Юлиус Белох - Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

• Название: Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной
• Автор: Юлиус Белох
• Жанр: История

---

Теперь господами положения были Никий и Алкивиад. Непосредственно после остракизма оба были избраны в стратеги и утверждены в должности также на следующий год (416—415). Однако Алкивиад после своего разрыва с крайней демократией занимал по отношению к Никию по­ложение зависимого союзника. Как и следовало ожидать, Афины стали теперь обнаруживать желание остаться с Пе­лопоннесом в возможно лучших отношениях, к чему побуж­дало их и общее состояние дел. Впрочем, Спарта не сумела удержать то положение, которое доставила ей победа при Мантинее. Уже в середине лета следующего года (417) де­мос в Аргосе восстал против олигархического правительст­ва, и так как лакедемоняне медлили с подачей помощи, то была восстановлена демократия, которая тотчас отказалась от союза со Спартой и снова примкнула к Афинам. Правда, лакедемоняне зимним походом помешали попытке соеди­нить Аргос с морем посредством параллельных стен и даже завладели небольшим аргосским городом Гисиями; но это не произвело никакой существенной перемены в политическом положении.

Между тем Никий задумал снова подчинить Халкидику. Взятие Скионы было там единственным успехом, которым могли похвалиться афиняне со времени заключения мира. После ухода Пелопоннесского гарнизона город принужден был сдаться летом 421 г. граждане были казнены как мя­тежники, а земля роздана платейцам. В свою очередь, халкидцы завладели несколькими мелкими пунктами, которые еще держали сторону Афин. Теперь, летом 417 г., Никий во главе афинского флота предпринял поход против Амфиполя; но так как Пердикка Македонский успел уже снова переме­нить фронт и перейти на сторону халкидцев, то это предпри­ятие не имело успеха, и Афины должны были ограничиться блокадой македонских гаваней.

Зато удалось теперь завоевать Мелос, единственный остров на Эгейском море, который до сих пор не принимал афинской гегемонии. Осада началась летом 416 г., а сле­дующей зимой голод принудил город к сдаче. Хотя Мелос никогда не принадлежал к Афинскому союзу, однако афиня­не поступили с его населением по варварскому военному праву, которое они в последние годы начали применять к отпавшим союзникам: взрослые мужчины были казнены, остальное население продано в рабство. Место прежних обитателей заняла аттическая клерухия в 500 человек.

Таково было положение дел в Элладе, когда Афины предприняли тот роковой поход против Сицилии, которому суждено было в самой Греции произвести перетасовку всех политических сил и который, наконец, дал возможность пе­лопоннесцам осуществить давно намеченную ими цель — уничтожить Афинскую державу и вместе с ней демократию. Но прежде, чем перейти к этим событиям, мы должны рас­смотреть работу тех духовных сил, которые подготовили почву для этого переворота.

ГЛАВА XVI. Расцвет поэзии и искусства

В эпоху Персидских войн первое место в ряду общест­венных интересов все еще занимали поэзия и пластическое искусство; к ним обращался каждый, кто чувствовал в себе призвание к духовному творчеству. Работа VI столетия уст­ранила главнейшие технические трудности и порвала те узы традиционализма, которые до тех пор задерживали развитие художественной деятельности. Теперь ее путь был свободен; а экономический расцвет, в течение продолжительного пе­риода мира, который следовал за Персидской войной, дал возможность как государствам, так и частным лицам тратить на художественные цели более чем когда бы то ни было раньше. Таким образом, все условия благоприятствовали тому, чтобы искусство достигло в эту эпоху такого расцвета, какой уже более не повторялся в истории человечества. Произведения этого периода, даже в тех скудных обломках, в которых они дошли до нас, служат для нас неиссякаемым источником эстетического наслаждения; они представляют прочную и непоколебимую основу, на которой зиждется по­эзия и пластическое искусство всех позднейших времен. Та­ким образом, эпоха Перикла является нашему духовному взору в светлом ореоле золотого века.

Наиболее благоприятную почву для своего развития ху­дожественная деятельность нашла в тех двух городах, кото­рые благодаря борьбе с варварами сделались средоточиями могущественных держав, — в Афинах и Сиракузах; наряду с ними — также в Арголиде, достигшей цветущего состояния благодаря торговле и промышленности. Напротив, Спарта, которая до Персидских войн была любимым местопребыва­нием муз, теперь отошла на задний план; борьба с револю­цией заставила это государство оградить себя китайской стеной от всяких новых течений в области мысли и в то же время изо всех сил стремиться к сохранению старины. Ази­атская Греция также отстала в этом отношении от метропо­лии и западных колоний — отчасти вследствие экономиче­ской катастрофы после неудавшегося восстания против Дария, от которой она лишь медленно оправлялась, отчасти и главным образом потому, что ее лучших людей уже начала привлекать только что народившаяся наука. Потому что по своему духовному развитию Иония все еще стояла на полве­ка впереди остальной Греции.

