Дзюнъити Сага - Исповедь якудзы

• Название: Исповедь якудзы
• Автор: Дзюнъити Сага
• Издательство: АСТ; СПб.: Астрель-СПб
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-060070-0 , 978-5-9725-1366-6

Идзити Эйдзи, “крестный отец” клана Асакуса, прошел долгий путь от малолетнего сорванца до грозного босса якудза.

Его воспоминания вызывают чувство изумленного восхищения — он бросался на жизнь, вгрызался в нее, падал и снова поднимался, не запятнав при этом своей чести и не уронив достоинства.

Автор документального романа “Исповедь якудзы” Дзюнъити Сага — практикующий врач, владелец клиники в северном пригороде Токио. Несмотря на занятость, доктор Сага находит время для занятий литературой — его этнографическое исследование массового переселения японцев на Гавайи было отмечено престижной литературной премией, а роман “Воспоминания о шелке и соломинке”, по данным ежегодного опроса, признан в Японии “книгой года”.

Основу романа “Исповедь якудзы” составляют записи бесед доктора Сага с одним весьма необычным пациентом. Жизнь этого немолодого человека была наполнена такими яркими событиями, что доктор Сага решил записать его воспоминания на диктофон. Представьте себе, беседы о прошлом настолько увлекли обоих собеседников, что общее время записей превысило сто часов!

---

К сожалению, дело кончилось плохо, новый визит Осэй навлек на меня серьезные неприятности. Позже я узнал от людей, что девчонка торгует наркотиками и психостимуляторами и приехала в Токио по этим своим делам. Я часто видел, как она таскает к себе в комнату банки, похожие на консервные, и бутылки разного размера. Но когда я пытался спросить ее, что там внутри, она отделывалась шуточками и лепетала, что это совсем неважно.

Я не хотел лишний раз давить на. Осэй, уважая ее желание хранить свой бизнес в секрете, но Окё сильно переживала из-за всей этой суеты.

Моя неизменная помощница всегда недолюбливала Осэй.

— Не подумай, что я хочу упрекнуть тебя за хорошее отношение к Осэй. Просто поверь мне, на этот раз она принесет нам беду! Нечего ей здесь делать!

— Перестань переживать из-за нее, — как мог, пытался я успокоить взволнованную женщину. — Осэй здесь долго не пробудет, она скоро уедет обратно в Кобэ…

Но положа руку на сердце я и сам начал переживать из-за того, что происходит. Особенно когда товар ей принес совсем еще мальчишка — высокий, лет двадцати, скорее всего студент. Постучался в дверь и вежливо поздоровался:

— Доброе утро, — в руках у молодого человека был громадный чемодан. — Извините, что побеспокоил вас…

Осэй скрылась с ним наверху и несколько часов из комнаты не доносилось ни звука, а потом мальчишка спустился, цокая подошвами по ступенькам и церемонно распрощался:

— До свидания, спасибо за гостеприимство!

Эта встреча сильно меня обеспокоила, я решил поговорить с Осэй всерьез, но, должно быть, за эти годы она так хорошо меня узнала, что научилась понимать без слов. Почувствовала мое недовольство и мгновенно исчезла, как всегда без единого слова, даже не предупредив, и больше никогда не возвращалась!

Где-то через месяц или полтора мне пришла повестка из полицейского управления.

Я собрался без всякого энтузиазма, явился в полицейский участок и узнал, что меня вызвали по делу о контрабанде раствора амфетаминов. Надо признаться, я и раньше догадывался, что за препараты таскает в бутылках Осэй. Образцы такого “товара”, сворованного вместе с другими медикаментами, нам приносил Сабуро, ловкий парень, о котором я уже упоминал. Я когда-то спросил его — где он раздобыл эту штуку, и он бойко ответил, что амфетаминов полно на складе любого госпиталя военно-морских сил. Их выдавали пилотам-камикадзе, чтобы подзарядить их храбростью перед полетом. Сабуро продавал амфетамины по десять иен за ампулу. Но я послал его ко всем чертям вместе с этой мерзостью — я слишком хорошо помнил, от чего скончались старый босс клана Дэвая и мой предшественник Мурамацу. Их обоих убили наркотики!

Поток наркотиков нескончаемой рекой лился на черный рынок, и раздобыть их было несложно, одно время амфетаминами вполне легально торговали в самых обыкновенных аптеках. Из-за доступности наркотиков в послевоенные годы появилось огромное количество наркозависимых людей — и это грозило превратиться в серьезную проблему. Поэтому в начале пятидесятых, году, кажется, в 1951-м, а может уже в 1952-м, полиция всерьез взялась за наркоторговцев. Детектив рассказал мне, что Осэй входит в число известных дельцов нелегального наркорынка, сама перевозит оптовые партии товара, но полиции так и не удалось проследить ее маршрут и задержать молодую женщину с поличным.

