Юлиус Белох - Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

• Название: Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной
• Автор: Юлиус Белох
• Жанр: История

---

Более значительные препятствия встретило демократи­ческое движение на самом греческом полуострове. Эконо­мическое и умственное развитие еще не достигло здесь той высоты, как в Ионии или Сицилии; еще важнее было то, что здесь консервативные элементы находили твердую опору в Спарте, которая всей силой своего военного могущества и нравственного авторитета вступалась за существующий по­рядок вещей. Однако демократические идеи и здесь одержа­ли ряд побед. События 479 г. сокрушили в Фивах господство аристократии, антинациональная политика которой привела государство на край гибели. Павший строй сменила демо­кратия, и отчасти этот пример, отчасти влияние соседних Афин способствовали торжеству демократии и в остальных городах Беотии. Около того же времени в Аргосе были уничтожены последние остатки монархического строя и ус­тановлен демократический образ правления. За Аргосом по­следовала соседняя Мантинея; с помощью аргивян обитате­лей соседних деревень принудили переселиться в город, и, таким образом, был создан сильный центр для аркадской демократии. Отсюда движение распространилось по всей стране; Аркадия отпала от Спарты и примкнула к Аргосу. С помощью своих новых тегейских союзников аргивяне поко­рили небольшие соседние города, Микены и Тиринф, про­славленные эпосом центры древнейшей греческой культуры; эти города были разрушены, и их жители изгнаны. Около этого же времени установилась демократия и в Элиде, кото­рая после Коринфа была самым значительным государством Пелопоннесского союза. Старый родовой строй был унич­тожен, и государство разделено на 10 фил, очевидно, по об­разцу клисфеновой реформы в Афинах. Здесь, как и в Мантинее, с преобразованием был соединен синойкизм; на бере­гу Пенея, у подножия древнего кремля Оксила, была зало­жена новая столица, которая, впрочем, в первое время оста­валась неукрепленной (471 г.). Вскоре после этого элейцы предприняли поход на юг и завоевали все города Трифилии вплоть до мессенской границы.

Спарта принуждена была оставаться безучастной зри­тельницей всех этих событий, потому что у нее было доста­точно дела дома, где ей самой грозило революционное дви­жение. В самом деле, нигде не накопилось столько горючего материала, как здесь, где над большею частью населения тяготело крепостное право без всякой гарантии хотя бы только личной безопасности; где другая значительная часть населения, обитатели областных городов, если и пользова­лась личной свободой и известной долей самоуправления, то в политическом отношении всецело зависела от Спарты; где, наконец, между гражданами самой столицы господствовало величайшее неравенство имуществ и всеми правами граж­данства пользовались только состоятельные, да и это мень­шинство распадалось на множество партий. Царская власть была с течением времени значительно ограничена, но ореол, которым все еще был окружен престол, огромные богатства царских домов, их родственные связи с знатнейшими фами­лиями города и главным образом право верховного началь­ства на войне, которого не могла отнять у царей никакая ре­форма, — все это составляло такую силу, которая в руках способного человека легко могла сделаться гибельной для свободы государства. Таким образом, между двумя высши­ми властями в государстве — между престолом и эфоратом — беспрестанно шла тайная борьба, и нужен был лишь ни­чтожный повод, чтобы она прорвалась наружу. Мы видели (с.ЗОЗ), что Спарта перенесла такой кризис непосредственно перед началом Персидских войн; в течение короткого вре­мени царь из одного дома был лишен власти, а царь из дру­гого дома — брошен в темницу и там убит. Если эти собы­тия нанесли тяжелый удар авторитету царской власти, то успехи 479 г. должны были, в свою очередь, снова упрочить ее. Удачная война всегда доставляет полководцу политиче­ское влияние; естественно, что победители при Платее и Микале, Павсаний и Леотихид, приобрели в государстве та­кое значение, какого не имел ни один царь со времени паде­ния Клеомена. Можно ли удивляться тому, что они постара­лись воспользоваться удобной минутой? Начальство над греческим союзным флотом, вверенное Павсанию в 478 г., дало ему в руки те средства, в которых он нуждался для осуществления своих целей. В эту минуту отпадение Ионии (с.313) свергло Павсания с его высоты. Он был отозван в Спарту, и его враги воспользовались случаем, чтобы обви­нить его в изменнических сношениях с персидским царем. Однако Павсаний вышел из процесса победителем, и хотя правительство не имело в виду продолжать войну, тем не менее оно не решилось воспрепятствовать регенту, когда он на собственный риск снова отправился к Геллеспонту. Но прежнего положения ему уже не удалось занять; изгнанный афинянами из Византии, он удалился в Колоны в Троаде. Отсюда он будто бы вступил в сношения с персами, хотя мы не можем понять, какой помощи он мог ожидать от держа­вы, которая не в состоянии была защитить от афинян даже свои собственные владения. Вскоре он снова был отозван эфорами в Спарту. Он задумал добиться своей цели револю­ционным путем и начал подстрекать илотов к мятежу обе­щанием свободы и гражданских прав. Только теперь эфоры решили открыто напасть на регента; мнимые сношения с Персией представляли для этого удобный предлог. Павсаний знал, что предстоит ему на этот раз, и уклонился от ареста, бежав в храм Афины Халкиойкос; но эфоры велели замуро­вать вход, и победитель при Платее умер от голода (около 470 г.). Приблизительно в одно время с Павсанием пал и его товарищ по власти, Леотихид II (469 г.)· Он был послан с пелопоннесским войском в Фессалию, чтобы наказать за со­чувственную персам политику знатную фамилию Алевадов, которая господствовала над Ларисой и другими городами. Но несмотря на то, что он достиг значительных военных ус­пехов, он ограничился заключением договора, который, в общем, оставлял за Алевадами их прежние права. За это он был привлечен к суду, признан виновным в лихоимстве и лишен царского достоинства; он умер изгнанником в Тегее.

