Наталья Баранова-Шестова - Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1

• Название: Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1
• Автор: Наталья Баранова-Шестова
• Издательство: La Presse Libre
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 2-904228-09-8

Автор выражает глубокую признательность Еве Иоффе за помощь в работе над книгой и перепечатку рукописи; внучке Шестова Светлане Машке; Владимиру Баранову, Михаилу Лазареву, Александру Лурье и Александру Севу — за поддержку автора при создании книги; а также г-же Бланш Бронштейн-Винавер за перевод рукописи на французский язык и г-ну Мишелю Карассу за подготовку французского издания этой книги в издательстве «Плазма»,

Февраль 1983 Париж

---

Здесь ничего не происходит. Наташа говорит, что у нее событие — это ее репетиции, а у нас здесь вчера было событие, самое крупное за все четыре уже почти недели твоего отсутствия (уже 4 недели — как время бежит!) — это телячья голова. Вчера Фрида Лазаревна приготовила к обеду телячью голову. Мучилась, думала угодить. Як. Сам. не стал ее есть. И я тоже. Я уж все ем: овощи, которым даже имени не знаю — сравнительно с которыми даже шпинат идеал. Но телячья голова оказалась выше моих добродетелей. Я решился было есть ее. И начал есть. Но ничего не вышло, пришлось сложить оружие. Ф.Лаз. была в отчаянии. И сегодня реваншировалась. Такой обед — какого уже не запомню. Суп мясной, великолепные к нему пирожки — блинчики с мясом: 4 штуки. Потом телятина холодная с салатом. Потом сладкая холодная рисовая бабка и потом кофе! Так что реваншировалась вполне! Но это самое крупное внешнее событие нашей здешней жизни. И если бы не оно, то не о чем было бы писать сегодня. (Жене, Женева, 11.06.1920).

Писать не о чем: такая уж с внешней стороны бедная здесь жизнь. Я ведь, в сущности, никого здесь не вижу и нигде не бываю. И ко мне никто не приходит. Для за-

нятий это хорошо. Но письма при этом поневоле становятся краткими. Ты, Таня, пишешь, что переводишь «А.б.» [ «Апофеоз беспочвенности»] — это трудно, т. к. язык уж слишком сжатый. По-моему, если уж ты непременно из «А.б.» хочешь переводить, то попробуй перевести из 3-ей части — статью о «Юлии Цезаре». Это не то что афоризмы переводить, где каждое слово важно и где поэтому нужно очень хорошо владеть языком. Я вот недавно получил из Лондона перевод на англ. язык «А.б.» (еще когда мама здесь была). Переводили двое: один англичанин и один русский. И все-таки — не очень хорошо. Так что я советую тебе лучше «Юлия Цезаря» перевести (его Геня Винавер на английский язык перевел). И вообще помни, что, если уж берешься за такие дела, — то нужно запастись большим терпением. Чтоб недалеко ходить за примером — возьми хотя бы Плотина. До 28 лет все менял учителей: никак подходящего не мог найти. А в 28 лет нашел — и то не обыкновенного, а такого, который по своей профессии был носильщиком. Сам же только в 50 лет начал писать. Вообще, ты ведь знаешь, что PhilosophicisteinschlechtsMetier. Так что уже нужно привыкать. Занятия дают результат не скоро. И нужно учиться, не вглядываясь и не подсчитывая, что делаешь. А то, как начнешь оглядываться, непременно окаменеешь. На каникулах, конечно, хорошо было бы почитать тебе что-нибудь из философии, лучше всего было бы большого Целлера — только как его достать? У меня есть, но я без него обойтись не могу. Тоже неплохо — хотя хуже, было бы Гомперца (?). Потом немного Платона, может быть Марка Аврелия. Словом, найдется, что почитать. Ведь и Шопенгауера ты далеко не всего прочла.

Между прочим, следовало бы и Лейбница почитать: он очень интересен и пишет ясно. Так вот, значит, нужно все-таки двигаться вперед и не унывать. Унывать никогда не опоздаешь. А что ты не читаешь газет — это лучше. В газетах нет истории — а есть только злоба дня. Если бы ты как-нибудь ухитрилась прочесть хоть Гегеля «Философию истории», ты бы в этом убедилась. Я даже поста-

раюсь достать для тебя «Фил. ист.» Гегеля и пришлю. (Дочерям, Женева, 11.06.1920).

Если тебе не лень, Таня — перепиши мне немножко из твоего перевода «А. бес.». Очень интересно посмотреть, как это у тебя выходит. Или еще лучше: пиши, когда будешь переводить, не в тетради, а на листах — тогда можно будет пересылать. Я, конечно, не могу оценить с точки зрения языка, но посмотрю, правильно ли ты передаешь. Так что попробуй так сделать. — А насчет моих занятий — вожусь я много. На столе и греческие, и французские, и лат., и нем. книги — словари, даже грамматика греческая. Увы! Даже и в мои годы не избавишься от черной работы. Сейчас у меня ее больше, чем когда бы то ни было. Приходится и в оригинале, и в переводе, и в комментариях, и в учебниках справляться. Скучища это — но иначе нельзя. И чем больше возишься, тем больше мелких всяких новых вопросов возникает, не разрешить которые нельзя, а разрешить — ужасно трудно. Но я себя приучаю, тренирую. Встаю рано, к 8-ми, 8У2 уже за книгами и копаюсь, копаюсь, копаюсь. Пожалуй, придется так и год и полтора провозиться, пока можно будет приступить к настоящей работе… Живу как всегда, новостей нет, пишут мне мало, и я теперь уж не столько писем пишу. [Дочерям, Женева, 19.06.1920].

