Лев Толстой - ПСС. Том 24. Произведения 1880-1884 гг.

• Название: ПСС. Том 24. Произведения 1880-1884 гг.
• Автор: Лев Толстой
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1957

«Это сочинение — обзор богословия и разбор Евангелий — есть лучшее произведение моей мысли, есть та одна книга, которую (как говорят) человек пишет во всю свою жизнь. Я имею на это свидетельство двух ученых и тонких критиков, обоих несогласных со мною в убеждениях. Оба, всегда прямо говорившие мне правду, признали сочинение неопровержимым.»

«Но, несмотря на все усилия толпы, избранные люди, сквозь всю грязь лжи, видят истину и проносят ее во всей чистоте чрез века и усилия лжи, и в таком виде учение доходит до нас. Тот, кто теперь, в наше время, будь он католик, протестант, православный, молоканин, штундист, хлыст, скопец, рационалист, какого бы ни был исповедания, тот, кто читает теперь Евангелие, находится в странном положении. Тот, кто умышленно не закрывает глаза, тот не может не видеть, что если тут не всё, что мы знаем и чем мы живем, то по крайней мере что-то очень мудрое и значительное. Но мудрое и важное это выражено так безобразно, дурно, как говорил Гёте, что он не знает более дурно написанной книги, как Евангелие, и зарыто в таком хламе безобразнейших, глупых, даже непоэтических легенд, и умное и значительное так неразрывно связано с этими легендами, что не знаешь, что и делать с этой книгой. Толкования к этой книге нет другого, как то, которое дают различные церкви. Толкования эти все исполнены бессмыслиц и противоречий, так что каждому представляется сначала только два выхода: или, осердясь на вшей, да шубу в печь, т. е. откинуть всё как бессмыслицу, что и делают ⁹⁹/₁₀₀, или покорить свой разум, что и велит делать церковь, и принять вместе с мудрым и значительным всё глупое и незначительное, что и делает ¹/₁₀₀ тех людей, которые или не имеют зрения, или умеют прищуривать глаза так, чтобы не видать того, чего не хотят видеть. Но и этот выход непрочен. Стоит показать этим людям то, что они не хотели видеть, и они волей — неволей бросают вместе с ложью и ту правду, которая была в ней замешана. И что ужасно при этом, это то, что ложь, смазанная с истиной, смазана с ней часто не врагами истины, но самыми первыми друзьями ее; то, что эта ложь считалась и была первым орудием распространения истины. Ложь о воскресении Христа была во времена апостолов и мучеников первых веков главным доказательством истинности учения Христа. Правда, эта же басня о воскресении и была главным поводом к неверию в учение. Язычники во всех житиях первых мучеников христианских называют их людьми, верующими в то, что их распятый воскрес, и совершенно законно смеются над этим.»

 «Я смотрю на христианство не как на исключительное божественное откровение, не как на историческое явление, я смотрю на христианство, как на учение, дающее смысл жизни. Я был приведен к христианству не богословскими, не историческими исследованиями, а тем, что пятидесяти лет от роду, спросив себя и всех мудрецов моей среды о том, что такое я и в чем смысл моей жизни, и получив ответ: ты случайное сцепление частиц, смысла в жизни нет, и сама жизнь есть зло — я был приведен тем, что, получив такой ответ, я пришел в отчаяние и хотел убить себя; но вспомнив то, что прежде, в детстве, когда я верил, для меня был смысл жизни, и то, что люди верующие вокруг меня — большинство людей, не развращенных богатством, — веруют и живут настоящею жизнью, я усомнился в правдивости ответа, данного мне мудростью людей моей среды, и попытался понять тот ответ, который дает христианство людям, живущим настоящей жизнью. И я стал изучать христианство, и изучать в христианском учении то, что руководит жизнью людей.»

«Я не знал света, думал, что нет истины в жизни, но убедившись в том, что люди живы только этим светом, я стал искать источник его и нашел его в Евангелиях, несмотря на лжетолкования церквей. И, дойдя до этого источника света, я был ослеплен им и получил полные ответы на вопросы о смысле моей жизни и жизни других людей, ответы, вполне сходящиеся со всеми мне известными ответами других народов и на мой взгляд превосходящие все.»