Таким образом, эфорат одержал победу в борьбе с цар­ской властью; герои Персидских войн были устранены. Пре­стол занимали теперь двое юношей — внук Леотихида, Архидам, и сын Леонида, Плистарх; значит, с этой стороны существующему строю не грозило никакой опасности. Про­шло еще два столетия, прежде чем спартанский царь решил­ся восстать против могущества эфоров.

Только теперь Спарта могла снова подумать о том, что­бы упрочить свою колеблющуюся гегемонию в Пелопонне­се. Лакедемонское войско вступило в Аркадию и при Тегее наголову разбило соединенных аргосцев и тегейцев. Под впечатлением этой победы Мантинея снова примкнула к Спарте, за что последняя согласилась признать синойкизм и демократическую конституцию Мантинеи. После второй большой победы спартанцев при Дипее у южного склона Мэнала подчинились и все остальные аркадские города. Ге­гемония Спарты в Пелопоннесе была восстановлена в том же объеме, какого она достигла в эпоху Персидских войн; в продолжение поколения с лишним, вплоть до великой войны с Афинами, пелопоннесские союзники не сделали уже ни одной попытки свергнуть с себя эту зависимость.

Между тем волнение среди илотов не прекращалось, не­смотря на энергичные меры правительства, которое не стес­нялось извлекать виновных и подозрительных даже из хра­мов, пренебрегая правом убежища. В это время в Спарте произошло сильное землетрясение, которое разрушило поч­ти все общественные и частные здания и похоронило под

развалинами значительную часть населения (около 464 г.). Илоты воспользовались катастрофой, чтобы начать давно подготовлявшееся восстание. В самой Лаконии мятеж не мог широко распространиться, так как периэкские города оста­лись верны Спарте; тем больший успех имел он по ту сторо­ну Тайгета: старая Мессения, вся как один человек, подня­лась против спартанского владычества. Но если в первые минуты смятения илоты и одержали здесь несколько побед, то продолжительное сопротивление спартанцам, ввиду их превосходной военной дисциплины, было немыслимо. Мя­тежники принуждены были покинуть долины и удалиться на гору Итому, которая, подобно крепости, возвышается в цен­тре Мессении и уже однажды, более двух веков назад, по­служила убежищем их предкам в войне со Спартой. Здесь, где все выгоды позиции были на их стороне, они с успехом отбивали приступы спартанцев. Война затягивалась, и при исконном неумении спартанцев вести осады невозможно было предсказать, сколько времени еще пройдет, прежде чем восстание будет подавлено. Между тем мешкать было опас­но, потому что пока мессенцы держались на Итоме, спар­танцы ничего не могли предпринять вне государства. По­этому они решили не только пустить в ход против мессенцев все силы Пелопоннесского союза, но и просить помощи у союзных Афин.

Здесь в первые годы после Саламинской битвы самым влиятельным из государственных людей был Фемистокл. Он руководил восстановлением города после удаления персов, и он же закончил укрепление Пирея, которое начал когда-то в звании архонта; нет сомнения, что и организация морского союза была в значительной степени делом его рук. Но имен­но это положение во главе государства не позволяло ему на­долго покинуть Афины и взять на себя руководство военны­ми действиями против персов, с тех пор как театр войны был перенесен в Азию и Фракию. Таким образом, слава саламинского победителя постепенно меркла перед свежими лавра­ми Кимона. Сюда присоединялось еще то обстоятельство, что добрые отношения со Спартой, установившиеся во вре­мя персидского нашествия, естественно, начали колебаться, с тех пор как Афины, благодаря основанию морского союза, заняли место рядом со Спартой, как равная ей держава. По­нятно, что в Спарте причину этой перемены искали не в но­вом положении Афин, а в политике государственного чело­века, руководившего Афинами; и действительно, такой про­ницательный политик, как Фемистокл, должен был раньше всякого другого прийти к убеждению, что мир между Афи­нами и Спартой не может долго продолжаться. Вследствие этого спартанцы употребили все свое влияние в Афинах на то, чтобы свергнуть Фемистокла, а это влияние все еще было могущественно. Участь Фемистокла была решена, когда к его противникам примкнул молодой, увенчанный военной славой Кимон. Он считал себя вправе занять первое место в государстве и видел единственный исход для Эллады в тес­ной связи Афин со Спартой. Эта коалиция все сильнее и сильнее оттесняла Фемистокла. Наконец, по-видимому, в 471 г. дело дошло до остракизма, и осужденным оказался Фемистокл. Основатель афинского могущества принужден был удалиться в изгнание в Аргос.