Виктория Дьякова - Доктор Смерть

• Название: Доктор Смерть
• Автор: Виктория Дьякова
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5506-3

В конце 1944 гола в концлагере Аушвиц в секретной лаборатории активно велись опыты но созданию психотропного оружия под руководством доктора Менгеле (в романе выведен под именем Дитрих Бруннер), получившего за свою одержимость и кровожадность прозвище «доктор Смерть». Конец Третьего рейха был уже не за горами — это понимали как его лидеры, так и их подчиненные. Бруннер, в частности, решил использовать готовые наработки для оказания услуг дамам из германской элиты, страдающим от различных психических недугов и переживаний. Для расследования незаконной деятельности Бруннера из Берлина в Аушвиц приезжает адъютант самого Вальтера Шелленберга вместе с психиатром Маренн фон Кобург, доверенным лицом всесильного шефа разведки. Однако в дело вмешивается рейхсфюрер Гиммлер и спасает Бруннера от сурового служебного расследования. Вскоре Бруннеру удастся под видом простого солдата уйти в американскую оккупационную зону. Но история его злодеяний на этом не заканчивается…

---

— Я так и поняла, — Маренн кивнула. — Рука Сталина прослеживается четко. Создать комитеты, навести беспредельный страх, это все очень на него похоже. И что же, Коко попалась в лапы такому комитету?

— Да, ее арестовали в отеле «Риц». Двое сотрудников явились к ней в комнату и без всяких деликатностей потребовали, чтобы она следовала за ними. Она сопротивлялась, назвала всех маки «фифишками», но потом все-таки подчинилась. Куда денешься? Когда ее выводили из отеля, она громогласно заявляла, что никогда не видела более уродливых рубашек, чем на этих молодых людях и более страшных сандалий, где только шьют подобное! — де Трай рассмеялся. — В общем, все они головорезы, приспешники Робеспьера, душегубы. Франция оказалась в руках безумцев.

— И что же? — Маренн насторожилась. — Как ее отпустили?

— Толком не знаю, — де Трай пожал плечами. — Пробыла она на допросе недолго. Говорят, позвонил лично Черчилль. Ты знаешь, она была знакома с ним, и, видимо, заранее заручилась поддержкой. Так что ее отпустили, и она благополучно выехала в Швейцарию. А магазин работает, там теперь толпятся американцы. Покупают «Шанель № 5» для своих подружек.

— Подружки будут довольны, — задумчиво промолвила Маренн. — Я очень надеюсь, что Франция хорошо выучила уроки Великой революции и не даст снова повести себя по кровавому пути. Она знает, куда заводят такие дорожки.

— Не знаю. Это все пустое, — де Тай наклонился к ней.

Маренн вздрогнула, она почувствовала, как все внутри нее напряглось. За окном темнело. Сквозь полураскрытую дверь из будуара с стиле Людовика Пятнадцатого, где они сидели, виднелась спальня, укрытая горностаевым покрывалом кровать под алым балдахином. Конечно, он приехал сюда не для того, чтобы обсуждать Шанель.

— Мари, я часто думал о том, сможешь ли ты простить меня, забыть, что случилось тогда, — он понизил голос и неотрывно смотрел ей в лицо. — Ведь прошло столько лет. Каких лет! Мы оба так много пережили. Казалось бы, все должно остаться в прошлом. Но я могу сказать о себе — для меня это не так. Все в прошлом кроме тебя. Ты для меня такая же, какой я увидел тебя тогда, во время Первой мировой, под Верденом. Рядом с маршалом. Ты для меня Марианна. И все, что я чувствовал тогда, живо и сейчас. Несмотря на годы, несмотря на войну. Мари, одно твое слово — я брошу все и всех. Меня не остановит даже папа римский.

Он протянул к ней руку. Айстофель зарычал. Маренн отшатнулась. Не потому что испугалась. Ее взгляд снова обратился к спальне. Она вдруг подумала, что два года назад Скорцени последним был здесь. И после него никто уже не ложился в эту постель. Она словно воочию увидела, как он садится на край, расстегивает черный китель, протягивает к ней руку, точно так же, как сейчас де Трай, обнимает ее… Нет, она не сможет позволить того, чтобы кто-то другой занял его место, возможно, даже никогда. Даже если сам Отто никогда не приедет сюда снова. Она не допустит никого в эти воспоминания. Пусть Отто не вернется к ней, он будет жить с ней в этой комнате. Она не даст потухнуть памяти даже тогда, когда состарится, и все станет далеким прошлым. «Я буду ждать тебя всегда. Здесь», — обещала она ему в сорок третьем. И даже сама не знала тогда, насколько твердым окажется ее намерение исполнить это обещание.

