Салман Рушди - Сатанинские стихи

• Название: Сатанинские стихи
• Автор: Салман Рушди
• Жанр: Современная проза

«Сатанинские стихи» — скандально известный четвёртый роман британского писателя индийского происхождения Салмана Рушди, изданный в 1988 году. Роман написан в жанре магического реализма. Основная тема романа — это эмигранты и эмиграция, невозможность ассимиляции в новой культуре, неизбежность возвращения к корням. Роман запрещен во многих странах. В 1989 году, Аятолла Хомейни приговорил Салмана Рушди к смерти за «Сатанинские стихи». Приговор остается в силе по сей день.

---

Ваал спросил:

— Почему ты уверен, что он убьёт тебя?

Салман Перс ответил:

— Таково его Слово против моего.

*

Когда Салман соскользнул в беспамятстве на пол, Ваал улёгся на грубый соломенный матрас, чувствуя стальной обруч боли вокруг лба, предупреждающий дрожь в сердце. Часто усталость от жизни заставляла его жаждать старости, но, как заметил Салман, мечта о чём-то сильно отличается от столкновения с фактом оного. Теперь на некоторое время он осознал, что мир смыкается вокруг него. Он больше не мог притворяться, что глаза служат ему так же, как должны, и их тусклость сделала его жизнь ещё более тёмной, более трудной для понимания. Все детали смазались и пропали: неудивительно, что родник его поэзии иссох. Уши тоже стали подводить его. Такими темпами теряя остроту чувств, он скоро будет отрезан от всего мира… но, может быть, у него никогда и не было шанса. Махунд приближался. Может быть, он никогда уже не поцелует женщину. Махунд, Махунд. Почему это пьяное трепло пришло ко мне, думал он сердито. Какое отношение я имею к его предательству? Каждый знает, почему я написал те сатиры много лет назад; он должен знать. Что Гранди угрожал и измывался. Я не могу нести за это ответственность. И всё равно: где он теперь, этот гарцующий, насмешливый, дивный мальчишка, Ваал-острослов? Я не знаю его. Взгляните на меня: тяжёлый, унылый, близорукий, скоро стану глухим. Кому я угрожаю? Ни одной душе. Он начал трясти Салмана: проснись, я не хочу с тобой связываться, ты навлечёшь на меня неприятности.

Перс храпел на полу, прислонившись спиной к стене, его голова свесилась, словно кукольная; Ваал, измученный головной болью, вернулся в постель. Его стихи, думал он, какими они были? В чём суть проклятье, он даже не мог их вспомнить как следует у них — Покорных — в эту ночь да, что-то вроде того, впрочем, этому вряд ли стоит удивляться суть их — бегство прочь, так, во всяком случае, оно заканчивалось. Махунд, суть любой новой идеи заключается в двух вопросах. Когда она слаба: пойдёт ли она на компромисс? Мы знаем ответ на этот первый. И теперь, Махунд, по твоему возвращению в Джахилью, пришло время для второго вопроса: Как ты ведёшь себя, когда побеждаешь? Когда твои враги — в руках твоего милосердия, и твоя власть стала абсолютной: что тогда? Мы все изменились: все мы, кроме Хинд. Которая, судя по тому, что наговорил этот пьянчуга, скорее женщина Иасриба, чем Джахильи. Неудивительно, что твои две не прельщали её: она не станет ни твоей матерью, ни твоим ребёнком.

Погружаясь в сон, Ваал рассматривал свою бесполезность, своё неудавшееся искусство. Теперь, когда он отказался от любых общественных платформ, его стихи были полны потерь: молодости, красоты, любви, здоровья, невинности, цели, энергии, уверенности, надежды. Потери знания. Потери денег. Потери Хинд. Фигуры уходили от него в его оды, и чем более неистово он взывал к ним, тем быстрее они исчезали. Пейзаж его поэзии — всё та же пустыня, по которой ползли дюны с перьями белого песка, осыпающегося с их вершин. Мягкие горы, незавершённые путешествия, непостоянство шатров. Как сделать карту страны, которая каждый день перетекает в новую форму? Такие вопросы сделали его язык слишком абстрактным, его образы — слишком жидкими, его размер — слишком неровным. Это приводило к созданию химерических форм, львиноголовых козлотелых змеехвостых невероятностей{1054}, чьи очертания стремились измениться в самый миг своего появления, дабы демотика{1055} оттесняла его с пути по линии классической чистоты, а образы любви непрестанно деградировали за счёт вторжения элементов фарса. Ничто не остаётся от этого материала, думал он тысячу раз и снова, и когда беспамятство приблизилось, он решил, умиротворённый: Никто не помнит меня. Забвение безопасно. Затем его сердце сбилось с ритма, и он моментально пробудился, испуганный, холодный. Махунд, возможно я избегну твоей мести. Он провёл всю ночь без сна, прислушиваясь к ворочанию Салмана, его океанскому храпу.

