Ева Габриэльссон - Миллениум, Стиг и я

• Название: Миллениум, Стиг и я
• Автор: Ева Габриэльссон
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-50186-1

Чтобы по-настоящему понять детективы Стига Ларссона, нужно узнать, какую он прожил жизнь. И едва ли кто-нибудь способен рассказать об этом лучше, чем Ева Габриэльссон, его спутница на протяжении тридцати с лишним лет.

Именно Ева находилась рядом со Стигом в то время, когда он, начинающий журналист, готовил свои первые публикации; именно она потом его поддерживала в борьбе против правого экстремизма и угнетения женщин.

У нее на глазах рождались ныне знаменитые на весь мир детективные романы, слово за словом, деталь за деталью вырастая из общей — одной на двоих — жизни. Никто лучше Евы не знает, что стоит за каждым именем или названием, за каждым фактом или случаем, упомянутом в этих книгах. «Миллениум» — ее детище почти в той же мере, как и его. И когда внезапно умер Стиг, Ева лишилась не только близкого, любимого человека, но и всех прав на плоды их совместной работы…

Фото на переплете: Ева Габриэльссон и Стиг Ларссон в 1980 г. (из личного архива Евы Габриэльссон).

---

Если вдуматься, то все это не случайно. Мы со Стигом росли без матерей, нас воспитывали дедушки и бабушки. Но никакая самая нежная бабушка не заменит мать.

Еще одним следствием тесного общения со старшим поколением стало то, что мы выросли, словно в XIX веке, в эпоху, которой мало коснулась эволюция нравов. Нам привили моральные ценности далекого прошлого, со всей их строгостью и ограничениями, а подчас и тяготами. Для нас не деньги и не успех составляли репутацию человека, а честность и умение держать слово. И эти правила не нарушались.

Мы со Стигом во многом походили друг на друга образом мыслей и восприятием. Это нас забавляло, но не удивляло: ведь у нас были общие корни.

Я родилась 17 ноября 1953 года в Лёвонгере, в ста километрах к северу от Умео, и была старшей из троих детей, появившихся на свет с промежутком чуть больше года. Когда мне исполнилось семь, родители развелись, и мы остались с отцом, бабушкой и дедушкой на их семейной ферме. Отец не хотел заниматься хозяйством. Учебу он бросил в тринадцать лет, но все-таки сумел стать журналистом и работал в ежедневной местной газете. Мои родители поженились по любви и, живи они в городе, наверное, остались бы вместе на всю жизнь. Гудрун, моя мать, окончила технический лицей и до замужества работала секретаршей на металлургическом заводе. Когда-то бабушка надеялась, что невестка поможет на ферме, но быстро поняла, что та не приспособлена к сельской жизни. Высокие каблуки и губная помада не вязались с образом крестьянки, да и казались бабушке совершенно лишними. А в моих глазах мама всегда была такой милой и живой… Развод родителей проходил очень тяжело, и наши семьи рассорились. Отец добился, чтобы мы остались с ним, что было в те времена большой редкостью. Ему помогло то, что он имел работу, жилье и возможность поручить детей, то есть нас, заботам своих родителей. Я думаю, не последнюю роль здесь сыграли и принадлежность отца к либеральной партии, и знакомство со многими влиятельными людьми лена.

Мама уехала в Стокгольм и вскоре выучилась на медсестру. За тридцать один год я виделась с ней не более шести раз. Замуж она больше не вышла и умерла от рака в декабре 1992 года, как раз на Рождество. Отец умер в 1977 году. Бабушка с отцовской стороны, женщина добрая и справедливая, считала, что отец сделал не лучший выбор, женившись на маме, но вряд ли ей пришло бы в голову запретить нам с ней видеться. А у мамы, видимо, возник некий душевный разлад. Она, несомненно, была натурой чувствительной и психологически неустойчивой. От разлуки с детьми она очень страдала, но из-за большого расстояния и нехватки средств оказалась совершенно от нас оторвана. Потеряв ее, мы окончательно потеряли и всю материнскую половину нашей семьи.

И как и Стиг, когда его в детстве разлучили с бабушкой и дедушкой, я почувствовала себя совсем брошенной.

Когда Стиг познакомился с моей бабушкой, они сразу понравились друг другу. Она говорила, что он славный парень, а он называл ее фантастической женщиной. Надо сказать, она была с характером. Уродилась в отца, моряка, который за двадцать с лишним лет обошел все на свете моря, а потом женился на любимой девушке и сделался фермером. У бабушки была такая присказка: «Я бы хорошенько подумала». Когда она так говорила, мы понимали, что надо дважды взвесить, прежде чем за что-нибудь браться. Эта короткая фраза означала: «Можешь делать как хочешь, но отвечать будешь сам».

Когда я встретилась со Стигом, его мать, Вивианне, стала второй матерью и для меня. Она была очень сильной женщиной и сама заправляла семьей, как и моя бабушка. Я восхищалась Вивианне. Заведуя магазином готового платья и много работая, она постоянно стремилась изменить общество к лучшему и в конце концов, к удивлению местной политической элиты, стала депутатом муниципального совета от партии социал-демократов. Всем, кто заходил к ней в магазин, она со смехом объясняла:

— Ничего удивительного, ведь меня знает весь город!