— Я прошу тебя, уезжай, — она увидела, как взгляд Анри меркнет, как лицо его бледнеет. Он не ожидал отказа. А чего же он ожидал?

— Уезжай, — настойчиво повторила Маренн. — Зачем бередить раны? Нет смысла возрождать то, что умерло. Ты сам все решил, у тебя — семья, жена, сын. Надо думать о них. А обо мне — забыть.

Де Трай распрямился. Она опустила голову, зажмурила глаза — и опять увидела себя, в тридцать третьем, как под проливным дождем спешила по перрону, держа за руки заспанных Штефана и Джилл. Они тянулись за ней, не понимая, куда они едут, зачем и почему ночью, зачем их вытащили из теплой постели на дождь. Длинный шлейф черного платья, пошитого Шанель, грязный и мокрый, метался по лужам. Волосы намокли от дождя, по лицу беззвучно текли слезы, мешаясь с дождевыми каплями. Сзади носильщик тащил чемоданы и все спрашивал:

— Какой поезд, мадам? Какой поезд?

— Тот, который уходит быстрее, — отвечала она.

— Это берлинский, — ответил он.

— Тогда прошу вас, — она остановилась у вагона. — Купите нам билеты. Мы будем ждать здесь.

«Купите нам билеты на берлинский поезд, — попросила она носильщика двенадцать лет назад. — Пожалуйста, поскорее. Мне не хотелось бы опоздать».

Она не опоздала. Не опоздала на берлинский поезд. Не опоздала в лагерь. Не опоздала в Шестое Управление PCXА. Не опоздала встретиться с Отто Скорцени. Не опоздала узнать о гибели сына под Белгородом.

Поезд доставил по назначению. Он ушел с вокзала Аустерлиц в половине первого ночи второго ноября тридцать третьего года, в годовщину победы в Первой мировой войне, и его теперь не догнать. Он навсегда увез ее от де Трая, от всей прежней жизни, и, видимо, от Первой мировой во Вторую. Из прошлого в совершенное иное будущее. Увез так далеко, что Анри даже невозможно это представить. Потому больше ему нет в ее сердце места. Она перестала быть Марианной. Во всяком случае, перестала ощущать себя ей.

— Я прошу тебя, уезжай, — еще раз твердо сказала она, и он понял, что она не изменит решения.

Первые капли дождя ударились о стекло. «Совсем как двенадцать лет назад», — мелькнуло в голове.

Он встал. Что-то вежливо сказал, не глядя на нее. От волнения сжимая поручни кресла руками, она даже не разобрала слов. Кажется, он пожелал спокойной ночи, хорошо отдохнуть.

— Благодарю, — она едва заставила себя сказать это слово.

Рука ее опустилась вниз и уперлась в шелковистую шерсть

Айстофеля. Неожиданно спокойствие вдруг охватило ее. Де Трай направился к двери.

— Не надо, не провожай. Я сам.

В душе она признательна ему за это. Пожалуй, у нее не нашлось бы сил сейчас пройти через несколько больших комнат до крыльца. He нашлось бы сил выдержать напряжение, которое давило на них обоих.

Не обернувшись, он вышел из будуара. Она услышала любезный голос Женевьевы, та провожала де Трая. Пальцы Маренн теребили шерсть Айстофеля. Чувствуя ее волнение, собака придвинулась, положив лапу ей на ногу, и как бы успокаивая. Нет, Анри конечно же придет сюда еще не раз. Возможно, сейчас он отнесет ее холодность за счет усталости. Он попытается снова вернуть прежнюю нежность их отношений. Возможно, в сложившихся обстоятельствах он навсегда останется ее лучшим другом. Ее единственным другом. И ей еще не раз придется обратиться к нему за помощью, когда у какого-нибудь активного деятеля такового вот комитета, который арестовал Шанель, возникнет желание проверить ее досье. Возможно, он еще не раз будет делить с ней длинные вечера в этом большом, старинном доме. Но мужем, любовником, близким мужчиной он не будет для нее уже никогда.

— Всего доброго, господин граф, — слышался голос Женевьевы внизу.

Дверь стукнула. Неожиданно вздрогнув, Маренн наклонилась к Айстофелю.

— Теперь ты успокоился? Нс волнуйся, мы с тобой вместе, и никто не встанет между нами. Никто, пока не вернется твой хозяин, я обещаю.

Да, вот и настало время, когда ее единственным «доверенным» лицом стала старая эсэсовская овчарка. Только этот пес остался напоминаем о недавнем прошлом, которое столь дорого и близко им обоим. Им всем троим, включая Джилл. Он не умеет говорить, и никому никогда не выдаст того, что чувствует и знает. Всего того, что видел и помнит. Ему все странно здесь в Версале. Он не понимает французскую речь, не привык к дворцам. Огромный дом и сад — сколько потребуется времени, чтобы все обнюхать, со всем познакомиться. Однако только за Траем закрылась дверь, пес сразу вскочил и побежал в спальню.

