Владимир Кравченко - Через три океана

• Название: Через три океана
• Автор: Владимир Кравченко
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

До сих пор попадания приходились, главным образом, на переднюю и среднюю части судна. Но небольшой 75-миллиметровый снарядик, прилетевший с левого борта и разорвавшийся в корме, натворил много бед. Разорвавшись о тумбу правого 37-миллиметрового орудия, находившегося на заднем мостике, он снес орудие за борт, пустил веером в разные стороны осколки, взорвал ящик с патронами, перебил много народу и произвел пожар. Уже загорелся и грозил взорваться другой ящик с патронами. Тяжело раненный в руки и ноги Борисов ползком добрался до него и вытолкнул за борт. Перед тем Борисов стоял часовым под флагом. Его ранило, а винтовку вырвало из рук и превратило в нечто неузнаваемое: от деревянных частей винтовки остались только жалкие щепы, а дуло, замок были частью пробиты, частью изогнуты спирально, дугообразно, так что ружье и узнать было нельзя.

Наш широкий новешенький кормовой флаг, весь превращенный в жалкие лохмотья, сбиваемый в течение боя шесть раз, теперь снова лежал на палубе, и подоспевший лейтенант Старк тотчас же скомандовал своим резким металлическим голосом, спокойно как всегда:

- На флаг! Флаг поднять!

Но теперь это не так легко было сделать: все концы были оборваны, и флаг на гафеле пришлось поднять по иному (на эренс-талях). Туда под огнем полез боцман Козлов. У трех 6-дюймовых орудий в корме было убито два комендора, ранено 13 человек, один смертельно. Лихой первый загребной на командирском вельботе матрос Полстенко последовал за своим командиром. Стоявший рядом с Борисовым на заднем мостике дальномерщик Храбрых отделался удивительно счастливо. Воздушная волна сбросила, было, его за правый борт. Судорожным движением он ухватился по дороге за какой-то штаг и висел уже за бортом. Обратный размах судна вследствие качки заставил его, уже обессилевшего, отклониться в другую сторону и упасть не в воду, а на палубу. Сильно оглушенный (разрыв обеих барабанных перепонок), полуотравленный газами, он спустился вниз в кают-компанию, малость отдышался и пошел обратно в строй, но уже никуда не годился, молол вздор и производил впечатление человека рехнувшегося. Рехнешься при этаких обстоятельствах!

Командовал этими орудиями лейтенант князь А. И. Путятин. Его тяжело ранило в бок, свалило. Кто-то на скорую руку кое-как забинтовал его повязкой из индивидуального пакета. Он остался в строю до конца боя и на перевязочный пункт явился лишь в 12 часов ночи, совершенно обессилев от громадной потери крови.

Все раненные офицеры, за исключением мичмана Яковлева, остались на своих постах, воодушевляя команду. Около четырех часов, в то время как суда разошлись галсами, и стрельба на короткое время затихла, палубы обошел новый командир вместе со старшим артиллерийским офицером. Команда не нуждалась ни в каких воодушевлениях. Это были те же лихие аврорцы, каких мы уже привыкли видеть на всяких авральных работах. А бой был - та же погрузка угля, погрузка, во время которой аврорцы проламывали себе головы, стараясь как всегда быть первыми. Не хватало лишь обычной музыки, нашего любимого "янки дудль".

- Спасибо, братцы! Хорошо стараетесь! Молодцы! - говорил Небольсин. Цельтесь только как следует, не торопитесь!

По всем палубам гремели лихие, бодрые ответы. Лейтенант Прохоров, который по старшинству должен был вступить в исполнение обязанностей старшего офицера, по приказанию командира остался на своем посту при управлении судном и сменился лишь в полночь, то есть с начала боя до 12 часов стоял бессменно. По настоящему должен был вступить на вахту князь Путятин. Он и явился, и остался в боевой рубке, но был настолько слаб, что корабля вести не мог.

Рядом с Прохоровым на переговорных трубах стоял младший штурман Эймонт, а у телефона (по собственному желанию) раненый Берг. Последний мог действовать только одной рукой. Без фуражки, весь в крови, сильно продрогший, ослабевший и от холода и от потери крови, он представлял собой жалкую фигуру. Его насильно заставили идти на перевязочный пункт, откуда он вернулся тотчас же и оставался на телефоне до позднего вечера. Наконец, совсем закоченев, спустился в кают-компанию и сидел там в состоянии полнейшей апатии, слыша крики "пожар" и не будучи в состоянии пошевельнуться. Старшим офицером на время боя был назначен старший минный офицер лейтенант Старк, в силу своей специальности более свободный. Под его руководством тушились пожары, заделывались пробоины, чинились досками пробитые дымовые трубы, пополнялась убыль прислуги, убирались убитые, смывались следы крови. Лейтенант Ильин и мичман Щаховский деятельно заделывали пробоины и исковерканные осколками и не закрывающиеся вследствие этого полупортики, откуда каскадами хлестала вода.

