Александра Давид-Неэль - Магия и тайна Тибета

• Название: Магия и тайна Тибета
• Автор: Александра Давид-Неэль
• Жанр: Религия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9524-4622-9

Автор книги, известная исследовательница и знаток философии буддизма Александра Давид-Неэль, почти четырнадцать лет провела в Тибете. Оставаясь подлинной представительницей Запада, не поддаваясь предубеждениям и догмам, ни в чем не изменяя призванию ученого-исследователя, она познакомила широкую общественность со священным миром лам и разного рода колдунов, их окружающих.

---

Тогда звезда отбросила насмешки, засияла еще ярче и стала больше, осветив всю пещеру.

Если мне дано умереть в этом уединении,
мое желание исполнится, —

говорит она, цитируя стихи Миларепы[30]. Голос ее выражает сомнение, что приглушает серьезность сказанного.

На следующий день я поднималась в жилище гомчена. Оно тоже расположено в пещере, только просторнее и лучше обставлено, чем мое. Весь пол пещеры под аркообразной каменной крышей окружен стеной из ничем не скрепленных камней, вход снабжен основательной дверью. Комната при входе служит кухней. В конце ее естественный проход в скале ведет в крошечный грот – там гомчен устроил гостиную; ведут в нее деревянные ступени – она выше кухни, а занавесом из тяжелой ткани скрыт дверной проем. Вентиляции в этом внутреннем помещении нет; щели в камнях, сквозь которые воздух мог бы попадать туда, закрыты стеклянными панелями.

Мебель состоит из нескольких деревянных сундуков, нагроможденных так, чтобы образовать заднюю сторону кровати отшельника, которая сделана из больших, тяжелых подушек, положенных прямо на землю. Перед кроватью два низких столика – простые куски дерева, установленные на ножки, покрашенные в яркие цвета. У задней стены грота на небольшом алтаре лежат обычные приношения богам: медные чаши, наполненные водой и зерном, масляные лампы. Неровные каменные стены полностью покрыты свитками картин на религиозные темы. Один из них скрывает вход в небольшой кабинет – здесь лама тантрической секты держит взаперти демонов. Рядом с пещерой построены два сарая для хранения продуктов, наполовину скрытые нависшей над ними скалой. Как видите, жилище гомчена не совсем лишено комфорта.

Это «орлиное гнездо» – место романтическое и совершенно уединенное. Местные жители верят, что здесь живут злые духи: рассказывают, что мужчины, которые отваживались раньше заглянуть сюда в поисках отбившегося от стада скота или чтобы нарубить дров, встречались с необычными существами и часто встречи эти приводили к роковым последствиям.

Тибетские отшельники часто выбирают подобные места для своих одиноких жилищ. Во-первых, здесь им предоставлены подходящие условия для духовных практик. Во-вторых, сами они считают, что сумеют тут использовать свои магические способности для помощи добрым людям и животным, порабощая вредных, злобных духов и мешая им творить свои мерзские дела, – по крайней мере, такие благие намерения приписываются этим «святым» простыми людьми.

Семнадцатью годами ранее лама, которого горные жители прозвали Йово-гомчен (Господин Созерцательный Отшельник), поселился в той пещере, где я и увидела его. Постепенно монахи из монастыря в Лачене помогли ему обустроиться, пока жилье его не стало таким, каким я его описала.

Сначала гомчен жил в полной изоляции. Селяне или пастухи, которые приносили ему пищу, оставляли свои приношения перед дверью и возвращались, так и не увидев его. Жилище недоступно в течение трех-четырех месяцев в году, так как снега заносят долину, ведущую к пещере.

Когда он постарел, то стал брать с собой мальчика в качестве помощника; в то время, когда я пришла жить в пещеру, расположенную ниже его обиталища, он уже жил со своей нареченной супругой. Гомчен принадлежал к секте «Красных шапок», и его не связывал обет безбрачия.

В пещере я провела неделю, посещая гомчена каждый день. Беседы с ним были полны интереса, но еще больше меня интересовал повседневный быт тибетского отшельника.

Немногим западным путешественникам удавалось погостить в ламаистских монастырях – только Ксомо де Коросу да преподобным отцам Хуку и Габе из Франции, но никто еще не жил рядом с гомченом, а о них, гомченах, рассказывают множество удивительных историй. Такова достаточно веская причина, заставившая меня поселиться по соседству с этим гомченом. К тому же и мое непреодолимое желание самой попробовать пожить созерцательной жизнью – на ламаистский манер.

Однако моего желания мало, нужно получить согласие ламы. Не дай он его – и нет никакой возможности поселиться рядом с его уединенным жилищем. Скрылся бы он в своем убежище, и видела бы я только каменную стену, за которой «что-то происходит».

