Юлиус Белох - Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

• Название: Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной
• Автор: Юлиус Белох
• Жанр: История

---

Эта перемена в лакедемонской политике только ускори­ла катастрофу в Пелопоннесе. Союз распался. Элида, Мантинея, Коринф, фракийские халкидцы отпали от Спарты и вступили в союз с Аргосом. Попытка привлечь и Тегею к этому союзу окончилась, правда, неудачей, и спартанцам удалось даже отнять у Мантинеи господство над Паррасией в южной части Аркадии; но в общем Спарта была теперь изолирована в Пелопоннесе. С Афинами также не удалось установить искренних отношений, несмотря на только что заключенный союз. Там отказывались — и с полным правом — очистить Пилос и Киферу, пока спартанцы не вернут Амфиполь и пока Коринф, Беотия и халкидцы не признают ми­ра; между тем Спарте, при том опасном положении, в кото­ром она находилась теперь, было не до того, чтобы силой оружия принудить эти государства к принятию афинских требований. Таким образом, переговоры с Афинами не пове­ли ни к чему или, вернее, единственным результатом их бы­ло еще большее отчуждение между обеими союзными дер­жавами.

При таких условиях ближайшие выборы эфоров в Спар­те поставили у кормила правления отчасти людей, принад­лежавших к военной партии. Следствием этого было возоб­новление старого союза между Спартой и Беотией. Теперь и в Афинах снова усилилась оппозиция. Во главе ее стоял те­перь Гипербол из Периоэд, подобно Клеону принадлежав­ший к торговому классу и игравший уже в течение несколь­ких лет видную роль в Народном собрании и суде. После Клеона это был самый ненавистный человек для состоятель­ных и образованных классов, и позже он пал жертвою этой ненависти во время олигархической реакции 411 г. Рядом с ним стоял человек совсем иного рода, Алкивиад, сын Клиния из дема Скамбонид, близкий родственник Перикла, в доме которого он воспитывался, рано лишившись отца. Его знатное происхождение, большое богатство, красивая на­ружность и замечательные умственные способности скоро сделали его „львом" афинского общества, в котором он зада­вал тон и которое всегда было готово подчиняться его при­хотям. Перед ним открывался путь к блестящей политиче­ской карьере, какая выпадает на долю немногих; но при всех своих выдающихся военных и дипломатических талантах он был слишком своенравен и легкомыслен для роли государ­ственного человека, и его политическая деятельность не имела прочного успеха и не принесла счастья его родному городу. Как раз теперь ему исполнилось тридцать лет, и он, следовательно, вступил в тот возраст, когда имел право до­биваться высшей государственной должности — стратегии. Следуя традициям своей семьи, он примкнул к крайней де­мократии, и при недостатке военных талантов в рядах по­следней его приняли здесь, разумеется, с распростертыми объятиями, как мало он ни был похож на народного вождя.

И действительно, на выборах стратегов весной 420 г. мирная партия потерпела поражение. Никий не был вновь избран, и его место занял Алкивиад. Это дало новое направ­ление политике Афин. Непосредственно после выборов был заключен оборонительный союз с Аргосом и его союзника­ми Мантинеей и Элидой, что, конечно, имело последствием новое сближение между Коринфом и Спартой. Чтобы укре­пить союз между Аргосом и Афинами, оба государства в следующем году напали на Эпидавр, которому, в свою оче­редь, оказала поддержку Спарта. Таким образом, военные действия между Афинами и Спартой возобновились; в Афи­нах по предложению Алкивиада было объявлено, что лаке­демоняне нарушили мир (зимой 419—418 г.).

Такое решение было почти равносильно объявлению войны. Ввиду этого состоятельные классы напрягли все свои силы, и им действительно удалось на ближайших выборах стратегов (весной 418 г.) снова отдать власть в руки Никия и его друзей. Алкивиад не был вновь избран — доказательст­во, что большинство населения и теперь было настроено против политики приключений.

Теперь Спарта считала своевременным выйти из того выжидательного положения, которое она занимала до сих пор. Как только власть в Афинах перешла к новому прави­тельству, в середине лета 418 г., царь Агис II двинулся во главе всего лакедемонского ополчения в Аркадию, увеличил здесь свое войско союзными отрядами, посредством искус­ного маневра обошел позицию аргосцев и их пелопоннес­ских союзников при Мефидрии и в Флиунте соединился с беотийцами и войсками союзных городов Коринфского пе­решейка. Он имел теперь под своим начальством около 20 тыс. гоплитов и далеко превосходил неприятеля как чис­ленностью, так и качеством своего войска. Но укрепленную позицию аргосцев на вершине прохода, через который ведет дорога из Немей в Аргос, невозможно было взять нападени­ем с фронта; поэтому Агис, поручив беотийцам следить за врагом, сам с лакедемонянами и аркадцами двинулся из Флиунта, перешел по неприступным тропинкам через гору и долиной Инаха спустился на Аргосскую равнину. Он нахо­дился теперь в тылу неприятеля, и это заставило аргосцев покинуть Немейский проход; но так как беотийцы не пре­следовали противника, то Агис оказался между стенами Ар­госа и аргосским войском в такой опасности, что счел нуж­ным заключить с аргосским стратегом Фрасиллом переми­рие на четыре месяца и под его защитой удалиться из Аргосской области. Оба войска были очень недовольны этим ис­ходом дела, так как на обеих сторонах были уверены в побе­де; аргосцы едва не забросали Фрасилла камнями и пригово­рили его к лишению имущества, а в Спарте Агис лишь с трудом избег тяжелого наказания.

