Салман Рушди - Сатанинские стихи

• Название: Сатанинские стихи
• Автор: Салман Рушди
• Жанр: Современная проза

«Сатанинские стихи» — скандально известный четвёртый роман британского писателя индийского происхождения Салмана Рушди, изданный в 1988 году. Роман написан в жанре магического реализма. Основная тема романа — это эмигранты и эмиграция, невозможность ассимиляции в новой культуре, неизбежность возвращения к корням. Роман запрещен во многих странах. В 1989 году, Аятолла Хомейни приговорил Салмана Рушди к смерти за «Сатанинские стихи». Приговор остается в силе по сей день.

---

— Я вовсе не философ, Сетджи, — молвил он.

И не стал говорить, что сердце подпрыгнуло у него в груди, ибо он понял, что у спящей девочки и у богини на календаре в его фабричном кабинете — идентичные, один к одному, лица{1333}.

*

Когда паломники покидали город, Шринивас сопровождал их, оставаясь глухим к мольбам своей растрёпанной жены, которая подняла Мину и трясла её перед лицом мужа. Он объяснил Айше, что, хотя и не испытывает желания посетить Мекку, но пока что охвачен стремлением идти с нею, может быть, даже и через море.

Выбрав себе место среди титлипурских селян и поравняв шаг с каким-то мужчиной рядом, он наблюдал со смесью непонимания и благоговения, как неисчислимая кавалькада бабочек нависает у них над головами, подобно гигантскому зонтику, прикрывающему путешественников от солнца. Казалось, бабочки Титлипура взяли на себя функции великого древа. Затем он негромко вскрикнул от испуга, удивления и удовольствия, поскольку несколько дюжин этих хамелеонокрылых существ расположились у него на плечах и в мгновение ока приобрели точный оттенок его алой рубашки. Теперь он признал в мужчине рядом сарпанча, Мухаммед-дина, не пожелавшего идти впереди. Они с женой Хадиджой, довольные, шагали вперёд, несмотря на преклонный возраст, и, увидев благословение чешуекрылых, спустившихся на торговца игрушками, Мухаммед-дин протянул руку и пожал ладонь Шриниваса.

*

Становилось ясно, что с дождями не заладилось. Стада костлявых копытных пересекали ландшафт в поисках питья. Любовь — Вода, написал кто-то белилами на кирпичной стене фабрики самокатов. По пути они встречали другие семьи, которые брели на юг с пожитками, привязанными к спинам умирающих ослов, и которые тоже с надеждой направлялись к воде.

— Но не к проклятой солёной воде, — орал Мирза Саид на титлипурских паломников. — И не для того, чтобы посмотреть, как она разделится надвое! Они желают остаться в живых, но вы, безумцы, стремитесь умереть.

Стервятники паслись на обочине и следили за шествием пилигримов.

Мирза Саид провёл первые недели паломничества к Аравийскому морю в состоянии непрерывной, истерической агитации. Большую часть пути проделывали утром и в конце дня, и в это время Саид часто выскакивал из фургона уговаривать свою умирающую жену.

— Приди в себя, Мишу. Ты — больная женщина. Иди и полежи хотя бы, дай я разомну твои ноги.

Но она отказывалась, а её мать прогоняла его.

— Взгляните, Саид, вы находитесь в таком негативном настроении, это вгоняет в депрессию. Идите и пейте эту вашу Коку-шоку в этом вашем АК[194]-транспорте, а наших ятрис[195] оставьте в покое.

По прошествии первой недели Аэрокондиционированный Транспорт потерял своего водителя. Шофёр Мирзы Саида покинул своего хозяина и присоединился к пешим паломникам; заминдар был вынужден самостоятельно следить за колёсами. После того, как беспокойство овладело им, ему пришлось остановить автомобиль, припарковаться, а затем носиться безумно взад и вперёд среди паломников, угрожая, упрашивания, предлагая взятки. По крайней мере раз в день он в лицо проклинал Айшу за свою разрушенную жизнь, но был не в силах держать свой гнев на высоте, ибо каждый раз, глядя на неё, он хотел её так сильно, что чувствовал себя виноватым. Рак сделал кожу Мишалы серой, и у госпожи Курейши тоже стали проступать рёбра; её домашние чапальки развалились, и она страдала от ужасных волдырей, напоминающих маленькие баллоны с водой. Однако, когда Саид предложил ей уют автомобиля, она продолжала решительно отказываться. Заклятие, наложенное Айшей на пилигримов, оставалось по-прежнему крепким.

