Вера Новицкая - Хорошо жить на свете!

• Название: Хорошо жить на свете!
• Автор: Вера Новицкая
• Жанр: Детская проза

Девятилетнюю Марусю все родные и знакомые называют просто Мусей. Забавные истории из своей жизни маленькая озорница описывает сама: как она подшучивает над гувернанткой и ловит раков, как играет в крокет и участвует в спектакле, как катается на лодке и готовится к поступлению в гимназию.

Рассказы Муси — непосредственные и искренние, смешные и наивные — это записки счастливой девочки, которой хорошо жить на свете.

---

У папы висит на стене карта Европы; так Россия на ней такая большая, такая большая, к чему нам еще чужая земля, где живут эти противные японцы и китайцы? Если бы я была царицей, я не позволила бы, чтобы в моем государстве все эти уроды жили, всех поразогнала бы, — никого, кроме нас, русских!

Да, a наш-то домашний иностранец — mademoiselle, вот шипит-то теперь на меня! все злится за то, что я ее русские комплименты учила говорить.

Я очень рада, что я не мужчина, и что мне не надо на войну идти! Какой ужас! Я все равно никого бы не убила, a сразу умерла бы от страха. A теперь я, хотя и женщина, но пользу большую приношу; мамочка берет шить белье раненым, и я помогаю; я обрубила целых два платка; очень хорошо. Мамочка почему-то говорит, что для офицеров они не годятся, a для солдат «сойдут». Я только не понимаю, отчего на войне солдатам нужны носовые платки? Здесь, дома, они всегда без платков сморкаются, так… Просто… Верно там очень холодно, и у них насморк сделался, a уж, конечно, с насморком трудно без платка; я помню, когда у меня корь начиналась, то такой насморк был, что я по три платка изводила. Вдруг они все корью заболеют, ведь это заразительно! Вот был бы ужас! Бедные, бедные, солдатики!!.

Теперь все про войну говорят, и в музее показывали движущуюся фотографию, — все картины из войны. Ах, как страшно, я чуть-чуть не расплакалась… За то, как я смеялась, как мы смотрелись в музее в зеркала; забыла, как они называются… птические… нет, не совсем, но похоже. В одном — все толстые, толстые и совсем махонькие смешные!! В другом — наоборот — все длинные, худые, как скелеты; a в третьем — ножки тоненькие, как у курицы, a голова громадная, как котел; вот потеха!.. Звонок!.. Наши!..

Мамино рождение. — Шарады

Третьего дня у нас было торжество в доме — мамочкино рождение. Вот весело было! Во-первых, я надела свое новое красное платье; право, оно мне очень идет! На голову тетя Лидуша нацепила мне большой красный бант; по моему прелесть; я нашла, что я совсем хорошенькая, да и не я одна, я слышала, как и гости про это говорили. A мамочка-то их все упрашивала: «Ради Бога, при ней не говорите, a то она еще станет воображать о себе и кривлякой сделается; a по моему ничего не может быть хуже неестественного ребенка».

Так вот они, мамочкины хитрости! Она нарочно мне все повторяет, что я дурнушка, чтобы я не зазналась!!!

Я опустила глаза и сделала вид, будто я ничего не слышала. A все таки приятно!.. Ну-с дальше! Днем мало было интересного, приходили визитеры, приносили цветы, конфеты.

Вот к обеду, тогда уже все свои пришли: дядя Коля, Володя, Леонид Георгиевич (на радость m-llе) и мамины три молоденькие кузины — Женя, Нина и Наташа, которых я просто обожаю, такие они миленькие, a главное веселые, и всегда затеют какие-нибудь интересные игры. A за обедом какое мороженое вкусное было! И икра была, и сардинки, и многое другое. Люблю я всякие рождения и именины!

После обеда дядя Коля стал показывать разные фокусы на картах, a потом вдруг предложил: «Даю десять рублей тому, кто сделает такую вещь: на бумажке правой рукой напишет большое русское Д, a в то же время правую ногу будет, не переставая, крутить в одну сторону».

— Что же тут трудного? — сказали все.

— Вот так хитрость, — сказала я, сейчас сделаю!

Принесла бумагу, карандаш, стала около стола и начала писать Д и вертеть ногу. Не тут-то было! Как только рука делала крючок внизу буквы, как в ту же минуту и нога поворачивалась в другую сторону. Вот потеха! Все пробовали, все решительно, даже мамочка. Стоят кругом обеденного стола, пишут пальцем по скатерти и ногой болтают; как поворот в букве, так ногу и толкнет в другую сторону. Леонид Георгиевич даже рассердился.

«Поди сюда, Володя; возьми меня за ногу, крепко держи и верти в одну сторону, a я буду писать».

Володька уж как крепко вцепился, но как дело дошло до крючка, так Володю с ногой вместе и повернуло — не удержал! Вот я смеялась! Я даже стоять не могла больше, так и присела на пол около стенки.

