Григол Чиковани - Шони

• Название: Шони
• Автор: Григол Чиковани
• Издательство: Литература да хеловнеба
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1964

В сборник грузинского советского писателя Григола Чиковани вошли рассказы, воссоздающие картины далекого прошлого одного из уголков Грузии — Одиши (Мегрелии) в тот период, когда Грузия стонала под пятой турецких захватчиков. Патриотизм, свободолюбие, мужество — вот основные черты, характеризующие героев рассказов.

---

— Вы приказали голубое, царица.

— Нет, Цагу, я передумала, — Кесария обернулась к молоденькой служанке. — Я хочу быть в кизиловом.

Она приложила платье к груди и только теперь поглядела в зеркало.

Грустно засветились глаза, нежно заалело лицо. Дорогой французский шелк преподнес ей ко дню рождения Почина Абашидзе. Вамеху так понравилась ткань, что он сам нарисовал портным, как сшить платье. Ни один наряд не красил так Кесарию. Когда она надевала это платье, правитель подхватывал ее на руки и, восхищенный, как ребенок, бегал по двору.

— Глядите, как прекрасна моя жена! — говорил он гостям и приближенным.

Вот почему покраснела Кесария, вот отчего грустью заволокло глаза.

Несмотря на то, что у правителя было много доказательств неверности Бешкена — брата Кесарии, ради жены он не изгонял его и терпел во дворце недремлющего врага.

Кесария тоже очень почитала мужа, была ему верной и покорной женой.

Когда родился Вамех и правитель решил отправить его в деревню к кормилице, она не стала противиться его воле, хотя и тяжело переживала разлуку с сыном. Сейчас, любуясь портретом Вамеха, она сама удивлялась, как решилась отпустить его от себя так надолго.

Царевич чертами лица, высокой шеей и полными губами походил на отца. Спокойный, упрямый лоб, твердый взгляд сразу обнаруживали в нем смелую благородную душу. Но одновременно в нем чувствовалась неукротимая горячность, с трудом подчиняющаяся сильной воле. Вамех умел держать в руках свои страсти в отличие от отца, обладавшего буйным, вспыльчивым нравом. Дадиани и сам понимал, что правителю не следует быть таким, но жил он не для того, чтобы властвовать, а для своего удовольствия.

Большую часть времени проводил он на охоте, кутил и ухаживал за женщинами. Из-за красавиц он терял рассудок, ничего для них не жалел, жизнью мог пожертвовать, и никому не оставался верен — не успевал насладиться одной, как устремлялся к другой всей душой и телом.

Как только правитель влюблялся в жену того или другого князя, Бешкен немедля сообщал об этом обманутому мужу через своих подручных. Многих князей он настроил против правителя. Те так возненавидели Дадиани, что не помогали ему в походах, не являлись на празднества и обеды, не ездили с ним на охоту, не сопровождали в путешествиях. Никто не навестил его даже перед смертью, когда тяжелый недуг приковал его к постели.

Предупредив обманутых мужей и оскорбленных родителей, Бешкен подробно сообщал Кесарии о похождениях неверного супруга, чтобы склонить ее на свою сторону. Но царица скрывала свои страдания и не давала мужу почувствовать, что ей что-либо известно.

Правитель не только потому отправил сына в деревню к кормилице, что берег красоту жены, но и затем, чтобы сын с самого детства испытал все те трудности и нужду, что и крестьянские дети. Пусть побегает босиком, походит за стадом, поголодает, поохотится, переспит на бурке табунщика, поймет боль и радость простых людей, чтобы потом не проводить время в безделье и развлечениях, как это делал он сам.

Воспитание сыча он доверил человеку проверенному и в беде, и в радости. В походах Мурзакан Эсартия был для него прямой дорогой и крепким мостом, прочным щитом и острым кинжалом. Он целиком доверялся ему. Когда Мурзакан был рядом — ни земные силы, ни небесные не были страшны правителю. Этот человек, прошедший сквозь тысячу испытаний, для врага был гибелью, для друга — поддержкой и отрадой. Народ любил его, а князья ненавидели. Ненавидели потому, что слишком отличал Дадиани резкого, прямодушного крестьянина.

Многое спускал ему Дадиани, но и Мурзакан знал свое место и умением держать себя завоевывал уважение друзей и врагов.

Лучше него никто не умел объезжать коней. Как охотник, он не имел себе равных. Знал повадки каждого зверя. У него и прозвище было такое: «Леший». Правителю только стоило сказать накануне, на какого зверя или птицу желает он охотиться, — как добыча сама шла на него, словно заколдованная всемогущим Мурзаканом.