А когда позже она вошла в комиссию по общественному благоустройству, у нас с ней появилась еще одна точка соприкосновения: ведь я была архитектором.

Стиг многое унаследовал от Вивианне, включая и активную жизненную позицию. Он был очень к ней привязан, но не столько как к матери, сколько как к близкому другу. К остальным родственникам он относился гораздо прохладнее.

Поселившись в 1977 году в Стокгольме, мы уже не могли часто ездить за тысячу километров в Умео. Родители Стига несколько раз предоставляли нам на лето свой дачный домик в Эннесмарке, недалеко от моего родного города. По удивительному стечению обстоятельств этот дом строил брат моего деда. В 80-е годы мы несколько раз встречали Рождество в Умео с родителями Стига, но по большей части и Рождество, и Пасху, и Иванов день проводили с моей семьей. Потом Вивианне заболела раком груди. В августе 1991 года, после возвращения из больницы, у нее произошел разрыв аневризмы. Мы прилетели сразу же. Она не приходила в сознание, но мы долго пробыли возле нее: я держала ее за руку и тихонько рассказывала о Стиге, о наших планах, о наших бедах — будто вела обычную беседу. Я чувствовала, что она меня слышит. На следующий день Вивианне умерла, но все-таки она нас дождалась. Как и моя мать, которая шестью месяцами позже изумляла медперсонал хосписа, куда ее поместили, отчаянной борьбой с раком легких, кстати возникшим после рака груди. В конце августа 1992 года мы с братом приехали к ней. Она сидела на балконе, завернувшись в плед, курила и кашляла. Сестра в то время жила в Лондоне и приехать не могла, но мама настояла. И умерла только в конце декабря, когда все ее дети собрались вокруг нее. Так обе наши матери сами определили себе момент расставания с жизнью.

А вот Стиг — нет, он ушел внезапно.

В 1991 году мы купили квартиру в Сёдермальме и с тех пор стали проводить праздники в Стокгольме, с моим отцом и сестрой. Иногда к нам приезжал отец Стига Эрланд со своей новой подругой Гун. По заведенному обычаю мы вместе пили кофе или обедали где-нибудь в городе. Эрланд настаивал, чтобы Стиг приехал навестить брата: ведь мы ездили на север лишь ненадолго, чтобы заняться нашими лесными угодьями. Но между собой братья почти не общались: мы не присутствовали ни на свадьбе Иоакима, ни на днях рождения членов его семьи. От обсуждения этой темы с Эрландом Стиг уклонялся, ссылаясь на недостаток времени. Но я помню, что мы все же несколько раз во время визитов в Умео пили кофе вместе с Иоакимом и его семейством, чтобы сделать приятное Эрланду. У нас дома Иоаким демонстративно не показывался, хотя и утверждал потом, что был в очень близких отношениях со Стигом. За тридцать лет он появился у нас дважды: в первый раз в конце семидесятых годов, а во второй — когда умер Стиг. Зато с моими братом и сестрой мы всегда тесно общались. Для меня они были единственной семьей, ведь отца и бабушку с дедом я потеряла, а с матерью связь оборвалась. Стиг же почти не ощущал родственной близости со своим семейством.

Встреча

Однажды осенью 1972 года мы с моей сестрой Бритт отправились на собрание в поддержку НФОЮВ,[7] которое проводилось в помещении школы Мимерскулан, в Умео. На подобном мероприятии я оказалась впервые. Отец голосовал за либеральную партию, но дальше этого его интерес к политике не шел. Я же едва ли могла сказать, что имею определенные политические взгляды, однако уже лет с четырнадцати чувствовала отвращение к войне во Вьетнаме. Теперь же, окончив лицей, я рассудила, что пора мне заняться и чем-то помимо учебы и экзаменов.

У входа стоял высоченный, худой и очень загорелый парень с радостной улыбкой и необыкновенно теплым взглядом. «Добро пожаловать!» — бодро приветствовал он каждого входящего. Это был Стиг. Ему тогда едва исполнилось восемнадцать, мне девятнадцать. Он засыпал нас с сестрой вопросами и, когда узнал, что мы живем в Хаге, одном из кварталов Умео, сразу же записал нас в группу, которой руководил лично. Потом он сознался, что не хотел упускать это знакомство.

Итак, началась наша совместная борьба против войны во Вьетнаме. Мы расклеивали листовки, ходили по домам продавать газеты или собирать деньги и очень много разговаривали между собой. Как случилось, что вспыхнула империалистическая война? Стига интересовало все на свете, он мог говорить без умолку, и в рассуждениях его проявлялись широта души и высокая нравственность. Это был слегка отчаянный, но абсолютно неотразимый интеллектуал. Он просто околдовал меня. Все его высказывания были очень конкретны. Он говорил с воодушевлением и в то же время ужасно забавно. В его обществе занятие политикой из долга, «обязаловки» превращалось в настоящее удовольствие, что редко случалось в нашем строгом окружении. Наши мысли часто совпадали, и мы оба не одобряли маоистские настроения и самодовольную болтовню иных сторонников НФОЮВ.