Роландо Кристофанелли - Дневник Микеланджело Неистового

• Название: Дневник Микеланджело Неистового
• Автор: Роландо Кристофанелли
• Жанр: История

---

Жара стоит несусветная. Нетрудно вообразить, что со мной стало от изнурительного труда, духоты и усталости, накопившейся за последние месяцы. Я вконец измотан, не знаю ни отдыха, ни покоя, сплю мало, даже не раздеваясь, а ем только тогда, когда вспоминаю о еде. Наступила середина беспокойного августа 1507 года.

* * *

Написал сегодня письмо для кардинала Павии, в котором прошу его собственноручно вручить папе мое послание, сохраняя все в строжайшем секрете. Написал - и словно освободился от груза, камнем лежавшего на сердце. Что ни говори, а живущие здесь люди нуждаются в неотложной помощи. Для большей уверенности в успехе моего начинания адресовал письмо на имя моего брата Буонаррото, который лично вручит послание в руки Франческо Алидози, кардинала Павии.

Запечатав написанное письмо, я ощутил вдруг пустоту и, чтобы заполнить ее чем-нибудь, вышел из дома. Давно уже не испытывал такого чувства легкости и спокойствия... Проходя по соборной площади, остановился перед фасадом св. Петрония, чтобы вновь полюбоваться великолепными изваяниями, которыми украсил портал мастер Якопо, сын ювелира из Куэрча-Гросса, укрепленного городка близ Сиены. Своими творениями он показал болонцам, на что способны тосканские ваятели. Уверен, что моя статуя достойно завершит начатое им дело. Мы с Якопо делла Куэрча * навеки оставим память о себе на фасаде главного болонского собора, хотят этого или не хотят местные наглецы и завистники.

* Якопо делла Куэрча (ок. 1374-1438) - скульптор, перешедший от отвлеченной условности готической традиции к гармоничным композициям, передающим драматизм реального мира. Оказал влияние на Микеланджело (рельефы на библейские темы на фасаде собора Сан-Петронио, Болонья; надгробие Иларии дель Карретто, собор, Лукка; мраморная купель в Баптистерии, Сиена).

Кстати, о моей статуе. В последние дни без устали полирую ее, особенно там, где отливка дала некоторые изъяны. Никогда не предполагал, что это занятие столь трудоемко и требует поистине ювелирной точности.

* * *

Этот день, которого я ожидал с таким нетерпением, наконец настал. День еще одной победы, одержанной мной над соперниками. Полная победа, которой я добился благодаря неустанному труду, сметая все, что мешало мне на пути к намеченной цели: злопыхательство, козни соперников, зависть, непонимание. Но победа досталась ценой нечеловеческих усилий. Думаю, что, кроме меня, никто не смог бы ее одержать. Вряд ли кто иной устоял бы в этой схватке, когда за горечью первой неудачи последовали волнения, связанные с повторной отливкой, и нескончаемый изнурительный труд. Никто не выдержал бы такого испытания, да и мои недруги со дня на день ждали моей погибели...

Все это так живо припомнилось мне вчера, когда мой гигант был поднят и установлен в нише фасада св. Петрония. Я стоял и испытывал удовлетворение, доставшееся мне дорогой ценой. Ведь я не работал, как все прочие мастера, задающиеся лишь целью создать обычное произведение искусства и не помышляющие ни о чем другом. Нет, я был вынужден трудиться, словно на поле брани, и во что бы то ни стало победить.

Если говорить о гордости или, скажем, самолюбии, то такого добра во мне хоть отбавляй. Да разве дело в гордости или подспудном самолюбии, не терпящем превратностей судьбы? Скорее всего, виновен в этом мой собственный гений, который каждодневно порождает во мне бойцовский дух и заставляет подходить к любому новому творению как к битве не на жизнь, а на смерть. Все дело в нем - главном спутнике моей жизни. Амбиция, гордость, желание всегда побеждать были бы лишь обычным проявлением характера, если бы над ними не довлел мой гений. Оказавшись в привычной среде, он тут же взрывается и увлекает меня за собой. Мне доподлинно известно: его конечная цель - мое постоянное утверждение в искусстве.

Но сегодня мне хотелось бы сказать о другом. Колокольный звон, трели труб, веселые крики праздничной толпы - все смешалось по случаю открытия моего творения для всеобщего обозрения. А вечером был праздничный фейерверк. Народ ликовал и веселился, словно у него нет иных забот. А назавтра от праздника не останется в памяти следа, и на статую Юлия II будут смотреть со страхом и ненавистью. К сожалению, все в нашей жизни предается забвению...

Едва родившись, каждый обречен.