«Если читатель принадлежит к огромному большинству образованных, воспитанных в церковной вере людей, но отрекшихся от нее вследствие ее несообразностей с здравым смыслом и совестью (остались ли у такого человека любовь и уважение к духу христианского учения, или он, по пословице: «осердясь на блох, и шубу в печь», считает всё христианство вредным суеверием), я прошу такого читателя помнить, что то, что отталкивает его, и то, что представляется ему суеверием, не есть учение Христа, что Христос не может быть повинен в том безобразном предании, которое приплели к его учению и выдавали за христианство; надо изучать только одно учение Христа, как оно дошло до нас, т. е. те слова и действия, которые приписываются Христу и которые имеют учительное значение. Читая мое изложение, такой читатель убедится, что христианство не только не есть смешение высокого с низким, не только не есть суеверие, но есть самое строгое, чистое и полное метафизическое и этическое учение, выше которого не поднимался до сих пор разум человеческий и в кругу которого, не сознавая того, движется вся высшая человеческая деятельность: политическая, научная, поэтическая и философская.

Если читатель принадлежит к тому ничтожному меньшинству образованных людей, которые держатся церковной веры, исповедуя ее не для внешних целей, а для внутреннего спокойствия, я прошу такого читателя, прежде чем читать, решить в душе вопрос о том, что ему дороже: душевное спокойствие или истина? Если спокойствие, то прошу его не читать; если же истина, то прошу его помнить, что учение Христа, изложенное здесь, несмотря на одинаковость названия, есть совершенно другое учение, чем то, которое он исповедует, и что потому отношение его, исповедующего церковную веру, к этому изложению учения Христа есть то же, как отношение магометанина к проповеди христианства, что вопрос для него не в том, согласно ли, или несогласно предлагаемое учение с его верою, а только в том, какое учение согласнее с его разумом и сердцем — его ли церковное учение, составленное из согласования всех писаний, или одно учение Христа. Вопрос для него только в том — хочет ли он принять новое учение, или оставаться в своей вере.

Если же читатель принадлежит к людям, внешне исповедующим церковную веру и дорожащим ею не потому, что они верят в истину ее, а по внешним соображениям, потому что они считают исповедание и проповедание ее выгодным для себя, то пусть такие люди помнят, что сколько бы у них ни было единомышленников, как бы сильны они ни были, на какие бы престолы ни садились, какими бы ни называли себя высокими именами, они не обвинители, а обвиняемые, — не мною, а Христом. Такие читатели пусть помнят, что им доказывать нечего, что они уже давно сказали, что имели сказать, что если бы они даже и доказали то, что хотят доказать, то доказали бы только то, что доказывают каждый для себя все сотни отрицающих друг друга исповеданий церковных вер; что им не доказывать нужно, но оправдываться. Оправдываться в кощунстве, по которому они учение Иисуса Бога приравняли к учениям Эздры, соборов и Феофилактов и позволяли себе слова Бога перетолковывать и изменять на основании слов людей. Оправдываться в клевете на Бога, по которой они все те изуверства, которые были в их сердцах, свалили на Бога Иисуса и выдали их за его учение. Оправдываться в мошенничестве, по которому они, скрыв учение Бога, пришедшего дать благо миру, подставили на его место свою святодуховскую веру и этою подставкою лишили и лишают миллиарды людей того блага, которое принес людям Христос, и, вместо мира и любви, принесенных им, внесли в мир секты, осуждения и всевозможные злодейства, прикрывая их именем Христа.

Для этих читателей только два выхода: смиренное покаяние и отречение от своей лжи или гонение тех, которые обличают их за то, что они делали и делают.

Если они не отрекутся от лжи, им остается одно: гнать меня, на что я, оканчивая свое писание, готовлюсь с радостью и со страхом за свою слабость.»

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

ИЗДАНИЕ ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ ПОД НАБЛЮДЕНИЕМ ГОСУДАРСТВЕННОЙ РЕДАКЦИОННОЙ КОМИССИИ

СЕРИЯ ПЕРВАЯ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

ТОМ 24

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МОСКВА 1957

Перепечатка разрешается безвозмездно

ПРОИЗВЕДЕНИЯ 1880—1884

ПОДГОТОВКА ТЕКСТА И КОММЕНТАРИИ H. H. ГУСЕВА

Текст воспроизводится по экземпляру, находящемуся в фонде РГБ: Толстой, Лев Николаевич; Полное собрание сочинений. Том 24. Произведения 1880–1884; Государственное издательство художественной литературы, 1957; Российская государственная библиотека, 2006 (электронный документ в формате Adobe Reader)

Особая благодарность старшему преподавателю кафедры истории русской литературы и журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова Ирине Викторовне Петровицкой за выложенное в общий доступ Полное Собрание Сочинений Л.Н. Толстого (90–томник) в формате Adobe Reader.

Настоящее юбилейное издание первого полного собрания сочинений Л. Н. Толстого печатается на основании постановлений Совета Народных Комиссаров СССР от 25 июня 1925 г., 8 августа 1934 г. и 27 августа 1939 г.