Только теперь, когда все было кончено, высадились у Аргоса 1000 афинских гоплитов и 300 всадников под на­чальством стратегов JIaxeca и Никострата. Но чтобы по воз­можности ослабить дурное впечатление, которое должна была произвести в Аргосе эта медлительность, к войску при­командировали в качестве посла Алкивиада, как человека, который до сих пор вел все переговоры с Аргосом и пользо­вался там большими симпатиями. Это был опасный выбор; Алкивиад превысил данные ему полномочия и начал дейст­вовать на собственный риск. Под его влиянием союзники, не обращая внимания на только что заключенное перемирие, перешли к энергичным наступательным действиям против лакедемонских союзников в Аркадии, и афинские стратеги тем менее могли уклониться от участия в их предриятии, что в план действия не входило нападение непосредственно на спартанскую территорию. И действительно, Орхомен после непродолжительной осады вынужден был присоединиться к Аргосу. Между тем элейцы потребовали, чтобы войска были двинуты к Лепрею, и когда их предложение не было приня­то, 3000 выставленных ими гоплитов покинули союзное войско и вернулись домой. Этот раскол имел роковое значе­ние для дела союзников. Лакедемоняне, при известии о взя­тии Орхомена, выступили в поход со всем своим войском, соединились с отрядами Тегеи и остальных южно-аркадских округов и двинулись к Мантинее. На равнине, под стенами этого города, дано было сражение, величайшее из всех, ка­кие происходили между греками в течение долгого времени. Оба войска были, вероятно, по количеству приблизительно равны; но аргосцы и афиняне не выдержали натиска спар­танских гоплитов, после чего и мантинейцы на правом кры­ле, сражавшиеся вначале с успехом, были увлечены общим бегством. Союзники потеряли 1100 человек, и между ними обоих афинских стратегов, Лахеса и Никострата; потери по­бедителей доходили, по преданию, приблизительно до 300 человек. Пятно поражения при Сфактерии было смыто, и военный авторитет Спарты в Греции снова упрочен.

Аргос заключил теперь мир и союз со Спартой и порвал свой союз с Афинами; вскоре после этого здесь произведена была реформа государственного устройства в олигархиче­ском духе. Мантинея принуждена была согласиться на три­дцатилетний мир со Спартой, отказавшись от всех притяза­ний на гегемонию в Аркадии. Ахея, в которой до сих пор одна только Пеллена была в союзе со Спартой, теперь вся вступила в Пелопоннесский союз. Элида также заключила мир и отказалась от притязаний на Лепрей, не возобновляя, однако, своего прежнего союза со Спартой. Никогда до сих пор гегемония Спарты в Пелопоннесе не достигала таких размеров.

Таким образом, теперь Афины были изолированы в Греции больше, чем когда-либо; все, чего достигла политика Алкивиада в последние годы, было потеряно. Правда, значи­тельная доля ответственности за это падала на самого Алки­виада; но настоящим виновником всех бед являлся Никий, отказавший союзному Аргосу во всякой деятельной под­держке. Его противники поспешили воспользоваться этим положением дел для своих целей. По предложению Гипер­бола народ решил весной 417 г. прибегнуть к остракизму. Вождь демоса рассчитывал на то, что эта кара падет на Ни­кия и что последний будет изгнан из Афин на десять лет; но даже если бы эта надежда не оправдалась, самому Гипербо­лу, по-видимому, нечего было бояться. Ведь ясно было, что приверженцы Никия подадут голоса не против Гипербола, а против Алкивиада — единственного человека, который был действительно опасен для мира и, как думали многие, также для свободы Афин. Действительно, при той нужде в покое, какую чувствовали состоятельные классы, и при все еще безграничном влиянии Никия, можно было с большим ве­роятием ожидать неблагоприятного решения для Алкивиада. Но последний не имел никакой охоты подвергать себя опас­ности. Он порвал свою связь с крайней демократией и пере­шел в лагерь Никия; оба они соединили голоса своих при­верженцев против Гипербола. Таким образом, случилось то, чего никто не ожидал; народ признал Гипербола виновным в стремлении к тирании в Афинах и присудил его к изгнанию. Он отправился в Самос, и больше ему уже не суждено было видеть свою родину. Этот случай обратил институт остра­кизма в посмешище, и хотя формально он не был отменен, но оставался с тех пор лишь мертвой буквой.