Афины уже во время господства Писистратидов сдела­лись центром умственной жизни греческого народа. Здесь жили в эту эпоху Jlac из Гермионы и Симонид из Кеоса (ок. 558—468 гг.), основатели эллинской классической музыки. Достойным преемником их был ученик Ласа, фиванец Пиндар (520—440 гг.). Этим художникам обязана своим совер­шенством хоровая поэзия. Изящество языка, обилие глубо­ких идей, красота ритмов и искусная инструментовка соеди­нились в их произведениях в одно гармоническое целое, ка­кого еще не видел свет и которое вызывало безграничное удивление в современниках. Многочисленные внешние зна­ки отличия и щедрое материальное вознаграждение выпада­ли на долю поэтов: куда бы они ни приходили, им везде был готов радушный прием, и самые знатные люди нации напе­рерыв добивались чести быть воспетыми в их песнях. А Си­монид, благодаря своим близким отношениям ко дворам сиракузского и акрагантского тиранов, имел даже возмож­ность влиять на политические дела и однажды избавил Си­цилию от грозившей ей войны.

Таким образом, греческая лирика достигла высшего рас­цвета, какой был возможен для нее в эту эпоху. И, может быть, Пиндар со своими вычурными ритмами и темным язы­ком, который делал текст при музыкальном исполнении поч­ти непонятным для слушателей, уже переступил надлежа­щую границу. К тому же большая часть его стихотворений была написана по заказу — по столько-то сот драхм за пес­ню; откуда же могло явиться здесь поэтическое вдохнове­ние? Эпоха Персидских войн создала еще целый ряд талант­ливых поэтов в таком же роде, например, родосца Тимокреона и племянника Симонида, Бакхилида; но ни один из них не сравнился с великими художниками предшествующей эпохи. Около середины V столетия хоровая лирика в духе Симонида и Пиндара вообще пришла в упадок, отчасти под влиянием демократического направления эпохи, которое шокировала хвалебная песнь в честь отдельной личности и которое заставило искусство обратиться к служению всему обществу.

Таким образом, при своем дальнейшем развитии грече­ская поэзия и музыка вступили в связь с культом. Исходной точкой здесь был дифирамб, хоровая песнь, которую пели в праздники Диониса в честь этого бога. Великие музыканты конца VI и начала V века, JIac, Симонид и Пиндар, писали и клали на музыку тексты для таких представлений; однако мы совершенно лишены возможности составить себе поня­тие о сущности этого рода поэзии, так как от той эпохи не уцелело ни одного сколько-нибудь значительного отрывка дифирамба. По-видимому, предводитель хора декламировал отрывок из мифа о Дионисе, а хор пением и танцами выра­жал свои чувства по поводу слышанного.

От дифирамба оставался один шаг к драме. Предводи­тель хора был противопоставлен хору как актер, и таким об­разом сделалось возможным представление, которое, конеч­но, соответствовало характеру сатиров, составлявших хор. Эта так называемая сатирическая драма возникла в городах, расположенных на Истме, — прежде всего в Сикионе, кото­рый с древних времен был одним из главных мест поклоне­ния Дионису; здесь около конца VI столетия жил первый великий представитель ее, Пратин из Флиунта.

Преобразование этих фарсов в серьезную драму про­изошло в Аттике и приписывается сказанием Феспису из округа Икарии, где также процветал культ Диониса. Первые пьесы такого рода он исполнил, по преданию, при Писистрате, в 534 г., на учрежденном незадолго до того празднестве Больших Дионисий в Афинах. Сюжеты заимствовались из героических сказаний, на которые народ смотрел как на ис­торию; в этом смысле Эсхил и назвал свои пьесы крохами со стола Гомера. Несколько позже, под впечатлением потря­сающих событий Персидских войн, была сделана попытка выводить на сцену также случаи из современной истории, — впервые, вероятно, Фринихом в его „Падении Милета"; од­нако этот ложный прием вскоре был оставлен. Хор, конечно, перестал теперь маскироваться сатирами; удержалось только название — песнь козлов, трагедия. Лирические партии компонировались большею частью по образцу Стесихора, а текст писался тем самым смешанным из эпического и до­рийского наречий языком, которым со времени Стесихора пользовалась вся хоровая лирика; напротив, диалог писался трохеическими тетраметрами и ямбическими триметрами, которые впервые ввел в употребление Архилох, и на родном аттическом языке. Но вначале центр тяжести пьесы лежал всецело в песнях и танцах хора, наряду с которыми дейст­вию уделялось лишь незначительное место, так как хору противопоставлялся только один актер. Однако уже рано стали вводить и второго актера, благодаря чему сделался возможным диалог без участия хора; и уже Эсхил в своих последних пьесах выводил трех актеров — число, которое впоследствии осталось обязательным для греческой траге­дии. Поэтому хоровые партии все более и более уступали место диалогу и превратились, наконец, в музыкальные вставки, не имеющие прямого отношения к ходу действия. С течением времени стали также все шире пользоваться соло и дуэтами актеров; тем не менее античная трагедия никогда не решилась совершенно сбросить с себя узы хора.