Редактор O. A. Гозанова Технический редактор Л. М. Сутина Корректор К. Полетика

Подписано к печати 12/VIII–57 г. Бумага 68X100¹/₁₆—63¹/₄ печ. л. 77, 79 усл. печ. л. 55, 76 уч. — изд. л. Тираж 5000. Зак. 1705.

Гослитиздат Москва, Б–66, Ново-Басманная, 19

Ленинградский Совет народного хозяйства. Управление полиграфической Промышленности. Типография M 1 «Печатный Двор» имени А. М. Горького Ленинград, Гатчинская, 26.

---

Вот что говорит Рейс (стр. 202 и 203):

На первый взгляд можно сказать, будто господь намеревался заявить решительно и определенно, что он хочет поддерживать безусловную власть закона во всех его самомалейших частях (закон и пророки — это выражение, принятое в синагогах для обозначения священных книг, читаемых на молитвенных собраниях). Но, вникнув, сначала останавливаешься пред тем обстоятельством, что христианская церковь оставила в стороне значительную часть закона, и притом ту, которую современники Иисуса считали наиболее важной; затем вспоминаешь, что апостол Павел открыто провозглашал упразднение закона и замену его иным руководительством. Наконец, неизбежно представляется множество случаев, когда сам Иисус или ставит себя выше закона (Мр. II, 27; Мф. XII, 6 и др.), или объявляет ему конец (Мр. XIV, 58; Ин. IV, 24), или сводит его к одному из его элементов, устраняя все прочие или, по крайней мере, оттесняя их на задний план (Мф. XXIII, 23; VII, 12; XXII, 40; IX, 13 и др.), или, наконец, прямо осуждал его как несовершенный (Мф. XIX, 8, ср. XV, II и сл.). Если не предположить перемены, наступившей в его мыслях, или резкого противоречия в преданиях, относящихся до его учительства, то наталкиваешься на крайнюю путаницу из-за этих 18 и 19 стихов, и множество истолкователей видело единственный выход из нее в обвинении иудействующих христиан в том, что они придавали словам учителя оттенок, соответствовавший их видам, если только совсем не переделывали их соответственно своим желаниям. Иные же, закрывая глаза на всё прочее, выводили из этих заявлений только то заключение, что Иисус, с своей стороны, нимало не возвышался над уровнем понятий своих галилейских учеников. Мы не говорим о третьем предположении, абсолютно недопустимом — inadmissible, будто Иисус имел в виду здесь лишь нравственный закон — la loi morale.

Эти предположения устраняются, с одной стороны, уже тем обстоятельством, что евангелист Лука, паулинист и универсалист, включает в свой текст то же утверждение, а с другой — тем, что и в рассматриваемом тексте заключаются элементы, чрезвычайно характеристичные в смысле евангельском и противозаконном. Ввиду этого нельзя ни отвергнуть заявления ст. 18 и 19, как явно и всецело недостоверные, ни принять в смысле, который был бы абсолютно несовместим с этой последней точкой зрения.

———

Всё это совершенно справедливо, кроме последнего легкомысленного и ничем не оправданного заключения, что inadmissible почему-то то, что Иисус имел в виду один нравственный закон. Это отрицание голословное даже удивительно.

Упоминание о тексте Луки в том смысле, что текст Луки опровергает все предполагаемые объяснения, еще более удивительно. Такое голословное отрицание того единственного ясного и простого смысла, какой имеет этот стих, было бы решительно необъяснимо, если бы не видно было, что с самого начала уже смысл всей речи не понят. Непонимание простого смысла и отыскивание искусственного произошло и здесь от того же, от чего произошло непонимание стихов 14, 15 и 16: первым стихам блаженств-тезису всей речи придан ложный смысл; как же не путаться в объяснениях дальнейшего.

Для Рейса (так же как и для церкви) и стихи о соли и свете — вставка, не связанная с предыдущим, и вся эта речь со стихов Мф. 17–48 главы V-й есть вставка неуместная. Рейс прямо и говорит это (стр. 202):

(Ст. 17–48.) Этот отрывок, не имеющий внутренней связи с предшествующим и лишь отдельными кусочками входящий в изложение Луки, представляет из себя нечто целое и должен быть изучаем во всей своей совокупности, хотя евангелист и включил в него, то тут, то там, элементы, которые, хотя представляют в общем некоторую аналогию с главным текстом, но первоначально были ему совершенно чужды. Обстоятельство это объясняет нам, почему эта страница, одна из прекраснейших и важнейших в Евангелиях, представляет теперь некоторые трудности и может натолкнуть на ошибки. Нетрудно заметить, что Иисус говорит здесь о своем положении в отношении закона. Всё дело в том, чтобы точно уяснить то, что именно он говорит.

