Наталья Баранова-Шестова - Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1

• Название: Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1
• Автор: Наталья Баранова-Шестова
• Издательство: La Presse Libre
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 2-904228-09-8

Автор выражает глубокую признательность Еве Иоффе за помощь в работе над книгой и перепечатку рукописи; внучке Шестова Светлане Машке; Владимиру Баранову, Михаилу Лазареву, Александру Лурье и Александру Севу — за поддержку автора при создании книги; а также г-же Бланш Бронштейн-Винавер за перевод рукописи на французский язык и г-ну Мишелю Карассу за подготовку французского издания этой книги в издательстве «Плазма»,

Февраль 1983 Париж

---

Я читаю лекции — и, по возможности работаю. Все- таки стараюсь не сдавать своего дела. Не знаю, буду ли писать о Спинозе (еще не получил ответа) — но, если бы пришлось и если бы статья удалась, это было бы хорошо — и мне теперь по дороге. В пятницу читаю последнюю лекцию в нар. унив. по древней философии, а потом еще предлагают 3 лекции о Достоевском прочесть (т. е. мою статью «Преодоление самоочевидн.»). Все же в общем денег принесет франков 400. На будущей неделе начну в Сорбонне читать — успею всего 3 лекции прочесть, не больше, и за это получил уже 1000 фр. и еще 1000 получу. (Париж, 18.05.1922).

Как было указано, в феврале 1922 г. Шестов был назначен преподавателем на русском факультете при Парижском университете, который было принято называть русской секцией Сорбонны. Три первые лекции, о которых Шестов упоминает в письме к Ловцким, он прочел, вероятно, 1, 3 и 10 июня на тему «Современная русская философия». Шестов читал в течение 16-ти лет свой курс по субботам в пять часов, с середины ноября или с начала декабря до Рождества (осенний семестр) и с января до Пасхи (весенний семестр). В осенний семестр 1922 г. и весной 1923 г. он читал курс «Русская философия XIX столетия». Следующие четыре семестра (1923/1924 и 1924/1925) — «Философские идеи Достоевского и Паскаля». Названия этих курсов были найдены по афишам Института славяноведения (Institutd'EtudesSlaves), в книге М.Бейссак и в газете «Последние Новости». Осенью1931 и весной 1932 гг. объявлений о курсе Шестова в газете не было, так как в 1931/1932 учебном году Шестов, вероятно, курса не читал (см. второй том). Названия курсов, которые удалось найти, внесены в приложение «Основные даты жизни Шестова». М.Федоров[117] рассказал о курсах, которые читали в Сорбонне Шестов и другие профессора:

Тысяча девятьсот двадцать третий год. Со свидетельством, соответствующим званию бакалавра, включаюсь в группу русской секции филологического факультета Сорбонны. Возглавлял ее и профессорствовал в ней EmileHoman, русофил и эрудит… По классам и амфитеатрам Сорбонны шли чтения, доклады и лекции вольно и невольно покинувших советскую Россию писателей и поэтов, религиозных мыслителей и философов, искусствоведов и литературных критиков. Историю церкви читал златоречивый Карташев; с никогда не покидавшей его загадочно-застенчивой улыбкой, расщеплял на атомы поэтику Пушкина — Гофман; пленяли: красноречием — изящный Вышеславцев, — блеском своих не всегда беспристрастных критических суждений — Левинсон; во всепоглощающем превосходстве философии — убеждал овеянный печалью обреченности ветхозаветного пророка Лев Шестов; излюбленную им тему религиозной направленности русского мышления развивал, подергиваясь и заикаясь, мучимый тиком Бердяев… В сердце веками узаконенной вотчины интеллектуальной элиты Франции дышали мы воздухом России, воздухом ее серебряного века. (М.Федоров).

22 мая 1922 г. Шестов пишет Ловцким, просит их спешно передать «Скифам» для печатания книгу «Толстой и Нитше», так как в июне набор будет стоить на 35 % дороже. В том же письме он пишет о Гершензоне и о своем портрете, сделанном Григорьевым. Через несколько дней он пишет Ловцким о своих парижских делах и матери — о посылках для родных, оставшихся в России:

Получил письмо Гершензона… Ужасно жаль бедного Гершензона. Сделаю все, что можно, чтобы его вытащить хотя бы на полгода заграницу… Сейчас пришло письмо Мани. Она пишет, что Люся хотела бы сделать гравюру с моего портрета для моих сочинений, и спрашивает, соглашусь ли я. Можешь представить, что я был бы необыкновенно рад, если бы могло выйти что-нибудь, для Люси полезное. Но самому говорить со «Скифами» или с Ефроном

об этом — мне неловко. Я могу только одно сделать: если Ефрон или «Скифы» меня спросят, то я не только рекомендую Люсю, но буду настаивать, чтобы именно ей дали эту работу. Но мысль об этом, т. е. о приложении портрета, должна исходить не от меня, а от кого-либо другого. Здесь написал мой портрет художник Григорьев — его Ефрон очень уважает, и Григорьев хотел бы, чтобы его портрет был приложен к книгам. Но я предпочел бы, чтобы к книгам, которые издает Ефрон, т. е. к моим первым книгам, был приложен портрет мой прежний, т. е. того времени, когда книги были написаны. Т. е. один из тех, которые у тебя в Женеве (снимки Сем. Вл.) висят. Поговори об этом с Маней и, главное, придумайте, кто бы мог эту мысль предложить Ефрону или «Скифам». (Ловцким, Париж, 22.05.1922).