Потом начали играть в шарады. Это так играют: берут какое-нибудь слово, например, «щеточки». Первый слог «счет», — второй «очки». Выходят все и начинают представлять какую-нибудь сценку так, чтобы тем, кто смотрит, ясно стало, что вся суть в слове «счет»; вторая сцена — там нужно, чтобы поняли, что говорят про «очки»; потом целое, чтобы стало понятно, что это «щеточки». Это очень смешно, все взрослые до слез хохотали. Мне особенно понравилась шарада: «сторож». Первая картина: общество сидит и болтает всякий вздор, a один господин (Володька), глупый и шепелявый, все будто не понимает, что говорят, и все спрашивает: «сто? сто?» Вторая картина: учитель с учениками гуляет в поле и объясняет им, какую пользу нам приносит «рожь», a целое… Это было просто уморительно! — мы вышли, Женя, Нина, Наташа, я и Володя и сказали публике: «то, что видите, помножьте на двадцать и получите целое».

Нас было пятеро — пять «рож», — если умножить на двадцать, будет сто рож, т. е. «сторож». Хорошо это Женя выдумала, недаром я ее всегда «жуликом» называю. Вот хохотали мы! Мамочка немного поморщилась: не любит она таких слов, как «рожа». Странно, у нас с ней вкусы совсем не сходятся!

Я легла в тот вечер в половине второго; за то на другой день так голова трещала… т. е. болела, что я и записать ничего не могла.

Моя радость. — Володина острота

Какое счастье — у нашей m-lle мать заболела!! Фу… Как я это не хорошо сказала… даже стыдно стало… Бедная mademoiselle, она-то так убивается! Нет, конечно, это очень, очень грустно, когда мать заболеет (сохрани Бог, чтобы моя мамочка вдруг захворала); я хотела сказать: хорошо, что m-lle теперь уедет к ней во Францию, и мамочка решила, что другой гувернантки уж она теперь брать не станет, a таким образом я летом буду совершенно свободна. Вот надоели мне эти бонны!! Я прежде думала, что скучнее немки ничего на свете быть не может, но после того, как прожила полгода с m-lle Lucie, я и сама не знаю, что хуже. Французский язык, конечно, красивее и шикарнее немецкого, но зато немка хоть добрая была, a эта или шипела на меня, или перед зеркалом вертелась. Ей верно её мать никогда не говорила, что она дурнушка. Жаль!

Вот у нас смешная штука случилась! Пришла к тете Лидуше её приятельница, Маргарита Николаевна; она очень бедная, дает уроки, переписывает на какой-то машине и этим зарабатывает деньги. Пришла она днем и попросили ее остаться обедать. Пришел и дядя Коля с Володей. Вот за обедом дядя ее и спрашивает, на каком языке её машинка может писать; она отвечает: «У меня их три, на всех». А Володька вдруг и выпали… pardon — спроси: «А что, вы могли бы на моем языке что-нибудь написать»?

Вот я фыркнула — на весь стол; да и все засмеялись, так это неожиданно вышло. Только мамочка поморщилась и сказала, что это совершенно «витц a ля Володя» (это у неё значит — глупо). Ужасно мамочка странная; иногда кто-нибудь, чаще всего Володя, что-нибудь такое смешное скажет, такое смешное, что я по столу катаюсь, a она говорит: «глупо». A между тем сама она очень остроумная, так всегда хорошо скажет, a вот чужие витцы плохо понимает.

Отъезд Mademoiselle. — Письмо к герою

M-lle Lucie уехала. Бедная, она так плакала и так нежно прощалась со мной, что мне стало совестно, что я ее так ненавидела; ведь она собственно ничего очень дурного мне не сделала. Чтобы ее хоть немножко утешить, я ей подарила свой большой флакон с духами, она очень любит, a у меня от них только голова болит; еще я ей отдала альбомчик с cartes postales; она была довольна.

Опять я слушала, как папа газету утром читал, и так мне понравилось, как один солдатик спас генерала и собой его прикрыл, так что тот остался жив, a его сильно ранили; я решила ему написать письмо и послать что-нибудь. Вот посоветуюсь с мамочкой, что купить, тогда сяду и напишу сюда черновик, потом перепишу.

Письмо:

Добрый Андреев!

Мы сегодня читали в газетах, какой вы храбрый, и как хорошо защищали своего генерала. Я очень рада, что вы, так берегли бедного старичка, но мне очень вас самих жаль; ведь верно страшно больно, когда пуля попадет. Ах, какой вы храбрый, и как я вас люблю и всех, всех солдатиков наших люблю, — они такие молодцы! Скажите им это; им может быть приятно будет; я сама всегда очень рада, когда меня похвалят.

Я бы хотела прислать вам что-нибудь очень хорошее, но у меня всего 2 р. 25 к; на них я куплю вам фуфайку, — мама говорит, что за 2 р. очень теплая; у вас ведь холодно, a в ней вы не простудитесь, это лучше, чем носовые платки, правда? Если насморка нет, — на что они? Я, когда не простужена, совсем не сморкаюсь. A за 25 кon. я вам куплю жестянку монпансье, фабрики Ольденбургских, это и с чаем вкусно, и хорошо, если вы начнете кашлять и в горле будет першить. A вы за это должны мне написать письмо и все рассказать. Ведь вам офицеры не запрещают писать? Время у вас найдется, — ведь не постоянно же вы стреляете? A вам очень страшно, когда палят, и японцы совсем близко подходят? Выучились ли вы говорить по-японски? Смешно верно? Напишите мне несколько японских слов. Больше нечего мне писать. Теперь я жду от вас ответа. Смотрите — не забудьте. Я так вас люблю и жалею, и всякий вечер молюсь, чтобы Господь вас всех спас от японцев и наградил за то, что вы такие храбрые молодцы.