———

Вот что говорит церковь. (Толк. Еванг. Ев. Мф., стр. 75):

Истинно говорю: утверждение непреложности сказанного.

Доколе не прейдет и пр.: доколе стоит этот мир, т. е. до конца веков; или: скорее прейдет небо и земля, скорее миру настанет конец, нежели закон в его духе и существе останется неисполненным.

Йота — самая малая по начертанию буква еврейского алфавита, черта, малый изгиб, которым отличается одна буква от другой, сходной с нею по начертанию; сими словами означается, что и самое малое, по-видимому, и незначительное из закона не прейдет, не останется без исполнения, как непреложное слово Божие, которое не может быть праздным и остаться без исполнения.

Пока не исполнится: т. е. в духе и существе, и не по букве. Весь закон был сенью будущего; когда явилось самое тело, сень утратила свое значение, но вместе с тем осуществилось то, на что указывала сень. Отменен изветшавший древний закон, но заменен совершеннейшим, которого он был только тенью. Исполняющий новый закон исполняет вместе с тем и ветхий, только не по букве мертвой, а в высшем совершенстве, в духе, как, напр., не гневающийся на брата своего исполняет в высшей степени и ветхозаветную заповедь не убий, ибо негневающийся никак не может уже убить и т. п.

———

Объяснение это, как и все церковные объяснения, ничего не объясняет и избегает вопроса; оно не объясняет, что надо разуметь под словом Божиим, и в каком отношении учение Христа к закону Моисея, и что надо разуметь под законом.

Стоит только не разрывать учения и рассматривать его в связи с предшествующим и последующим, и смысл опять не только ясен, но необходим. Иисус говорит: надо быть нищим, бродягой, чтобы войти в царство Божие, т. е. отрешиться от всех форм жизни. Бродяга был и есть презренное существо, которому всё как будто позволено, которое вне закона. В стихах 15–м и 16–м Иисус сказал: надо быть бродягой не невольным, но вольным. В этих двух стихах он опять говорит о том, что надо быть бродягой, не таким бродягой, для которого нет закона и всё позволено, а, напротив, бродягой, исполняющим закон, т. е. известные правила.

Слово δ νόμος с членом надо именно разуметь как loi morale и вот почему:

По Луке по-гречески loi morale нельзя иначе и выразить, как δ νόμος, от νέμω закон и делю, т. е. черта предела, где кончается «кон» — покуда можно и дальше чего нельзя.

Контекст Луки, который так легкомысленно приводит Рейс в подтверждение своих рассуждений, как нельзя яснее тем самым местом, в котором он стоит, показывает, что надо разуметь под νόμος и под всею фразою: не пропадет ни одна черта из закона.

Лк. XVI, 16. Закон и пророки до Иоанна: с сего времени царство Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него.

———

Сказано: закон и пророки, т. е. закон писанный, еврейский, был нужен до Иоанна, а теперь царство Божие возвещается и т. д. и вслед за этим: Скорее небо и земля прейдут, чем пропадет одна черта из закона. Или Лука нарочно сопоставил два стиха, противоречащие друг другу, или он разумел под законом и пророками одно, — то, что уничтожилось со времени Иоанна, и под законом без прибавления «пророки» другое, — то, что никогда не может уничтожиться, пока есть люди.

Слова черта, черточка, если бы нужно было подтверждение, еще подтверждают такое понимание закона: за-кон. Черта деления определяет кон и закон. Если бы речь шла о писанном законе Моисея, то сказано бы было: ни один стих, ни одно слово, ни одна буква, но никак: ни одна черта

Понимание закона как loi morale (с членом) и как закона писанного (без члена) особенно ясно в следующих местах посланий Павла к римлянам:

Римл. III, 27. Где же то, чем бы хвалиться? Уничтожено. Каким законом? законом дел? Нет, но законом веры.

28. Ибо мы признаем, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона.

31. Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак; но закон утверждаем.

Здесь дело идет о «законе и пророках», о писаном законе. Далее:

Римл. VII, 16. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом что он добр

21. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое.

23. Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного.

———

Здесь дело идет о законе, loi morale.

То, что в ст. 17, 18, гл. V Мф. говорится о законе Ιοί morale, ясно еще из того, что в конце проповеди, перечислив всё, что должно делать, Иисус говорит: в этом (т. е. в этих маленьких правилах) весь закон и пророки, т. е. эти немногие правила заменяют весь писаный закон. Иисус говорит: не уничтожаю закон, напротив, выполняю его, потому что неизменнее земли и неба существует закон человеку — пока всё не сделается.