Недолог век его, и вскоре

Он солнцем будет в прах испепелен.

Уносит смерть и радости, и горе,

И наши мысли, и слова. Уж такова людская доля!

А предки, коих чтим, не боле

Чем тень или развеянный по ветру дым.

Вот перед ними мы стоим.

Они, как мы, любили и страдали.

А ныне от былых страстей, печали

Лишь холмик выжженной земли

У всех дни жизни сочтены.

Их очи видели когда-то белый свет,

Теперь пусты глазницы и страшны.

В них тьма и холод, жизни нет.

Пред бегом времени все смертны и равны.

Февраль 1508 года.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рим, апрель 1508 года.

Когда после стольких забот и треволнений я оказался в своей флорентийской мастерской, теша себя надеждой взяться наконец за незавершенные работы, из Рима пришел приказ немедленно возвращаться к папскому двору. На сей раз пришлось подчиниться, отказавшись даже от лестного предложения Содерини изваять еще большую статую, чем Давид. Дабы скорее вернуться в Рим, я немедленно прервал переговоры с владельцами каменоломен в Карраре о поставке мрамора. Воспоминание о встрече с папой в Болонье было еще столь свежо в моей памяти, что мне никак не хотелось повторения этой сцены.

Юлий II желает, чтобы я расписал плафон в Сикстинской капелле, оставив мысль о работе над гробницей. Сдается мне, что новое предложение сделано с единственной целью связать меня по рукам и ногам, ибо представляет собой совершенно обратное тому, чем бы мне хотелось на самом деле заниматься. Помню, что еще до моего бегства из Рима здешние злопыхатели и недруги были против такого поручения, а теперь все они ликуют. Но да будет известно им и самому папе, что я не потерплю никакого подвоха и никому не дозволю вмешиваться в мои дела!

Сразу же по возвращении домой после торжественного открытия статуи папы в Болонье в конце февраля я предложил моему отцу полностью освободить меня, то есть отказаться от так называемой отцовской опеки надо мной, которой он был вправе пользоваться.

Правда, я всегда действовал по собственному разумению и вопреки его воле. Он никогда не оказывал на меня влияния. Я уж не говорю о другом, о чем лучше умолчу. Итак, во время моего последнего пребывания во Флоренции мне удалось обрести полную свободу. Я мог бы и не прибегать к такой мере, ибо чувствовал себя в полной независимости от синьора Лодовико. Но мне следовало защитить мои собственные интересы, дабы беспрепятственно распоряжаться всем тем, что принадлежит мне по праву. Кроме того, мне теперь тридцать три, а посему вполне естественно покончить с какой бы то ни было зависимостью, даже от собственного отца. Уж не говоря об остальном, я настолько дорожу личной свободой и независимостью, что даже отцовская опека становится для меня в тягость.

Синьор Лодовико не раз говорил мне, что из всех пяти сыновей я причиняю ему больше всех хлопот. Он считает, что я мало забочусь о себе и, хотя люблю семью, предпочитаю держаться от нее подальше. Я, мол, полон странных идей, а порою меня обуревают "нелепые желания". До сих пор мой родитель сомневается во мне и даже, как мне кажется, относится с подозрением. Видимо, чтобы бедняга был в отношении меня спокоен, мне следовало бы выглядеть идиотом.

Мне не составило особого труда уговорить его отправиться к нотариусу и подписать заявление о предоставлении мне свободы по всей форме закона. Все это произошло во Флоренции тринадцатого марта, а официальный акт, подтверждающий мое высвобождение из-под родительской опеки, был зарегистрирован пятнадцать дней спустя, в канун моего возвращения в Рим. Помню, когда мы вышли от нотариуса, то по дороге к дому не обмолвились друг с другом ни словом.

Хочу сказать еще о том, что кардинал Сан Витале не является более папским легатом в Болонье. Папа отозвал его в Рим, назначив на его место павийского кардинала Франческо Алидози. От души желаю новому папскому наместнику исполнять свои полномочия в соответствии с законом, как и подобает честному человеку. Его предшественник сидит под стражей в замке св. Ангела и уже более не сможет вызывать к себе ненависть. Но болонцы не скоро забудут его деяния.

* * *

Приказал разобрать леса, воздвигнутые Браманте в Сикстинской капелле по распоряжению папы. Маркизанцу не терпится, чтобы я немедленно приступил к росписи. Насколько я понял, задуманная им конструкция ничуть не облегчит мне дело. Кроме прочих неудобств, огромная махина из досок подвешена с помощью канатов, для чего в потолке просверлены дыры, которые ничем не закроешь. Теперь по моим чертежам начали возводить новые леса, более удобные и переносные.