Луис Бегли - Уход Мистлера

• Название: Уход Мистлера
• Автор: Луис Бегли
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010207-0

Луис Бегли представляет своим творчеством «последнее поколение» классической «нью-йоркской» прозы, основы которой были заложены Сэлинджером и Бартом. Однако в случае Бегли «нью-йоркские» традиции легко и органично соединяются с традицией «европейской», восходящей к произведениям Айрис Мердок и Томаса Манна.

Возможно ли совместить столь разные тенденции в одном произведении? Как ни странно, возможно.

«Уход Мистлера» был объявлен критикой «„Смертью в Венеции“ нашего времени» и признан, по выходе, «американской книгой года». Почему?

И действительно, ПОЧЕМУ очень классицистичная как в сюжетном, так и в стилистическом отношении история пожилого, неизлечимо больного интеллектуала, в последние месяцы жизни переоценивающего не только свое прошлое, но и свой взгляд на мир, имела ТАКОЙ успех?

Прочитайте роман «Уход Мистлера» — и узнайте сами!

Внимание! авторское написание: отсутствуют тире в диалогах.

---

Не глупи, Томас. Посиди-ка лучше спокойно в кресле, подожди меня. Ты уже выглядишь гораздо лучше.

Сейчас он пойдет за ней в спальню. Там они разденутся. Возможно, она захочет раздеть его сама. На ней же самой ничего, кроме свалившегося с плеч платья и скромных старомодных трусов. Что ж, стыдиться ему нечего, с телом у него полный порядок. Его даже радует мысль о том, что она увидит его голым. А она? Холмик живота, возможно, молочно-белый и гладкий — вот оно, преимущество не иметь детей. Нет, он не думает, что ее тело ему не понравится. А все остальное создано для того, чтобы гладить, щупать и лизать. На этот раз она, конечно, захочет, чтобы он вошел в нее, попытается помочь. Вся та возня, призванная побыстрее оживить его, приведет к совершенно обратному эффекту. И в конце она будет страшно мила, скажет, что они просто смогут полежать рядом, держа друг друга в объятиях, и что этого ей достаточно.

А пока что он слышал, как она возится в ванной. А тебе не хочется тоже принять прохладную, освежающую ванну? Можно вместе со мной. Или ты у нас слишком крупный мужчина? Жаль, что здесь не «Савой», там такие роскошные огромные ванны! Ты просто создан для них, вернее, они для тебя. Наверное, надо сказать ей так: Знаешь, Белла, я уже не тот мужчина, каким был. Чувствую себя куда старше, чем выгляжу. А что потом?..

Она вернулась в гостиную, и он увидел на ней белые хлопковые брюки и темную тунику.

Ты оделась?!

Конечно. Мы ведь идем на ленч.

Но Белла!

Не сегодня. И не притворяйся, будто хочешь этого, Томас. Я страшно рада этим канделябрам. Глядя на них, всякий раз буду вспоминать тебя. Пусть так и стоят, на этом самом месте, под портретом мужчины с серьгой. Она хихикнула. А сейчас хочу подарить тебе талисман на счастье, только смотри, никому не показывай.

В правой руке у нее он заметил маленькие маникюрные ножницы. Левой она ухватила прядь волос, отрезала почти у самых корней и связала узелком.

Белла, простонал он.

Жаль только, что седые. Ладно, пошли. Я просто умираю с голоду!

Ко времени, когда им подали кофе, терраса ресторана опустела. Белый зонт над головой трещал и похлопывал от ветра, точно парус, который забыли спустить.

А какая она, твоя жена? — спросила она.

Клара? Не уверен, что смогу объяснить тебе. Видится как-то расплывчато, словно вне фокуса. Такое однажды уже со мной случалось. Купил себе японский бинокль, любоваться птицами у кормушки из окна кабинета. Но изображение оказалось плохим. Наверное, подвело стремление сэкономить, вот и купил не то. И знаешь, временами уголком глаза я видел каждую мельчайшую деталь, к примеру, крошечный дефект клюва, когда птичка открывала его, чтобы схватить зерно. А потом вдруг все сливалось в сплошное мутное пятно. Клара? Она красива и приятна. И во всех отношениях соответствует тому, что я ожидал от жены. Высокая белокурая девушка из хорошей семьи, но без денег, стремилась пробиться на Манхэттен. Два хороших платья, никогда не подводящее чувство юмора. Рядом с такой мужчина может чувствовать себя блестящим джентльменом, хотя, разумеется, это всего лишь заблуждение. И она это понимает, но не придает значения, потому что у нее есть собственная гордость. Мы занимаемся любовью, и после она признается мне, что так и не смогла кончить, но это ничего, совершенно не важно, и она не просит меня ни о каких одолжениях. Знаешь, она страшно доставала меня этим!

Ты любил ее?

С тем же успехом ты можешь спросить, казалась ли она мне скучной с самого начала. Наверное, я всегда считал, что скука в браке — это нормально. А любовь? Думаю, что любил в своей жизни всего лишь одну женщину. Женщину, которой никогда не имел, но и никогда не терял. Это была любовница моего отца. И тебя, наверное, тоже любил, если б ты позволила. Но ты не позволила. А что касается Клары… вероятно, я просто испортил ей жизнь. Ей следовало бы дождаться другого блестящего поклонника.

Чем испортил?