— Послушайте, — говорил детектив, — вы опытный человек и должны понимать, что вас можно обвинить в укрывательстве и пособничестве. Разве не так? Нам известно, что вы лично не употребляете наркотиков и не держите такого товара в своем доме, но все равно, вам следовало сообщить в полицию о подозрительной женщине и факте контрабанды. Так почему вы этого не сделали? Вы совершили серьезное правонарушение…

Мне пришлось много часов слушать подобную болтовню. Методы работы полиции претерпели серьезные изменения по сравнению с довоенными, но по своей поганой сути полицейские остались все теми же ублюдками, норовящими поглубже засунуть нос в ваши дела. Допросы естественным образом переросли в судебный процесс. Мне помогали два надежных юриста, один был работником суда, а второй — уважаемым членом адвокатской палаты. Так что мне присудили всего год тюремного заключения. Можно сказать, я легко отделался и поэтому не стал подавать апелляцию. До оглашения приговора меня выпустили под залог, но в августе 1953-го снова взяли под стражу и отправили за решетку.

Я провел месяц в токийской тюрьме, а потом меня и еще десятерых заключенных решили перевести в тюрьму на острове Хоккайдо. Наше узилище располагалось в удаленной северной части острова, у самой границы с Россией, и всех приговоренных ждало долгое путешествие — сперва нас погрузили в поезд, потом пересадили на паром, затем опять запихали в железнодорожные вагоны. В общей сложности мы пробыли в дороге двое суток.

Тюрьма Абасиро впечатлила меня прежде всего тем, что охранникам в ней приходится едва ли не хуже, чем заключенным. До сих пор не пойму, как они выдерживали такую жизнь. Представьте себе — при температуре минус двадцать, а то и минус двадцать пять градусов, даже в ураганы и снежные бури, они гнали заключенных на работы в поле, а потом стояли рядом почти неподвижно и стерегли нас, пока мы трудились. Если выпадал особенно глубокий снег и работать в поле становилось совершено невозможно, нас отправляли на склоны холмов — валить лес, потому что по снегу гораздо проще тащить срубленные стволы вниз, на равнину.

Деревья на холмах росли просто огромные, в четыре обхвата, когда мы валили этих великанов, оставались огромные пни — торчали из земли, как гигантские занозы, их приходилось выкорчевывать. Пни обвязывали веревками и с помощью лошадей выдирали из земли.

Лошади — удивительные существа, очень разумные и обладают потрясающей силой! Они перевозили огромные бревна, вес которых во много раз превышал их собственный, волокли их за собой на длинных постромках, прикрепленных к спинам. Знаете, зимой стволы деревьев обмерзают, покрываются толстой ледяной коркой и становятся в несколько раз тяжелее, чем летом. Самые тяжелые из них — тисовые деревья с древесиной высшего качества, она состоит из тончайших волокон и считается очень прочной, из нее производят грифельные карандаши. Каждая ветка тиса имеет немалый вес — если по глупости случайно подставить голову, то будешь после удара считать звезды, как будто тебя хватили куском железной арматуры.

Самая трудная работа на лесоповале — корчевать пни. Даже лошадям не всегда под силу своротить пень от векового дерева. Поэтому самые большие пни оставляют подсыхать на целый год, потом привозят специальную железную штуку — балку с наваренными на нее острыми шипами, похожую на гигантские грабли, впрягают в нее штук пять лошадей одновременно и тянут этим приспособлением пень. Потом выкорчеванные пни еще больше подсушивают, рубят на мелкие куски и используют как дрова для кухонных нужд.

Я подметил одну забавную вещь — когда мы занимались корчеванием пней, то на время забывали о своем жалком статусе заключенных, до того увлекались этой тяжелой работой! Самые здоровые мужики пытались подлезть под пень или приваливались к нему и толкали его спиной, постанывали, охали и визжали как поросята! А когда громадный пень начинал поддаваться, потихоньку выползая из земли, а потом вдруг резко выворачивался на бок, то все мы прыгали от радости, как малые дети…

В тюрьме на Хоккайдо со мной делил камеру человек по имени Нагано Сейдзи, я хорошо запомнил его.

Нагано говорил, что раньше работал прорабом на стройке в Токио. Однажды он всерьез разругался с каким-то рабочим, этот тип схватился за нож, а сам Нагано выхватил меч, — он всегда носил его с собой, пряча за плечом под одеждой — и хватил нападавшего по правой руке, так что отрубил ее подчистую!

— Он почти мгновенно умер от шока и кровопотери, — вздохнул Нагано. — Уж поверьте, у меня большая практика в таких делах…

Я спросил, на что он намекает, и Нагано ответил, что в годы войны отрубил мечом многие десятки рук…

— Ты шутишь! — отмахнулся я. — Я не могу в это поверить!

— Почему же? Я же не хвастаюсь, что лихо рубил руки врагам…

— Ты что же, рубил руки нашим, японским солдатам?

— Именно так! — Он кивнул и цинично ухмыльнулся. — Ну, признаюсь, я рубил руки мертвым солдатам…

Я продолжал принимать его слова за дерьмовую болтовню или за шутку, причем за шутку очень скверного тона, пока Нагано не поклялся, что говорит на полном серьезе, и не объяснил, что он имеет в виду.

Примерно через год после начала полномасштабных боевых действий на территории Китая [30], в марте, часть, в которой он служил, бросили атаковать Сучжоу; их отряд оказался в засаде и был практически полностью уничтожен.