И в конце этих вылазок в сердце паломнической толпы Мирза Саид, вспотевший и потерявший голову от зноя и растущего отчаяния, понимал, что путники оставили его автомобиль далеко позади, и ему приходилось плестись к нему обратно в одиночестве, погрузившись во мрак. Однажды он вернулся к своему трейлеру, чтобы обнаружить, что скорлупа от кокосового ореха, брошенная из окна проходящего автобуса, разбила его ламинированное ветровое стекло, ставшее теперь похожим на паутину, полную алмазными мухами. Ему пришлось выбить все осколки, и стеклянные алмазы, казалось, насмехались над ним: осыпаясь на дорогу и в салон автомобиля, они словно бы говорили о быстротечности и никчёмности земных владений; но светский человек живёт в мире вещей, и Мирза Саид не намеревался ломаться так же легко, как ветровое стекло. Ночью он пошёл прилечь рядом с женой на колёсную лежанку под звёздами, у великой магистральной дороги. Когда он поведал ей о случившемся, она предложила ему своё холодное внимание.

— Это знак, — сказала она. — Откажись от фургона и присоединяйся, наконец, к остальным.

— Откажись от мерседеса-бенц? — взвизгнул Саид в неподдельном ужасе.

— Так и что с того? — отвечала Мишала серым, истощённом голосом. — Ты продолжаешь говорить о разрушении. Тогда какая разница, на мерседесе ли ты его достигнешь?

— Ты не понимаешь, — заплакал Саид. — Никто меня не понимает.

Джабраилу снится засуха:

Земля, коричневеющая под засушливыми небесами. Трупы автобусов и древних монументов, гниющие на полях рядом с посевами. Мирза Саид видит сквозь разбитое ветровое стекло наступление бедствия: дикие ослы, устало совокупляющиеся и падающие замертво, всё ещё соединёнными, посреди дороги; деревья, поднимающиеся на корнях, оголённых эрозией почвы и ставших похожими на огромные деревянные когти, царапающие землю в поисках воды; обездоленные фермеры, принуждённые работать на государство в качестве чернорабочих, роющих резервуар у магистральной дороги: пустой контейнер для дождя, который не падал. Жалкие жители обочины: женщина с вязанкой, идущая к хижине из жердей и тряпья, девочка, обречённая каждый день драить — этот горшок, эту сковороду — в латанной-перелатанной одёжке, среди грязи и пыли. «Эти жизни действительно стоят столько же, сколько наши? — спросил себя Мирза Саид Ахтар. — Столько же, как моя? Как Мишалы? Как мало они пережили, как мало они имеют, чтобы прокормить свою душу!» Мужчина в дхоти и свободном жёлтом пугри[196] стоял, словно птица, на верстовом столбе, положив стопу на колено противоположной ноги, одна рука под локтем другой, и покуривая бири[197]. Когда Мирза Саид Ахтар поравнялся с ним, тот плюнул и попал заминдару прямо в лицо.

Паломничество продвигалось медленно, проходя по три часа утром, ещё три — когда спадёт зной, двигаясь в темпе самого медленного из пилигримов, подчиняясь бесчисленным задержкам: болезни детей, преследования властей, отвалившееся у одной из воловьих упряжек колесо; две мили в день в лучшем случае, сто пятьдесят миль до моря, путешествие примерно на одиннадцать недель. Первая смерть настигла их на восемнадцатый день. Хадиджа, бестактная старая леди, почти полстолетия дарившая и получавшая удовольствие супруга сарпанча Мухаммед-дина, увидела во сне архангела.

— Джабраил, — прошептала она, — это ты?

— Нет, — ответило видение. — Это я, Азраил, со своей паршивой работёнкой{1334}. Прости, что разочаровал.

На следующее утро она продолжила путь, ни словом не обмолвившись мужу о своих грёзах. Спустя два часа они приблизились к руинам одного из придорожных постоялых дворов, построенных во время оно вдоль всей трассы с пятимильными интервалами. Когда Хадиджа увидала руины, она не знала ничего из его прошлого — о странниках, ограбленных во сне, и так далее, — но расценила, что это — драгоценный дар.

— Я должна войти и прилечь, — сообщила она сарпанчу, который возразил:

— Но марш!

— Не бери в голову, — сказала она мягко. — Ты сможешь догнать их позже.

Она устроилась среди щебня древних развалин, положив голову на гладкий камень, который сарпанч нашёл для неё. Старик заплакал, но от этого не было проку, и через минуту она была мертва. Он догнал колонну и в ярости предстал пред Айшей.

— Я не должен был слушать тебя, — сказал он ей. — А теперь ты убила мою жену.

Шествие остановилось. Мирза Саид Ахтар, воспользовавшись возможностью, принялся громко настаивать, чтобы Хадиджа была доставлена в надлежащее мусульманское место погребения. Но Айша была против.

— Архангелом заповедано нам идти прямо к морю, не возвращаясь и не сворачивая.

Мирза Саид обратился к паломникам.

— Она — возлюбленная жена вашего сарпанча, — кричал он. — Вы бросите её в канаву у дороги?

Когда титлипурские крестьяне согласились, что Хадиджа должна быть похоронена немедленно, Саид не мог поверить ушам. Он понял, что они были настроены ещё решительнее, чем он подозревал: даже сарпанч, понёсший тяжёлую утрату, и тот согласился. Хадиджа была похоронена на углу бесплодного поля позади разрушенной дорожной станции прошлого.