Джабраилу снятся походные костры:

Знаменитая и нежданная фигура ступает в эту ночь меж походными кострами армии Махунда. Возможно, из-за темноты (или, быть может, из-за невероятности его пребывания здесь), кажется, что к Гранди Джахильи вернулось на короткий миг его могущество, часть силы его прежних дней. Он прибыл один; и проведён Халидом, некогда служившим водоносом, и бывшим рабом Билалом на четверть Махунда.

Далее, Джабраилу снится возвращение Гранди домой:

Город полон слухами, и толпа собралась перед домом. Через некоторое время можно ясно услышать звук голоса Хинд, возвысившийся в гневе. Затем на верхнем балконе Хинд является самолично и требует, чтобы толпа порвала её мужа на маленькие кусочки. Гранди появляется около неё; и получает звонкие, оскорбительные оплеухи по обеим щекам от своей любящей жены. Хинд обнаружила, что, несмотря на все её усилия, не смогла уберечь Гранди от сдачи города Махунду.

Кроме того: Абу Симбел принял веру{1056}.

Симбел в своём поражении утратил многое из своей недавней тонкости. Он позволяет Хинд бить его, а затем спокойно обращается к толпе. Он говорит: Махунд обещал, что пощадит всякого, кто будет находиться за стенами Гранди.

— Так входите, вы все, и приводите ваши семьи тоже.

Хинд отвечает на глазах у рассерженной публики:

— Ты старый дурак. Сколько горожан могут поместиться внутри единственного дома, даже этого? Ты спасал свою собственную шею. Пусть теперь они разорвут тебя и скормят муравьям.

Тем не менее, Гранди спокоен.

— Махунд также обещает, что все, кто останется в домах, за закрытыми дверьми, будут в безопасности. Если вы не хотите входить в мой дом, тогда идите в свой собственный и ждите.

Третий раз его жена пытается обратить толпу против него; это — балконная сцена ненависти вместо любви{1057}. Не может быть никакого компромисса с Махундом, кричит она, ему нельзя доверять, люди должны отвергнуть Абу Симбела и готовиться биться до последнего мужчины, до последней женщины. Сама она готова сражаться рядом с ними и умереть за свободу Джахильи.

— Вы просто распластаетесь перед этим лжепророком, этим Даджалом{1058}? Можно ли ждать чести от человека, собравшегося штурмовать город своего рождения? Можно ли надеяться на компромисс от бескомпромиссного, на жалость от беспощадного? Мы — могущественные из Джахильи, и наши богини, прославленные в битвах, победят.

Она приказывает, чтобы они сражались во имя Ал-Лат. Но люди начинают расходиться.

Муж и жена стоят на балконе, и люди видят их как на ладони. Поскольку так долго эти двое служили городу зеркалами; и потому что в последнее время джахильцы предпочитали образ Хинд серости Гранди, они страдают теперь от глубокого удара. Те, кто оставался убеждённым в величии и неуязвимости города, кто желал верить этому мифу вопреки всем фактам, были людьми, охваченными своего рода сном или безумием. Теперь Гранди пробудил их от этого сна; они испытывают дезориентацию, протирают глаза, сперва неспособные поверить — если мы столь могущественны, как тогда мы упали столь быстро, столь глубоко? — а затем приходит убеждённость и показывает им, что вера их ютилась на облаке, на страстности Хиндиных прокламаций и очень мало на чём ещё. Они прощаются с нею… и с нею, с надеждою. Погрузившись в отчаяние, люди Джахильи расходятся по домам, чтобы запереть двери.

Она кричит на них, умоляет, рвёт на себе волосы.

— Явитесь в Дом Чёрного Камня! Явитесь и принесите жертву Лат!

Но они ушли. И Хинд и Гранди одни на балконе, пока на Джахилью опускается великое безмолвие, приходит великая недвижность, и Хинд склоняется над стенами дворца и закрывает глаза.

Это конец. Гранди бормочет мягко:

— Мало у кого из нас так много причин бояться Махунда, как у тебя. Если ты уплетаешь внутренности любимого дядюшки какого-нибудь кука, сырым, без соли и без лука{1059}, не удивляйся потом, если он тоже обойдётся с тобой как с мясом.

Потом он оставляет её и спускается к улицам (с которых исчезли даже собаки), отпирать городские ворота.

Джабраилу снится храм:

Пред открытыми вратами Джахильи стоит храм Уззы. И обратился Махунд к Халиду, что прежде был водоносом, а ныне нёс куда большее бремя: «Пойди же и очисти место сие{1060}». Тогда Халид с отрядом мужей обрушился на храм, ибо Махунд не мог позволить себе войти в город, доколе такая мерзость стояла в его вратах.

Когда хранитель храма из племени Акулы увидел подходящего Халида во главе множества воинов, он взял меч и направился к идолу богини. Обратившись к ней с последней молитвой, он повесил свой меч ей на шею, молвив: «Ежели воистину ты богиня, о Узза, защити себя и слугу своего от прихода Махунда». Затем Халид вступил в храм, и, поскольку богиня не шевелилась, хранитель провозгласил: «Ныне узнал я наверняка, что Бог Махунда — истинный Бог, а этот камень — всего лишь камень».