Получил твое письмо и письмо Лизы. По-видимому, Лизе теперь гораздо лучше. Наверное, она уже получила три посылки, посланные нами ей в марте — и этого ей надолго хватит. А в мае мы ей еще три посылки отправили, и столько же отправим в июне, так что продовольствия у нее надолго хватит. Лиде в Харьков тоже послали посылку, а Соломону — всего навсего три посылки и в июне еще четвертую пошлем. Так что в этом отношении делаем все возможное…

У меня все по-старому. Много хлопот, возни. Со всех сторон приходят всякого рода предложения — о сотрудничестве, об разрешении переводить книги н т. д. Но все норовят как можно меньше заплатить и как можно больше получить, так что со всеми приходится грызться. И переписка — бесконечная, хотя толку пока мало. Но перемелется, мука будет. Нужно запастись терпением. Слава Богу, что можно ждать. В Висбаден мне можно будет поехать только в июле, когда кончатся лекции и все прочие занятия. Анна тоже поедет куда-нибудь в Германию лечиться, а детей их подруга пригласила к себе в Англию, в именье. Это во всех смыслах очень хорошо, и отдохнут там, н недорого будет стоить, и попрактикуются в английском языке. (Матери, Париж, 27.05.1922).

9 июня Шестов прочел последнюю лекцию в Народном университете, а 10 июня в Сорбонне. О своей работе того времени он пишет Фане в Берлин:

В Висбаден я верно поеду 15-го или 20-го июля, так что мы скоро встретимся и тогда поговорим… Я надеюсь к 15-му уже свою статью о Спинозе сдать и у меня будет только небольшая работа о Вяч. Иванове. (Париж, 29.06.1922).

В письме к Фане от 18 мая Шестов тоже упоминает работу о Спинозе. А в письме к Ловцким от 12 декабря пишет: «Еврейская Трибуна отказалась от моей статьи, хотя гонорар я уже давно получил». В этих письмах речь, очевидно, идет о статье «Сыновья и пасынки времени. Исторический жребий Спинозы», которая должна была быть напечатана в еженедельнике «Еврейская Трибуна», но там не появилась. Статья вышла по-французски в «Меркюр де Франс» 15.06.1923, а по-русски только в 1925 г. в «Современных Записках» № 25. Впоследствии она вошла в книгу «На весах Иова». В письме от 29 июня Шестов также говорит, что должен написать небольшую работу о Вячеславе Иванове. Никаких следов этой работы обнаружить не удалось.

Закончив статью о Спинозе и другие дела, Шестов выехал 17.07.1922 в Висбаден повидать мать и для лечения. В это время Ловцкие поехали на несколько недель в Женеву и звали Шестова их навестить. Он отвечает им:

Спешу вам ответить на письмо. Очень благодарю вас за приглашение — конечно, теперь в Женеве было бы очень хорошо. Но, во-первых, я курс своих ванн окончу только к 1-му числу, а во-вторых, я решил поехать в сентябре в Берлин на 3 недели или даже на 4, чтоб как-нибудь устроить издание хотя бы своих новых русских книг, что для меня существенно важно. Так что, может быть, я поеду на неделю к Анне, а может быть — и прямо в Берлин, смотря по обстоятельствам. Нужно попытаться

сделать возможное и воспользоваться пребыванием в Германии…

Чувствую я себя очень хорошо. Теперь погода поправилась, и я много гуляю. Дети совсем великолепно устроились. Посылаю вам, для развлечения, их письма. (Висбаден, 18.08.1922).

Анна Ел. тем летом поселилась в Бад-Зальцширте, и Шестов к ней поехал в конце августа, после того как закончил курс ванн в Висбадене. Место ему очень понравилось, и жизнь оказалась вдвое дешевле, чем в Висбадене. Он пишет Саше, Фане и Соне: «Здесь чудесно», «Здесь действительно хорошо» — и зовет их приехать.

16 сентября, после двухмесячного отдыха, Шестов поехал в Берлин, а Анна — в Лейпциг, на медицинский конгресс. Мало что известно о его пребывании в Берлине. Он, конечно, бывал в издательстве «Скифы», где печатались его книги. Он поручил Ловцкому следить за изданием. Из Берлина он пишет матери:

Поздравляю тебя с новым годом, желаю тебе здоровья и желаю, чтобы в будущем году была у тебя и у всех такая же радость, какую принес конец прошлого года Мане и Володе[118]. Надеюсь, что уже и Лиза скоро будет здесь и мы ее все увидим. (Берлин, 23.09.1922).

В середине октября Шестов вернулся в Париж. По приезде художник С.Сорин пишет его портрет, который теперь находится в Нью-Йорке в музее Метрополитен. Через много лет снимок с портрета произвел большое впечатлении на Лео Зимни (см. том И). ОнпишетНаташе (20.04.1977):

Ganz unerwartet erhalt ich… das Sorin-Portrat von Schestow, das mir so oft das Gliihen des Geistes in russischer Erde versinnbildet — konnte es nicht das Gesicht eines Heiligen, eines Aszeten, ja eines Propheten, ein Rufer in der Wiiste sein. Das Gesicht auf dem Portrat ist mir einfach "unvergesslich".