Михаил Чулков - Пересмешник, или Славенские сказки

• Название: Пересмешник, или Славенские сказки
• Автор: Михаил Чулков
• Жанр: Фэнтези

Пересмешник или Славенские сказки (1789, в 5 томах). Эти выдуманные автором "сказки" не имеют никакого отношения к русским или шире — славянским народным сказкам, а представляют собой сочинения автора в духе экспромтов XVIII в., вроде трудов Свифта или Руссо.

---

При сем слове Алим переменился в лице, члены его затрепетали, и если бы не поддержали его Аскалон и жрец, то бы он, конечно, упал на землю. Аскалон, как возможно, старался скрывать пред жрецом сие подозрение; но тот, имея от природы проницательный разум, устремил глаза свои на Алима и не хотел отвратить от оного любопытного своего взора. Образ его показывал, что он весьма много удивляется Алимовой перемене и приключившемуся весьма чудному в природе его волнению. Сомнение его от часу больше умножалось, когда он приводил на память неисповедимые божеские ответы, которые они незадолго пред сим получали. Может быть, старался бы он и скрыть оное, но сердечное некоторое чувствование вылетало на важный его образ.

По приведении в чувство Алима не упустил он ни малейшей просьбы, чтоб пригласить их к себе в дом. Когда же пришли они в оный, то жрец, собрав своих товарищей, просил Алима, чтоб он сказал ему, какого он города житель и все принадлежащее до его жизни; но Аскалон и Алим просили его, чтобы он позволил им несколько успокоиться: ибо предприяли они, как возможно освободить Асклиаду от казни, и для того хотели несколько посоветовать между собою уединенно, что им и позволено. И сие умножило еще больше жреческое сомнение, ибо, нашед превеликое сходство в Алиме со своим государем, не знали они, как растолковать сие приключение. Божеские же ответы означали иногда, что владеет ими не действительный их государь. И так сделалось между ними превеликое волнение. Они хотели исследовать сию тайну, но не имели к тому ни малейшего следа. Все было сокрыто от их понятия, и самая истина казалася им неисследованным неведением.

Алим и Аскалон, находяся наедине, искали способов ко освобождению Асклиады; но к превеликой прискорбности страстного Алимова сердца, не находили ни одного; одна только храбрость оставалася избавлением оной. Алим предприял твердо поразить своею рукою неистового того самозванца, который похитил у него престол, и вознамерился лишить его любовницы и супруги самою поносною и презрительною смертию. И так не сыскав больше никакого способа, положили непременно принести ярости своей на жертву незаконного обладателя народом.

Действительный млаконский обладатель препроводил всю ночь в превеликом беспокойстве и не желал ни на минуту иметь «покоя». Он в сие время ходил осматривать в город места, которые ему возможность позволяла; между тем нашел приготовленный сруб на погубление Асклиады и, словом, высмотрел все к расположению предприятых им мыслей; потом ожидал с нетерпеливостию утра.

Млаконские небеса украшалися уже светлою синевою, тусклые облака, удаляяся от света, падали в западное море, горы и долины пили кровавую росу, чем предвещали в сей день ужасное стенание земли; солнце, взошед на горизонт, казалось, как будто бы отвращает свои лучи и не хочет глядеть в город, а особливо в то место, в котором опочивал тиран миролюбивого народа. Обыкновенные предвестники солнцева восхождения, приятные зефиры, которые на ясных водах подымают тихие волны, удаляяся от города, оставили поля и долины, ибо не хотели быть свидетелями варварского позорища; в отсутствии их горел воздух, и казалось, что все стихии воспламеняются от одной, — словом, вся природа на сем острове казалась в превеликом помешательстве.

Граждане, открывая глаза свои, наполняли их слезами, и везде слышно было сердечное стенание, всякий против желания своего готовился увидеть смерть законной своей государыни и неволею шел на назначенное ему место. Жрецы затворили храмы и, скрывшись в оных, просили богов, чтобы они отвратили свой гнев от народа за невинную Асклиаду.

Время уже приходило к совершению дела. Аскалон и Алим, пришед, стали на таком месте, которое весьма способно было к совершению их заговора и которое они прежде уже назначили.

Началась плачевная и ужасная сия церемония: в начале шли несколько телохранителей с обнаженными мечами, за ними следовали два жреца в печальных одеждах, которые должны были прочитать на срубе последние Асклиаде молитвы; за сими вели двух надзирательниц государыни, которых она весьма много любила и кои ей были всех вернее; пред Асклиадою шел крикун, который во весь голос говорил народу, чтобы они помнили свой долг и никогда не дерзали восставать против государя, видя, как преступники законов жестоко наказываются.