Дадиани безумно любил своего единственного сына, но не давал ему этого почувствовать. Человек мягкосердечный, он держался с сыном сурово, — редко навещал его и всякий раз делал вид, будто заехал случайно, по дороге. Вамех был одет так же, как и крестьянские ребятишки, бегал босиком, растрепанный и загорелый, ничем не отличаясь от своих сверстников. Отец не всегда узнавал его в ватаге сельской детворы. Поэтому Вамех сам подбегал к отцу, завидев его. От мальчика пахло то конским потом, то свежей рыбой. Ничего он так не любил, как коней и реку.

Ута был всего на три-четыре месяца старше царевича. Он был пониже ростом, но шире в кости, — этакий крепыш, как две капли воды схожий с отцом.

Еще в младенчестве они, словно львята, отталкивали друг друга от груди. Потом соперничество усилилось — один ни в чем не хотел отставать от другого. Это подстрекало их, придавало решительности и смелости.

Мурзакан обоих забирал и в табун, и на охоту, и на рыбалку, обоих учил верховой езде, на ночь оставался со стадом в горах, заставлял обрабатывать землю. Реку не разрешал переходить вброд, гнал коня в пучину, куда сам черт не полезет. Нарочно приучал к опасностям, голоду и холоду.

Он не различал, кто из них двоих ему родной сын, нe позволял Вамеху кичиться своей знатностью. За провинность сурово наказывал обоих, если нравилось что — хвалил одинаково.

До начала учения Вамех все свободное время проводил у дядьки. Любил он его больше всех на свете: «Правителем должен быть не мой отец, а Мурзакан, — часто думал мальчик, — когда я вырасту, буду так же следить за княжеством, как он за своим домом. Народ меня любить будет, отца не любят, а боятся, из страха льстят и подчиняются».

В самом деле, правителя не любили, несмотря на то, что он проявлял даже некоторую заботу о народе. Закупал в Турции и Иране ткани и кожу, читал латинские книги по врачеванию, сам готовил лекарства и раздавал их недужным. Но делал он это не от души, а чтобы завоевать себе славу. «А я сделаю это для того, чтобы голые были одеты, голодные сыты, больные здоровы», — мечтал Вамех.

В одном он все-таки походил на отца — с детских лет заглядывался на девочек. Сердце у него замирало, если случайно взгляд его падал на ноги девчонки, влезшей на дерево за птичьими гнездами, или на маленькую грудь какой-нибудь смелой купальщицы на реке. Но он сдерживал себя, и никто ничего не замечал. Только перед сестрой Уты, девятилетней Цагу, не мог скрыть Вамех своего восхищения. Ничем как будто не отличалась она от других деревенских девочек, но стоило ей взглянуть на Вамеха своими черными сверкающими глазами, как его охватывало волнение.

Цагу насмешливо следила за смущенным, растерянным мальчиком и держалась с ним надменно, словно шикая маленькая королева.

Вамех то краснел, то бледнел, а иногда и просто спасался бегством и целыми днями прятался от Цагу, не выходил из своего убежища, пока она сама не вытаскивала его оттуда.

Цагу не знала, почему искала она Вамеха, почему стремилась к нему, отчего так радовалась его смущению…

Вамех боялся, что Цагу его покинет. Ему казалось, что если ее не будет рядом, с ним что-нибудь приключится: или похитят его, или совсем он пропадет. Кто знает, какие страхи не приходили ему в голову. Вамех был уверен, что все деревенские мальчишки также мечтают о Цагу и не могут без нее жить. От этого Цагу становилась еще недоступнее, еще привлекательней и таинственней была ее улыбка.

В один из знойных летних дней под огромным платаном во дворе Мурзакана дети играли в войну. Вдруг усталая и вспотевшая Цагу отбежала в сторону и, запыхавшись, не села, а с разбегу упала на качели.

— Ох, как жарко, я вся горю! Иди, Вамех, покатай меня немного! — крикнула она.

Вамех заколебался, поглядел настоявшего перед ним «врага» — «турка», вымазанного сажей.

— Бросайте игру, неужели вам не надоело! — опять закричала Цагу, не спуская с Вамеха глаз.

Вамех в страхе, что кто-нибудь опередит его, бросил саблю и щит и подбежал к качелям.

— А ну, подкинь ее до ветвей! — сгрудились у платана мальчишки.

— Он не сможет, — поддразнивала Вамеха Цагу, сама со страхом поглядывая вверх, — так высоко даже папа не раскачивает.

Вамех схватился за качели и оттянул их назад, потом побежал вперед и изо всех сил подтолкнул вверх.

Качели взлетели высоко, но ноги Цагу все же не достали до веток.

— Я же сказала, не сможет! — воскликнула Цагу.

— А вот и сможет! — обиделись за друга ребята. — А ну, Вамех, толкни ее до неба!

— Давай до неба! — кричала, осмелев, Цагу. Волосы ее разметались, платье развевалось от ветра. Ей так хотелось, чтобы Вамех подбросил ее повыше!

Вот-вот ноги ее коснутся нижних ветвей. Поборов страх, она сама подбивает Вамеха.

— Еще выше! Еще!