Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5

• Название: Падение царского режима. Том 5
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: История
• Год: 1926

Пятый том "Падения царского режима", изданный в 1926 году, содержит допросы: лейб-хирурга, академика, члена II Гос. Думы Г. Е. Рейна; последнего министра императорского двора, графа Фредерикса; товарища министра внутренних дел И. М. Золотарёва; товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского; председателя совета министров и министра внутренних дел Б. В. Штюрмера; министра внутренних дел и шефа жандармов Н. А. Маклакова; вице-директора департамента полиции С. Е. Виссарионова; министра внутренних дел А. Д. Протопопова; товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого; главнокомандующего армиями юго-западного фронта, генерала Н. И. Иванова; товарища министра внутренних дел, гос. секретаря С. Е. Крыжановского; министра юстиции, министра внутренних дел А. А. Хвостова; а также показания: члена II, III и IV Гос. Дум М. В. Челнокова; министра иностранных дел Н. Н. Покровского; члена II и III Гос. Думы Ф. А. Головина.

---

Хвостов. — Если бы мне эта записка была известна, тогда был бы совершенно праздным мой разговор с Гурляндом и вопрос — «Как же вы решились искажать слова государя и получить высочайшее повеление, чтобы без всяких материалов был изготовлен проект?» Из этого я заключаю, что этой записки я не имел.

Председатель. — Вы изволили изложить точку зрения Штюрмера на необходимость производства выборов в 5 Государственную Думу. А как относился к этому вопросу, в связи с докладом Штюрмера, бывший государь?

Хвостов. — Об этом я уже давал довольно подробные показания г. Вильце.[104] Штюрмер дал мне оба доклада вместе. Прежде всего я обратил самое серьезное внимание на доклад об областном устройстве, потому что он обязывал министра внутренних дел произвести совершенно непосильную работу. Относительно другого доклада, который вероятно у вас тоже имеется, то он в свою очередь поразил меня легкомыслием и очень односторонним изложением соображений, по которым Штюрмер находил весьма желательным производить выборы как можно скорее и во всяком случае не далее того срока, который предопределен законом, т.-е. летом 1917 года. По первому вопросу мне было довольно нетрудно добиться согласия государя относительно неисполнения его резолюции, а по отношению ко второму вопросу, несмотря на то, что я излагал его весьма подробно и всесторонне, я не встретил сочувствия у государя, и мне показалось, что как будто бы государем вопрос был уже предрешен. Зная, что вопрос не находится на обсуждении совета министров, — потому что для меня было это неожиданностью, — я хотел спасти положение и не хотел, чтобы государь подтвердил свою резолюцию; мне удалось испросить высочайшее соизволение не считать этот вопрос окончательно решенным, а приступить к обсуждению его, в связи с мнениями известных деятелей, как правительственной службы, так и общественной, и внести мои соображения в совет министров.

Председатель. — Почему вы изволили в своем показании, в связи с вашим отношением к выборам, выразиться, что «думали с отвращением о том, что принуждены будете принять в заведывание дело, обычно грязное, соединенное с подкупами и другими нечистоплотными приемами»?

Хвостов. — Я думаю, это понятно, так как выборы не только у нас, но и за границей без этих приемов не обойдешься. Мне было, например, известно, что в прошлые выборы эти приемы употреблялись. За границей употребляются, быть может, худшие приемы. Но принимать участие в этих приемах едва ли желательно. Я даже не знал, кого мне взять помощником. Чуя, что, может быть, меня не минет беда, я говорил с моим помощником, товарищем министра Бальцем, он даже подпрыгнул от ужаса, что ему придется принять в этом участие. Когда я говорил со Штюрмером, то Штюрмер сказал: «Если вас это так озабочивает, так вам противно, я возьму это на себя». Тут моя совесть мне воспретила, и я подумал: может быть, я могу как-нибудь устроить лучше, чем устроит Штюрмер.

Председатель. — Но почему вы считали неизбежным следовать образцу худших стран Западной Европы? В Германии ряд последних выборов был без подкупов. Этим и объясняется победа соц.-дем.

Хвостов. — Вы более осведомлены, чем я, впрочем, я не стремился к господству социал-демократов и теперь не особенно этим утешаюсь.

Председатель. — Вы не беседовали с бывшим государем о том, нельзя ли эти выборы произвести без всяких давлений?

Хвостов. — Я не имел случая беседовать, потому что этот вопрос не был решен. Если бы он был решен, может быть и был бы случай беседовать, но государь согласился не считать этот вопрос решенным и, быть может, вопрос этот был бы решен в смысле продления полномочий нынешнего состава.

Председатель. — При назначении министром внутренних дел Хвостова[105] спрашивали у вас отзыв?