За сими ехала государыня на белом коне, которого вели два совершителя сего неистового дела; она была в белом одеянии, которое было весьма долго и волочилося позади коня; концы оного несли два комнатные отрока и плакали столь горько, что казалось, будто они похороняли родную свою мать. Волосы у нее были распущены и лежали беспорядочно, иные по плечам и на груди, а другие висели за спиною, на голове ее был венок из кипарисного дерева, которое означает печаль и погребение. Катящиеся по лицу ее слезы и не чувствительное сердце удобны были привести о ней в сожаление. В руках держала она большой золотой сосуд, в котором находились разные дорогие каменья и жемчуг, чем она обыкновенно украшалась в своей жизни. Оные сокровища и притом деньги раздавала она своими руками бедным людям, и притом можно было видеть, что каждый камень омочен был ее слезами.

Как скоро народ увидел ее в сем образе, то ужасно восстенал, и началось везде рыдание. Женщины и девицы, не убоявшись тирановой власти, отчаянно вопили голосами; некоторые рвали на себе волосы и хотели последовать государыне своей в неутолимую стихию.

Сие народное смятение нимало не уменьшало ярости повелителевой. Он появился народу в великолепной колеснице, в которой ехал на определенное им место, чтобы утолить свою злобу и насытиться казнию невинной Асклиады.

Как только поравнялся он с Алимом и с Аскалоном, то два сии раздраженные ироя хотели броситься на колесницу и положить его на оной мертва; но самозванец предупредил их намерение и, скочив весьма поспешно с колесницы, бросился пред ними на колена, несмотря ни на свой сан, ни на великое собрание народа.

— Я не знаю, кто ты таков, — говорил он Аскалону, весьма оробевши, — только ведаю то, что ты пришел сюда наказать меня за мои предерзости. Я, припадая ко стопам твоим, винюсь перед тобою и подвергаю себя всякому жестокому наказанию.

Аскалон и Алим весьма удивились чудному сему приключению и, будучи от того в великом смятении, не знали, как растолковать им такое привидение; чего ради тиран просил их во дворец, где обещал объяснить вину свою подробно, и потом, оборотясь к Алиму, говорил:

— Твой народ- твоя и воля, повелевай им с сей минуты до конца твоей жизни, ибо боги сделались к тебе милостивы и меня отдали в твои руки.

Асклиада возвращена была от казни, и с превеликою честию проводили ее в покои. Вместо плача сделалась превеликая радость, но народная молва превосходила еще оную. Всякий видел перемену своего государя, но никто не знал тому причины; итак, объяснение оной весьма было потребно к открытию их судьбины.

Алим бросился прежде всего успокоить возмущенную Асклиаду, вывести ее из отчаяния и уверить, что во образе его неистовый дух, о котором еще и сам он был не известен, приключил ей все печали и мучения; но он нашел ее еще без памяти, и не надеялись, чтобы скоро возвратила она потерянные свои чувства, чего ради приказал всем придворным врачам весьма прилежно стараться о ее здоровье, а сам следовал к Аскалону и желал с ним вместе уведомиться о своей судьбине.

Когда он вошел в свои покои, то извиняющийся пред Аскалоном тиран стал опять пред ними на колена и говорил следующее:

— Я волшебник, брат Аропы, твоей любовницы, — говорил он Алиму, — она, влюбяся в тебя, приняла на себя образ богини и показалась тебе во славе на колеснице, чтоб тронуть твое сердце сколь красотою, столь и великолепием, и еще, что мне ужасно вспомнить и за что боги сделались к нам немилосерды, очаровала она истукан Провов, который произносил против желания своего голос. Я по ее велению принимал на себя образ провозвестника Перуновых повелений и толковал в роще тебе ответ Провов; потом ее же научением царствовал год на твоем престоле и в твоем образе притеснял, сколько возможно мне было, Асклиаду, и наконец по повелению Аропину хотел преселить ее в царство мертвых; и действительно бы сие сделалось сего дня, ежели бы боги не подали вам руку помощи, а ей избавление в вас.

Сей чудный камень, который ты имеешь, — продолжал он, говоря Аскалону, — отделен от престола адского бога. В то время, когда мы принимаем власть над духами, клянемся пред адским судиею сим камнем, ибо по преступлении нашей должности бываем мы оным мучимы и в винах наших теряем пред оным всю нашу власть и могущество; теперь я в вашей воле, и когда кончилось на мне терпение богов, то вы можете со мною сделать все, что вы хотите. Впрочем, преступлению сему виновна моя сестра и она обо всем уведомит вас обстоятельнее. Позвольте мне сделать некоторые заклинания, по которым она весьма скоро явится здесь, а вы тем временем старайтесь успокоить Асклиаду, ибо власть наша над нею уже кончилась.