В начале июля Ловцкие вернулись из Германии в Женеву, а Анна Ел. с детьми поселилась на лето в Савойе, в деревушке Эйз-сюр-Бонневиль. Туда Шестов послал им несколько писем:

Относительно твоих переводов «А.б.», Таня, я писал тебе то, что и думал. Ошибок там совсем нет и смысл передан верно. У английского переводчика я нашел в самом начале ошибки — а у тебя все совсем благополучно. Он, видно, все-таки недостаточно внимателен был, а ты вдумываешься и внимательно читаешь. Жаль, что у вас теперь экзамены. А то бы можно было бы привезти ка- кую-нибудь книгу и вместе почитать — было бы очень

хорошо. Вообще все-таки очень жаль, что обстоятельства так сложились, что приходится жить врозь. Я все надеюсь, что, авось, как-нибудь изменится, и можно будет жить всем вместе. Это было бы очень приятно. (Дочерям, 16.07.1920).

Я все продолжаю заниматься — взялся за Бергсона, и уже более или менее >:ачал им овладевать, хотя всего две недели занимаюсь им. Не хватает мне только его «Matiereetmemoire» и еще «Lerire»… Устроен я здесь, конечно, очень великолепно. Занимаю две комнаты: сплю в той, где рояль, а занимаюсь в той, где прежде. Так что, когда встаю, уже моя комната убрана. Фане все еще мало — и она все хлопочет, чтоб мне полки добыть и чтоб книги удобнее разложить. И чувствую себя физически хорошо. Желудок совсем поправился, так что я все ем, даже ежедневно по вечерам простоквашу. Как это случилось и почему, не знаю. Во всяком случае, о внешнем устроении теперь думать не приходится. Главное, только не сдать в работе: это теперь очень трудно. Привезли Фаня и Герман мою рукопись из Берлина — нужно ее обрабатывать, нужно новую работу продолжать, кончать Плотина, потом Бергсона: слишком много накопилось. (Жене, Женева, 21.07.1920).

Тебе, Таня, я бы совсем не советовал читать теперь Бергсона. Лучше отложи его до того времени, когда мы будем жить вместе. А то ты потеряешь много времени бесплодно. Тут не в том еще трудности, что он касается сложных и запутанных вопросов, — это бы еще полбеды. Но он свою первую книгу написал, когда еще был молодым (32 года тому назад) — и когда ему казалось, как кажется иногда пылким и молодым людям, что он сразу одним усилием разрешит вопросы, над которыми бьется человечество тысячелетиями. Конечно, разрешить ему не удалось. Но до сих пор он все продолжает держаться мыслей, которые высказал в первой книге и все подыскивает новые и новые доказательства, часто громоздкие, запутанные и всегда рискованные. И все эти дока-

зательства, как и те идеи, с которыми он выступил, особенной цены не имеют. Лучшее, что есть у Бергсона и что делает его значительным, как раз не в его центральных идеях и еще меньше в его доказательствах, а в рассеянном по его книгам отдельном, случайном, часто совсем не вяжущимся с основными идеями и мыслями. Для того, чтобы разобраться во всем этом, нужно и много терпения, и подготовка, и работа. Я больше привык читать такие книги, а все же потратил на изучение только 2-х сочинений Бергсона целый месяц упорного труда. И еще придется, верно, месяца два поработать над ним. Так что ты — раз у тебя теперь голова занята экзаменами и латинским яз. — лучше пока Бергсона оставь. А когда будем вместе жить, и у тебя будет времени побольше, тогда… вместе прочтем. (Дочерям, Женева, 3.08. 1920).

Таня пишет, что она Бергсона читает. Это напрасно. Его нельзя читать — он очень трудный. Особенно для неопытных, молодых и серьезно относящихся к чтению. У него много противоречий, объясняемых трудностью темы, с одной стороны, а с другой — его пылкостью. Он хочет одним ударом мировые, вековечные вопросы распутать. Но распутать не удается, и он, делая вид, что распутывает, разрубает. И мне было очень нелегко всю эту скрытую механику выявить, ну а Тане и подавно. Потом, она начала со второй книги, — а нужно, если уж браться за Бергсона, начинать с первой. Хотя он и повторяется, но все же предполагает знакомство с его предыдущими работами. И затем вообще это трудная материя. Вчера я больше часа все объяснял Фане Бергсона и она почувствовала, как трудно, даже если объясняют и если можно задавать вопросы, разобраться в нем. Я очень доволен, что, наконец, занялся им. Мне он во многих отношениях нужен и полезен. Но пришлось положить немало труда. И все же я еще и теперь не готов. Придется, вероятно, еще месяца два повозиться, пока окончательно справлюсь. Досадно, что живем врозь. Конечно, если бы жили вместе, я бы мог

или прочесть с Таней Бергсона, или же несколько раз рассказать его. И вообще я возвращаюсь все к одному caeterumcenseoне хорошо нам врозь жить. (Жене, Женева, 3.08.1920).