Хвостов. — Да, но мои заключения были совершенно противоположны. Я отнесся к этому отрицательно. Когда Горемыкин вернулся с всеподданнейшего доклада и сказал, что государем намечен на пост министра внутренних дел А. Н. Хвостов, он сообщил мне, что сослался государю на то, что хорошо было бы в виду моего родства и ближайшего с А. Н. Хвостовым знакомства спросить меня об этом. Таким образом, Горемыкин меня предупредил, чтобы я подготовился, что могу быть вызван. Действительно, кажется, на другой день я был вызван скороходом Александровского дворца, который по телефону сказал, что его величество просит меня прибыть, во внедокладный день, в Царское Село и что самое удобное мне выезжать с таким-то поездом, так как государь примет меня в таком-то часу. Я немедленно отправился в Царское. Государь меня принял и сказал: «Вам говорил что-нибудь И. Л. Горемыкин о моем предположении назначить А. Н. Хвостова министром внутренних дел? Я хотел бы знать ваше мнение об этом». Я высказал свое совершенно отрицательное мнение. Сказал, что это человек безусловно несведущий в этом деле, человек и по характеру совершенно неподходящий, что никакой пользы я от этого не ожидаю, а в иных отношениях ожидаю даже вред. Что человек это весьма неглупый, но не умеющий критиковать свои собственные побуждения и мысли, а такого человека я не считаю достаточно разумным, чтобы занять столь важный пост. Потом говорил, что человек этот не чужд интриг и что я полагаю, что он не ограничится этим, столь для него желательным возвышением, а по всей вероятности будет стремиться к дальнейшему возвышению, будет стремиться стать председателем совета министров и, во всяком случае, вся служебная деятельность его на посту министра будет посвящена не делу, а чуждым делу соображениям. Государь очень благодарил меня за откровенные мнения. При чем, я просил государя помнить, что я нахожусь с А. Н. Хвостовым в родстве, и если будет ему известно от государя такое мнение, то едва ли ему будет приятно.

Председатель. — Знаете ли вы Комиссарова?

Хвостов. — Я знал, как и Курлова, по той репутации, которая шла, а когда я сделался министром внутренних дел, то до меня дошли сведения, — я не помню, была ли это жалоба или газетная статья, — что он совершенно неистовствует в Ростове на Дону, где он был градоначальником, пьет без просыпа, производит самые циничные действия, совершенно нагло развратничает. Я признал, что такого человека немыслимо держать на том посту, который он занимал. Но я привык не доверять словам, их не проверив. Я просил Степанова указать на кого-нибудь из жандармских генералов, которому можно было бы довериться; он назвал генерала Петрова или Попова,[106] которого я и командировал туда, чтобы он произвел негласное дознание и сообщил бы, верно это или нет. Генерал Попов представил письменный доклад, в котором не только подтвердил, но представил такую иллюстрацию, что я ни на минуту не усомнился, взял этот доклад, доложил государю, и Комиссаров был немедленно уволен без прошения.

Председатель.— Вам впоследствии не встретилось какое-нибудь обстоятельство, которое бы заставило вас изменить эту точку зрения?

Хвостов. — Нет, до меня дошли сведения, что у Комиссарова нет никаких денег, что ему нечем жить — он все пропил. Потом мне говорили, что этот человек опасный в смысле знания скандальных тайн, близких ко двору, и т. д., что нельзя ли что-нибудь сделать в виду его несчастного положения, в смысле материальном, и чтобы он не был опасным человеком для разоблачения неприятных подробностей, которого я совсем не желал и считал долгом по возможности избегать. Повидавшись предварительно с Комиссаровым, который принес покаяние и говорил, что он погибнет, я испросил ему высочайшим докладом пенсию, кажется, в 3.000 руб. из сумм департамента полиции, и, кажется, потом он меня упросил еще, чтобы я испросил разрешения считать его уволенным, согласно его прошению.

Председатель. — Так что вы руководились в этом отношении побочными соображениями, а не тем, что вы ошиблись относительно его личности?

Хвостов. — Я не мог этим руководиться, потому что, придя ко мне гоголем, он просил потом прощения и признал сам, что, будь на моем месте, себя бы прогнал.

Председатель. — Что вам известно о перлюстрации частной переписки?

Хвостов. — Мне известно, что такая лавочка тайного советника Мардариева существовала в Петрограде. Раньше, еще будучи правителем канцелярии министра, я знал, что этим занимается тайный советник Фомин. Но я не обратил внимания на это дело, потому что меня поразила совершенно глупая постановка дела. Каждый день или каждое утро я получал пакет от Мардариева с 5-ю перлюстрированными письмами, не имевшими никакого государственного значения. На меня это производило впечатление чего-то подлого, что мне было совестно читать. Но в интересах охранения спокойствия государства я там ничего не получал, разве иногда получал интересные сведения, касавшиеся какого-нибудь злоупотребления — жалобы на губернатора и т. д., но таких сведений было очень мало. В числе перлюстрированных писем я нашел и свои письма. Когда я был министром юстиции, я узнал, что это стоит довольно много денег,[107] и нашел, что это слишком большая роскошь иметь г. Мардариева, чтобы перлюстрировать письма министра юстиции или других сановников. Я несколько раз говорил товарищу министра, заведующему полицией, что перед началом будущего года необходимо войти в обсуждение этого вопроса и что мне хочется этого Мардариева упразднить. Но приступить к этому вопросу я не успел.