

Действо

Перед днем Колумба нам дают выходной. Я иду домой к Хизер. Я хотела подольше поспать, но Хизер «очень, очень, очень» хотела, чтобы я пришла. В любом случае по телевизору ничего нет. Мама Хизер при виде меня очень оживляется. Она делает нам по кружке горячего шоколада, чтобы мы могли взять их наверх, и пытается убедить Хизер пригласить целую кучу народу на вечеринку с ночевкой.

— Может быть, Мелли могла бы пригласить кого-нибудь из своих друзей.

Я не упоминаю о возможности того, что Рэйчел могла бы перерезать мне горло на ее новом ковре.

Я показываю зубки, как хорошая девочка. Ее мама похлопывает меня по щеке. Я чувствую себя лучше, улыбаясь людям, когда они ждут этого.

Комната Хизер закончена и готова для осмотра. Она не выглядит, как комната пятиклассницы. Или девятиклассницы. Она выглядит, как реклама пылесосов, вся в свежей краске и следах от пылесоса на ковре. На сиреневых стенах разместились несколько фотографий с претензией на художественность.

В ее книжном шкафу стеклянные дверцы. У нее есть телевизор и телефон, и ее домашнее задание аккуратно разложено на ее столе. Ее шкаф слегка приоткрыт. Я ногой открываю его чуть больше. Вся ее одежда терпеливо ждет на вешалках, упорядочена по типам — юбки вместе, брюки подвешены за штанины, свитера в пластиковых пакетах сложены на полках.

Вся ее комната кричит: «Хизер!» Почему я не могу постичь, как добиться этого? Не того, чтобы моя комната кричала «Хизер!» — это было бы слишком ужасающе. Но небольшой шепот «Мелинда» был бы к месту. Я сижу на полу, роясь в ее компакт-дисках.

Хизер красит за столиком ногти и безумолчно болтает, отчитываясь о проделанной работе. Она решила вступить в музыкальный клан. Окрыленные Музыкой — клан, в который тяжело проникнуть. У Хизер нет таланта или связей — я говорю ей, что она зря тратит время, даже просто думая об этом.

Она думает, что мы должны попробовать вместе. Я думаю, что она слишком надышалась лака для волос. Моя работа состоит в том, чтобы кивать или качать головой, говорить «Я понимаю, что ты имеешь в виду,» когда я не понимаю, и «Это нечестно,» когда все обстоит наоборот.

Играть в мюзикле было бы для меня легко. Я хороший актер. У меня имеется целый ряд улыбок. Я использую застенчивую улыбку со смотрящим-вверх-сквозь-челку-взглядом для штатных сотрудников и улыбку-с-прищуром и быстрым поворотом головы, если учитель задает мне вопрос. Когда мои родители хотят знать, как дела в школе, я вскидываю брови вверх и пожимаю плечами.

Когда люди обращают на меня внимание или шепчутся, когда я прохожу мимо, я машу рукой воображаемым друзьям, которые находятся дальше по коридору, и спешу к ним навстречу. Если я отстраняюсь от жизни школы, я должна быть мимом.

Хизер спрашивает меня, почему я считаю, что они не примут нас в свой музыкальный клан.

Я прихлебываю горячий шоколад. Он обжигает мне нёбо.

Я:

— Мы никто.

Хизер:

— Как ты можешь говорить такое? Почему у всех такое отношение? Я ничего не понимаю. Если мы хотим участвовать в мюзикле, они должны позволить нам. Мы можем просто стоять на сцене или ещё что-нибудь, если им не нравится наше пение. Это не честно. Я ненавижу среднюю школу.

Она сбрасывает книги со стола на пол, и сбивает зеленый лак для ногтей, который падает на ковер песочного цвета.

— Почему здесь так трудно завести друзей? Может, что-то не так со здешней водой? В старой школе я бы участвовала в мюзикле, и работала бы в газете, и была бы главной на школьной автомойке.

Здесь же люди даже не знают о моем существовании. Я в лепешку расшибаюсь, но никуда не могу прибиться, и никого это не волнует. И ты не помогаешь. Ты так негативно настроена, и никогда ничего не пытаешься сделать, ты просто постоянно хандришь, как будто тебе нет дела до того, что люди говорят за твоей спиной.

Она обрушивается на кровать и разражается рыданиями. Отчаянными рыданиями, с расстроенными воплями, когда она лупит кулаком своего плюшевого мишку. Я не знаю, что делать. Пытаюсь промокнуть разлившийся лак, но пятно только становится больше.

Оно напоминает водоросли. Хизер вытирает нос клетчатым шарфом медвежонка. Я ускользаю в ванную и возвращаюсь с пачкой бумажных салфеток и бутылочкой жидкости для снятия лака.

Хизер:

— Я очень извиняюсь, Мелли. Не могу поверить, что говорила тебе такие вещи. Это ПМС, не обращай на меня внимания. Ты так хорошо ко мне относилась. Ты единственный человек, которому я могу доверять.

Она громко прочищает нос и вытирает глаза рукавом.

— Посмотри на себя. Ты точно как моя мама. Она говорит: «Нечего плакать, просто добивайся чего-то в жизни.» Я знаю, что мы справимся. Во-первых, мы должны разработать свой способ вступить в хорошую группу. Мы добьемся того, чтобы им понравиться. В следующем году Окрыленные Музыкой будут умолять нас принять участие в мюзикле.

Это наиболее безнадежная идея, какую я когда-нибудь слышала, но я киваю и выливаю жидкость для снятия лака на ковер. Жидкость осветляет лак до рвотного ярко-зеленого цвета, и отбеливает ковер вокруг пятна.

Когда Хизер видит, что я наделала, она снова ударяется в плач, повторяя сквозь рыдания, что это не моя вина. Мой желудок убивает меня. Ее комната недостаточно велика для таких сильных эмоций. Я ухожу, не попрощавшись.

Обеденный театр

Родители издают угрожающий шум, превращая обед в представление, где папа имитирует Арнольда Шварценеггера, а мама играет Гленн Клоуз в одной из ее ролей психопаток. Я — Жертва.

Мама (с бросающей в дрожь улыбкой):

— Думала, что к тебе теперь никаких требований, да, Мелинда? Теперь ты важная ученица средней школы, нет необходимости показывать родителям домашние задания, не нужно сообщать о плохих отметках по тестовым работам?

Папа (стучит по столу, посуда подпрыгивает):

— Прекрати это дерьмо. Она знает, что происходит. Сегодня пришел промежуточный отчет с твоими оценками. Послушай меня, юная леди. Я собираюсь сказать это только один раз. Ты исправишь эти оценки, или твоя репутация погибла. Слышишь меня? Исправь их! — Атакует запеченый картофель.

Мама (недовольная тем, что ее задвинули на второй план):

— Я прослежу за этим. Мелинда. — Она улыбается. Аудитория содрогается. — Мы не просим слишком многого, дорогая. Мы только хотим тебе добра. И мы знаем, что твои результаты могут быть намного лучше этих. У тебя были такие хорошие результаты на тестах. Посмотри на меня, когда я говорю с тобой.