— Чувствуешь, что здесь был твой хозяин? — Маренн последовала за ним и села на кровать, позвав собаку к себе. — Иди сюда.

Овчарка прыгнула на покрывало и улеглась, прижавшись головой к хозяйке. Маренн ощутила тепло, которое шло от собаки, оно словно переливалось в нее, передавая спокойствие, уверенность. Теперь только Айстофелю будет позволено спать на ее постели. Им вместе предстояло ждать того, кого они любили, молить за его спасение. Она — того, кого ее учили просить с детства, того, кто не баловал ее снисхождением. Он своего собачьего бога, который тоже милосердным бывал не часто.

«Мне надо бы подняться наверх, посмотреть, как Джилл, легла ли она уже».

Маренн опустила голову на подушку, она почувствовала, как страшная усталость приковала ее к постели. Кажется, подняться, встать уже нет сил. Женевьева натопила в спальне камин — поленья весело потрескивали за ажурной решеткой. По стеклу барабанил дождь.

В начале декабря сорок первого года, когда фон Бок предпринял последний решительный бросок на Москву, Отто Скорцени прибыл на Восточный фронт со своей группой, чтобы проверить работу диверсионной школы, организованной совместно с абвером под патронажем армейского командования. Отправив самолетом в Берлин раненых, которых она отобрала для Шарите во фронтовых госпиталях, Маренн решила не лететь вместе с ними, а вернуться с Отто и его подчиненными. На обратном пути они остановились в небольшой подмосковной деревушке, затерявшейся среди запорошенных снегом лесов. В деревне после боев уцелело всего пять дворов. На пригорке стояла полуразрушенная старая церковь. Все население составляли старики, старухи, несколько женщин с детьми, попрятавшиеся, кто куда, при приближении немцев. Останавливаться здесь не было никакой необходимости, до полевого аэродрома, где должен был ждать самолет из Берлина, оставалось не так уж далеко, но сгущались сумерки, ранние в декабре, и передвижения ночью были небезопасны из-за действий партизан, так что обершурмбаннфюрер принял решение заночевать в деревне. Вместе с Раухом и связистами он занял самую большую избу. В доме жили две женщины, одна постарше, другая помоложе, похоже, родственницы. Закутанные в тулупы, обмотанные темными платками, они испуганно наблюдали, прижавшись к стене, как деловито расхаживают но их дому люди в чужеземной форме. Наконец переводчик объяснил им, что в их избе будет ночевать сам господин оберштурмбаннфюрер и надо протопить дом, приготовить ужин, постель и все прочее, чтобы ему было удобно. Солдаты принесли дрова, блестящие упаковки продуктов, которые вручили женщинам, чтобы они использовали их для стола. Пока размещались по домам, Скорцени связывался с Берлином и армейским штабом, уточняя обстановку. Подняв воротник шинели — дул пронизывающий, ледяной ветер — Маренн подошла к церкви. Когда-то вокруг нее росли высокие раскидистые березы, но теперь они были частично вырублены под корень, частично поломаны снарядами во время недавнего обстрела. Сама церковь тоже разрушена — купола снесены, окна выбиты. На ветру поскрипывали покосившиеся рамы. Поднявшись по обледенелым ступеням крыльца, которое прежде верно служило парадным входом, Маренн попыталась открыть дверь, которая поддалась с трудом. Когда она открылась, Маренн с порога увидела просторный, пустынный зал. Когда-то здесь проводились службы. Теперь все было разрушено. Витражи разбиты, каменные плиты пола выворочены, стены покрылись инеем, алтарь разбит, икон нигде не видно. В углу валялись пустые мешки и ящики. Наверное, недавно здесь находился склад. Стараясь не споткнуться, Маренн прошла в центр зала. Прямо над головой каркнула ворона — Маренн вздрогнула. Потревоженная птица пролетела под самым потолком, шелестя крыльями. В бликах угасающего дня Маренн заметила лик Богородицы, сохранившийся на одной из стен. Она подошла поближе. Поблекшее лицо Богоматери было спокойно и невозмутимо. Оно напомнило лик мадонны на фресках в Риме и Милане. Где-то рядом послышался вздох. Маренн инстинктивно схватилась за кобуру, оглянулась — никого не было. Может быть, ей показалось? Может быть, это ветер прошелестел в окнах или снова пролетела птица? Она почти успокоилась, когда, присмотревшись, заметила в самом дальнем углу сидящего на корточках человека. Он не шевелился. Как он здесь оказался?