Владимир Гусев - Век дракона (сборник)

• Название: Век дракона (сборник)
• Автор: Владимир Гусев
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5–235–01971–4

Сборник фантастики, составленный по материалам семинара Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов при ИПО “Молодая гвардия”, прошедшего в январе — феврале 1991 года в Ялте.

СОДЕРЖАНИЕ:

РУМБЫ ФАНТАСТИКИ

Владимир Гусев. Узловой момент

Анна Китаева. Век дракона

Леонид Кудрявцев. Фиолетовый мир

Леонид Кудрявцев. Защитный механизм

Любовь Лукина, Евгений Лукин. Пятеро в лодке, не считая Седьмых

Николай Полунин. Край, где кончается радуга

Михаил Пухов. Планета за миллион

Александр Рубан. Могила чудес, или Плач по уфологии

Далия Трускиновская. Душа и дьявол

ПЕРЕКРЕСТОК МНЕНИЙ

Алексей Горшенин. Воображение и отображение

Татьяна Торецкая. Тропа в будущее

Составление И. И. Ткаченко

На 1-й странице обложки: Отарий Кандауров. Матерь Мира

---

— Возьмите свою рукопись и как можно быстрее публикуйте.

Покоритель Времени, заметно воодушевившись, поднял с пола заветную папку. Но она вдруг вырвалась у него из рук и плавно покачиваясь, поднялась примерно на метр над озадаченной головой. Игорь растерянно посмотрел на меня, потом на бронзовотелого гиганта, подпрыгнул, как собачонка за лакомством в руке дрессировщика. Но в то же мгновение папка дернулась вверх, и пальцы Властелина Времени схватили пустоту. Приземлился он неудачно, на пятую точку.

— Что за чертовщина! — удивился атлет.

Маленький человечек, воспользовавшись замешательством, попытался вырваться, но был снова зажат длинными бронзовыми руками, словно челюстями капкана. Однако хватка атлета тут же начала ослабевать — видимо, плешивый включил вмонтированные в скафандр усилители., Он вдруг сжался в комок, выскользнул из объятий гиганта, и, как кошка, прыгнул к Игорю. Тот испуганно отшатнулся. Маленький человечек, едва коснувшись пола, взвился под самый потолок — и промахнулся, но не упал, а завис в метрах трех от пола, как парашютист в затяжном прыжке. Он отчаянно молотил воздух ногами, загребал руками, но сделать ничего не мог.

— Отпусти меня! Отпусти меня немедленно! — завопил он.

— Это не я, — развел руками атлет.

— Не ты?! Тогда кто же?

— Внимание! — раздался вдруг мощный низкий голос, и стекла в высоких рамах жалобно задрожали. — Говорит Служба Охраны Времени. — Слушайте и запоминайте. Любого рода опыты со временем, равно как и с его производными, и соответствующие теоретические изыскания категорически запрещены во все времена, предшествующие Эре Свободного Времени. Нарушители наказываются бессмертием с одновременной ссылкой в бесконечность.

Атлет вертел головой, пытаясь определить источник звука. Но голос, казалось, исходил отовсюду, рождался в каждом кубическом сантиметре воздуха. И не было сил противиться его мощи.

— А как же смутное время? — прогнусавил серебристый человечек. Он дотянулся до гирлянды с флажками, оставшейся еще с Нового года, сел на нее, как петух на насест, и вновь обрел чувство независимости и собственного достоинства.

— По возвращении вы обнаружите ошибку в расчетах и покажете, что смутный период не состоится, если только будут прекращены все опыты со временем. За достижение столь выдающегося результата вы будете пользоваться почетом и уважением до конца своих долгих дней.

— А Немезида? — вспомнил о своей миссии атлет.

— Об этой звезде мы уже побеспокоились. С завтрашнего дня — разумеется, вашего завтрашнего дня — ее блеск начнет падать, а через полгода она погаснет совсем. При условии, конечно…

— Да-да, не беспокойтесь, нас оно вполне устраивает.

— Но почему?! — осмелился подать голос Покоритель Времени. — Чем вызван этот запрет? — Для определенности он обращал свои слова к потолку.

— Что бы вы ни пытались сделать со временем, введенные нами глубокие отрицательные связи приведут к одному и тому же — полной победе человечества над пространством и временем. Но все ваши попытки спрямить прошлое приводят к уменьшению количества счастья, доступного нашим предкам. А его и так получается, как мы ни бьемся, не густо. Всем все ясно?

Серебристый человечек, покачиваясь, словно осенний листок, медленно опустился на пол.

— Куда уж яснее. — Он поплотнее запахнул халат. — Что же, мое задание выполнено.

— Не забудьте э-э… детали вашего костюма, — напомнил ему атлет.

Посланник двадцать второго века поднял с давно не натиравшегося паркета изогнутую трубку, полой плаща затер маслянистую лужицу, вежливо поклонился: — счастливо оставаться — и исчез.

Гигант посмотрел на все еще висевшую над головой Игоря папку, улыбнулся весело и открыто, поднял в прощальном жесте правую руку.

— Мне тоже пора. Приятно было познакомиться. — И его красивое бронзовое тело медленно растаяло в воздухе.