Она начала думать, что я ее не уважаю. И не важно, что ставила при этом себя в дурацкое положение. Кстати, я и мать-то свою совсем не уважал. А сын совсем не уважает Клару.

Значит, ты плохо его воспитал.

Подавая плохой пример? Да, конечно. Но и с ним она не смогла найти общего языка.

А сын тебя любит?

Думаю, да, но ему приходится трудновато.

Лично я считаю, что вы с Кларой испортили жизни друг другу. Причем совершенно бессмысленно. Может, вернемся ко мне? Нет, не отвечай, это было бы ошибкой. Лучше приезжай еще раз, в конце лета.

К тому времени я или уже умру, или буду совсем плох.

Все равно приезжай, даже если будешь совсем плох.

И он сел на речной трамвайчик, и поплыл на другую сторону канала, и не сводил глаз со стоявшей на берегу Беллы до тех пор, пока фигурка ее не стала еле различимой. Оказавшись на Дзаттере, он направился в сторону Доганы, этого корабельного носа Венеции, где некогда находились соляные склады, самые большие в стране. Сидя за металлическими столиками перед кафе, туристы поедали пиццу, сандвичи с ветчиной и помидорами и мороженое. А кое-кто сидел прямо на тротуаре, привалившись спиной к садовой ограде.

Здесь были юноши нордического типа с обнаженной грудью, уже успевшей покрыться ярко-розовым загаром, рядом валялись снятые кроссовки и носки; девушки, подставляющие обнаженные бедра и плечи солнцу. Безобразная, ничем не прикрытая плоть, кисловатый запах пота, мутные, густые, как в сточном колодце, воды канала. Собственное тело показалось ему страшно тяжелым. Но он все шел, шел и шел. О том, чтобы присесть рядом с ними, не могло быть и речи. Он отдохнет, лишь когда доберется до церкви Санта-Мария делла Салюте. А затем, если церковь будет открыта, посидит во дворике, на скамье перед статуей черной Мадонны. Еще раз взглянет на обезглавленное и окровавленное тело Голиафа на потолке, расписанном Тицианом.

Он не помнил, когда у гребцов traghetto[65] наступает сиеста — наверное, после ленча, и только через час или два они вновь возвращаются к работе. Ужасное одиночество и усталость. Могущественный Гермес, покровитель всех путешественников, призывал их вернуться к своей миссии! Не заставляйте вашего слугу снова подниматься по обитым железом ступеням моста Академии, избавьте его от прохода сквозь толпу робких сенегальцев, пусть даже каждый из них прекрасен, словно сошел с полотен Веронезе. Как весело они стрекочут, рекламируя свой нехитрый товар, выставленный на просторах площади Сан-Стефано. Вперед, вперед, вперед!

Вот он добрался до лодочного сарая у гребного клуба, что находился всего в одном квартале от Доганы. О, эти звуки вечернего звона, оплакивающие умерших за день, они пронзают сердце странника жгучим желанием, а запах лака и свежего дерева наполняет его тоской. Огромные двери сарая распахнуты настежь. Он замирает на секунду, любуясь узкими изящными двухвесельными яликами и гоночными восьмерками, мирно спящими на стапелях. Они похожи на неких мифических зверей и всегда страшно нравились ему.

На стуле сидел маленький темнокожий человечек в темно-синих тренировочных штанах и красной футболке с эмблемой клуба и чинил уключину для весла. Еще один мавр, подумал Мистлер. Человечек окинул его внимательным взглядом. Прошло, наверное, не меньше минуты прежде, чем он заговорил.

Нравятся наши лодки? — заметил он.

Molto[66].

А, так вы англичанин? Наверное, гребец?

Акцент напоминал индийский. Мистлер вглядывался в тонкие мелкие черты лица мужчины. Да он уже почти старик, старше Мистлера, но сразу видно: очень здоровый и крепкий.

Нет. Я американец. Занимался греблей, но давно, в молодости.

Оно и видно. С такими, как у вас, руками и фигурой не гребут! Он засмеялся. А по виду и речью смахиваете на англичанина. Если желаете, приходите завтра. Лодки выходят в воскресенье утром. Там видно будет. Может, и для вас найдется местечко. Если члены клуба не будут возражать, почтем за честь принять в свою команду.

Спасибо. Но завтра я уезжаю из Венеции.

Тогда в следующий раз.

Да, конечно.

Он махнул рукой на прощание. Человечек, не двигаясь с места, ответил улыбкой.

Несколько минут спустя, уже дойдя до Доганы, Мистлер остановился и окинул взглядом пролив, отделяющий Сан-Джорджио от Джудекки. И повернул назад. В следующий раз. Что, если это знак судьбы? Темнокожий человечек сидел на том же месте и продолжал чинить уключину.

Скажите, обратился к нему Мистлер, вот эти двухвесельные ялики — может, есть возможность приобрести один? Я занимался греблей в команде очень давно, когда был совсем еще молодым человеком. И мне хотелось бы побыть на воде одному. А когда приеду в следующий раз, буду приходить к вам и брать ялик.

Лодки у нас не продаются. А чтобы вам дали покататься, надо быть хорошо знакомым хотя бы с одним членом клуба.

Что ж, очень жаль.

Мистлер направился было к выходу, но тут мужчина окликнул его: Эй, сэр, а зачем вам обязательно ялик? Может, возьмете другую лодку? Идемте со мной.