Собравшись по правому борту, она увеличила и без того уже существовавший крен. Ее вычерпывали ведрами, а пробоины заделывали досками, брезентами, чемоданами, упорами. Команда работала с радостным увлечением и безукоризненно.

Уже в самом начале боя по палубам прошел слух, что боевая рубка со всеми, кто находился в ней, сметена снарядом. Потом - весть о смерти командира. Все остались на своих постах, дружно работали, находили шутки и умирали без громких фраз. У мичмана Терентьева команда подбитого в самом начале боя 75-мм орудия в кают-компании (по правому борту) во время огня с правой стороны отказывалась переходить на левый борт под защиту угля, говоря, что желает умереть у своего орудия.

Лейтенант Дорн с начала боя до полуночи стоял со своей прислугой у носового орудия на полубаке, весь заливаемый с головы до ног брызгами холодной воды, достигавшей высоты верхнего мостика. Но не только наверху, а также и в батарейной палубе все страшно зябли, заливаемые из полупортиков каскадами холодной воды, после тропиков казавшейся нам прямо ледяной. Сигнальщик Мекерин, увидав, что сигнальный флаг заел, полез очищать его на правый нок уцелевшей половины фока-реки и с четверть часа возился там, расправляя фалы, пока не спустил сигнала.

В это время был сильный огонь, крутом рвались снаряды. Не только сотрясением воздуха, но и проносившимися над головой обрывками стальных штагов могло каждую минуту снести смельчака за борт. Между тем Мекерин проделывал все это, будучи незадолго до этого весь изранен на переднем мостике мелкими осколками.

Около 5 ч 30 мин лейтенант Дорн услыхал по левому борту отчаянные крики, кинулся к борту и увидал двух матросов, барахтавшихся в воде. У Дорна под руками ничего не было, и он послал на ют бросить спасательный буек ординарца Зиндеева. Оказалось, что лейтенант Старк уже распорядился бросить решетчатый люк. Спаслись ли эти несчастные? Где вы? Откликнитесь! Зиндеев слетал одним духом, а, вернувшись, доложил, что ему бегать тяжело. Еще бы не тяжело, когда в бедре у него, как оказалось, еще с самого начала боя сидел хороший японский гостинец. Но я не стану перечислять всех отдельных эпизодов, подтвердивших еще раз всем известные мужество и стойкость русского человека.

Глава LXX.

В машине

В то время как строевая команда ночью после боя могла на несколько часов забыться тяжелым сном, нестроевая, то есть машинисты и кочегары, бессменно до утра продолжала свою работу.

В правой машине находился старший инженер-механик Н. К. Гербих, в левой - младший инженер-механик Н. И. Капустинский, в кормовой - прапорщик по механической части М. К. Городниченко; в кочегарках - младший инженер-механик Ч. Ф. Малышевич; трюмами заведовал инженер-механик Н. Ф. Шмоллинг. Люди, находившиеся в машине, помещавшейся ниже уровня воды, были защищены сверху задраенной наглухо броневой палубой, а по бокам - угольными ямами со слоем угля сажени в две вышиной. Здесь, в кочегарках, в машинах кипела горячая работа. Об опасности некогда было и думать, надо было моментально исполнять приказания, которые через каждые 2-3 минуты передавались из боевой рубки. Глухо доносились выстрелы. Часто были слышны удары в борт от снарядов и осколков; последние создавали впечатление рассыпавшейся дроби.

Собственно в машину попаданий не было. В носовую кочегарку было; помещение ее наполнилось удушливыми газами; два кочегара, Герасимов и Егорченко, находившиеся ближе других, полузадохнулись и упали в обморок. Произошла суматоха, думали разобщать котел, боясь, что его взорвет. Осколки содрали обшивку одной паровой трубы и повредили самую трубу. Если бы они ударили чуть сильнее, труба разорвалась бы, и все люди сварились. Здесь отличился своей распорядительностью инженер-механик Малышевич.

После крупных пробоин в передней и средней трубах тяга сильно упала, и уже нельзя было держать пар так хорошо, как раньше. Вода, затопившая через 12 небольших пробоин у ватерлинии правые верхнюю и нижнюю угольные ямы, дала 4° крену. Этот крен вызывал в людях, находившихся в машинах, весьма неприятное ощущение. Разобщенные с внешним миром, они не знали, в чем дело, где пробоины, насколько опасны они. При поворотах крейсера крен резко увеличивался, а люди должны были невольно хвататься за поручни, чтобы не попасть в машину, под быстро и со страшной силой вращавшиеся мотыли, эксцентрики, думая в то же время о том, не опрокидывается ли судно. Строились разные предположения, но никто не думал покидать свой пост и выбегать наверх узнавать, в чем дело. Воду из угольных ям приходилось выкачивать беспрерывно. Впоследствии, чтобы уравнять крен, пришлось затопить две угольные ямы на левом борту, что и привел в исполнение трюмный инженер-механик Шмоллинг.