— А как же мои интересы? Я не согласен! — решительно заявил Игорь, снова закатывая глаза к потолку. — Это все-таки моя идея. Я впервые в истории человечества…

— В сорок второй раз, если говорить точнее, — пророкотал тот же голос. — Ваше имя тоже навсегда останется в памяти человечества, рядом с именами Ферма и Эйнштейна. Но при одном условии. Все эксперименты в области хронодинамики должны быть прекращены, машина времени демонтирована, черновые записи уничтожены. Иначе… Из бесконечности еще никто не возвращался. Вас это устроит?

— Устроит! — возликовал Игорь.

Папка тотчас съежилась, изменила цвет и превратилась в большую серую ворону. Кар-р-р, — крикнула она испуганно, раскрывая крылья и наверстывая потерянную в момент превращения высоту. Птица сделала круг над машиной времени, оборвала гирлянду с флажками и вылетела в окно. Из верхней фрамуги посыпались осколки стекла.

— Так вот кто окно разбил! — догадался Игорь. Он сдернул / остатки гирлянды сначала в одном углу комнаты, потом в другом, скомкал их и бросил в урну. — Вот тебе пример незначащего события. Никто не заметит, что флажки исчезли.

— Нам тоже пора. Ты еще не забыл, что мы находимся в чужом времени?

Игорь закрыл осиротевший сейф, подошел к машине, первым вскарабкался на стол. На этот раз никаких заминок не было. Вспыхнула малиновым трубка лазера, заверещал его блок питания. На всякий случай Игорь все-таки посмотрел на календарик.

— Телескоп свой сегодня заберешь?

— Нет. Как-нибудь в другой раз. Ты что, действительно решил “завязать”? А где же твоя смелость?

— Ты, кажется, путаешь ее с безрассудностью. Или не уловил, с какой силищей мы столкнулись? Это тебе не ветряные мельницы. Бороться можно с противником, который хотя бы видим. И когда твердо знаешь, за что. А я в данный конкретный момент не вижу ни противника, ни смысла.

— Ну как же… А право человека на познание?

— Тебе знакомо такое понятие, как “научная этика”? Не все можно, даже если очень хочется. Кроме того, никто у меня этого права и не отнимал. Слышал же: “рядом с именами Ферма и Эйнштейна”! Просто чуть-чуть изменился круг моих научных интересов. Только что. Что и доказывает мою полную свободу выбора.

— Никогда не думал, что ты так честолюбив. Какая разница, кто именно придумал велосипед или телефон? Главное — чтобы на пользу людям пошло.

Если бы все так рассуждали, у нас до сих пор не было бы ни того, ни другого, ни цветного телевизора. Потому как разница наблюдается, и весьма существенная. Во всяком деле должен быть личный интерес, понимаешь? Личный! — Бывший Покоритель Времени назидательно поднял вверх указательный палец перебинтованной руки. — Ведь что такое общественное? Сумма личного, — не стал дожидаться Игорь, пока я соберусь с мыслями. — Не будет второго, неоткуда взяться и первому. Нравится тебе это или нет — такова диалектика, а с нею не поспоришь. Я не честолюбив. Меня мало волнует, останется мое имя в памяти благодарного человечества или нет. Главное — чтобы оно не забыло меня отблагодарить при жизни. К счастью, в наше время общество умеет ценить заслуги личности. Ты знаешь, за сколько миллионов была последний раз продана рукопись Эйнштейна? А сколько получает Нобелевский лауреат, знаешь?

Я подавленно молчал. Игорь обесточил машину, снял гироскоп и гирьки с чашек весов, ударом ладони отломал панель со злополучным вольтметром и, отобрав провода, швырнул ее в ящик стола.

— Что-то не хочется мне в бесконечность попадать. Кстати, я уже понял, чем должен заниматься. Если я решу эту проблему, мне дадут две Нобелевки сразу!

— Чем же это?

— Пока секрет.

Игорь закрыл лабораторию, и мы длинным гулким коридором вышли сначала во двор института, а потом, мимо сонного вахтера в будочке проходной — на улицу. Уже зажглись первые фонари.

— Ну, мне на трамвай. О сегодняшнем — никому ни слова! — Игорь попытался, подобно бронзовотелому атлету, поднять на прощание правую руку, но скривился от боли. Круто повернувшись, он исчез в переулке.

Я свернул в маленький темный скверик. Три десятка деревьев, несколько скамеек. Пусто. Игорь напрасно скрытничает. Я тоже знаю, какой проблемой он теперь будет заниматься. Его имя действительно войдет в историю наряду с именами Ферма, не оставившего доказательства своей знаменитой теоремы, и Эйнштейна, так и не создавшего единой теории поля. Только через двести лет Христофор покажет, что пресловутая задача Барчевского не имеет решения.

Что же, моя миссия выполнена. Мне тоже пора.

Я оглядываюсь — нет ли случайного наблюдателя — и сбрасываю одежду. Она растворяется в темноте и становится пылью, первыми опавшими листьями, темной корой старой печальной липы. На очереди — тело Саши Перескокова, такое тесное и неуклюжее. Оно исчезает где-то там, внизу, и становится лунным светом, шорохом шин по асфальту, случайным порывом ветра. А настоящий Саша, счастливый Ромео, спит сейчас в объятиях своей Джульетты, и я точно знаю: у него не будет повода задуматься над тем, что лежит в основании любви — до самого конца жизни.