Разумеется, я выразила свое уважение ламе в соответствии с восточными обычаями: просила его наставить меня в учении, которое он исповедует. Он отрицал обширность своих познаний и сказал, что для меня мало пользы оставаться в этом негостеприимном месте и слушать невежественного человека, если я имею возможность вести длительные беседы с учеными ламами где-либо еще.

Однако я продолжала настаивать, и он решил принять меня – не совсем в ученицы, но с испытательным сроком, как новообращенную. Мои изъявления благодарности он прервал:

– Подождите, есть одно условие: обещайте мне, что не вернетесь в Гангток, не поедете на юг[31] и не предпримете никакого другого путешествия туда без моего разрешения.

Приключение становилось захватывающим; необычность его только повысила мое воодушевление – я пообещала не задумываясь. К моей пещере была пристроена грубая хижина, такая же, как у гомчена, из грубо отесанных топором досок. Горные жители в этой стране не знают пилы, а в то время и не желали знать. В нескольких ярдах построили еще одну хижину, где устроили небольшую комнату для Йонгдена и жилье для слуг.

Увеличение моего жилища вовсе не означало, что я получила возможность сибаритствовать. Мне с большим трудом удавалось находить воду и топливо и приносить их в свою пещеру. Йонгден, только что окончивший школу, оказался не более искушен в таком виде работ, чем я. Без слуг нам бы не справиться, а потому не обойтись без запасов продуктов и хранилища для них – ведь впереди долгая зима, а нам предстоит жить совершенно изолированно. Теперь те трудности кажутся мне мелочами, но тогда я дебютировала в роли отшельницы, а мой сын еще не начал готовить себя к исследовательской работе.

Прошло много дней; наступила зима, расстелив по всей стране безукоризненно чистый снег, завалив долины, ведущие к подножиям гор. Гомчен заперся в уединении. Я сделала то же самое. Ежедневно раз в день мне ставили еду перед входом в хижину; мальчик, который приносил ее и уносил пустую посуду, оставлял все в полном безмолвии, не дожидаясь моего появления.

Моя жизнь напоминала мне жизнь картузианцев, с одним исключением: они посещали религиозные службы. В поисках пищи к нам забрел медведь и, преодолев первое удивление и неповиновение, привык приходить и ждать, когда ему дадут хлеба и другой снеди, – все это мы ему бросали.

Наконец, к началу апреля один из мальчиков заметил черные пятна на поляне под нами и закричал: «Человек!» – так первые мореплаватели кричали: «Земля!» Наша блокада кончилась: принесли письма, написанные в Европе пять месяцев назад.

Потом в заоблачных Гималаях наступила весна; под моей пещерой, на девятьсот футов ниже, зацвели рододендроны. Взбиралась я на пустынные горные вершины; совершала длительные прогулки – они приводили меня в безлюдные долины с чистейшими озерами. Одиночество, одиночество… мозг интенсивно работает, чувства развиваются при такой созерцательной жизни, состоящей из постоянных наблюдений и размышлений. Становишься ясновидящей или, скорее, можно сказать – перестаешь быть слепой, как до сих пор.

В нескольких милях к северу, за последней грядой Гималайских гор, препятствующих проникновению индийских муссонов, над Тибетским плоскогорьем сияет солнце. Но лето здесь очень дождливое, холодное и короткое. В сентябре соседние вершины уже покроются плотными снегами, и наше ежегодное заключение начнется снова.

Каковы же плоды моего долгого затворничества? Трудно объяснить это, но я многое постигла. Кроме изучения тибетского языка с помощью грамматик, словарей и бесед с гомченом, я прочла с ним жизнеописания знаменитых тибетских мистиков. Он, бывало, останавливал чтение, чтобы поведать истории, свидетелем которых ему доводилось быть самому, и сходные с описанными в книгах; часто вспоминал людей, прежде знакомых, повторял разговоры, что с ними вел, и рассказывал мне об их жизни. Так, не выходя из хижины, его или своей, я побывала во дворцах богатых лам и в тайных жилищах многих аскетов, путешествовала по дорогам, встречая необычных людей. Вот так удавалось все больше узнавать Тибет – жителей его, их обычаи и образ мыслей: ценная наука, позже она сильно мне помогала.

Никогда не позволяла я себе думать, что этот отшельнический дом станет для меня последней гаванью. Слишком многое противостояло моему желанию остаться там и сбросить раз и навсегда груз пустых идей, рутинных забот и обязанностей, к которым, как и многие другие люди с Запада, я все еще воображала себя привязанной. Знала, что личность гомчена, которую примерила на себя, станет лишь эпизодом в моей жизни путешественницы или, лучше сказать, подготовкой к будущему освобождению.