Андрей Кураев - Сатанизм для интеллигенции

• Название: Сатанизм для интеллигенции
• Автор: Андрей Кураев
• Жанр: Религиоведение

“Мы живем не в стране возрождающегося Православия или ислама, а в стране победившего оккультизма”.

В привычно либеральном духе столь мрачный вывод можно было бы приписать религиозному мракобесию о. диакона, однако автор книги – как раз в отличие от привычных либералов – взял на себя труд ознакомиться с весьма большим количеством авторитетных оккультных сочинений, общепризнаваемых практикующими в этой области, и приводимые в них рассуждения о тождестве Христа и Сатанаила, чрезвычайные похвалы Светоносцу-Люциферу, равно как и подробности тибетской культовой практики, даже и не на сугубо правоверный, но всего лишь на остаточно христианский взгляд чрезмерно приванивают серой. Широта и разнообразие практикуемых россиянами оккультных увлечений, вполне обретших права светской благопристойности, явно свидетельствуют о сильно пониженном, если не вовсе утраченном обонянии.

…Люди вольны практиковать какую угодно тантру и мантру, но в той мере, в какой они вообще способны осознавать свои действия, им следовало бы внятно уяснить для себя их вытекающие из тантры и мантры отношения с христианством – отвергнуть так отвергнуть, покаяться так покаяться, но, по крайней мере, не лгать и не умалчивать.

Уяснению этих отношений и посвящена книга о. диакона, который честно предупреждает читателей, что в известном смысле хочет лишить их свободы: “Вы вправе думать иначе, чем Православие, вы можете понимать само Евангелие и смысл христианской жизни иначе, чем Православие, наконец, вы просто можете говорить и писать, что хотите. Но одного вы не можете делать – в этих случаях вы не можете выдавать коктейль своих мыслей за Православие”.

Максим Соколов

---

Опасность могла исходить только от учений, по своему использовавших тот же духовный материал. Апостолы полемизируют с теми из язычников, что выдавали себя за христиан. Они полемизируют с гностиками. Гностики, жонглировавшие евангельскими образами и словами, гностики, использовавшие имя Христа для проповеди более привычных оккультных идей, могли быть приняты за действительных христиан – «они вышли от нас, но не были наши» (1 Ин. 2,19). От них надо было защитить Церковь.

У любого автора заметно, какие темы наиболее волнуют его. Он вдруг меняет свой тон, становится более настойчив, более эмоционален, он стремится доказать то, что со стороны кажется даже вполне понятным. Он вновь и вновь возвращается к этой теме. Так что же более всего возбуждает апостольский проповеднический дар? Что они стараются доказать своим читателям?

При внимательном знакомстве апостольские тексты поражают одной своей особенностью: если бы это были обычные фольклорные воспоминания учеников о любимом и обожествляемом ими учителе, эти тексты всячески подчеркивали бы именно Божественный статус Иисуса. Однако у ап. Павла и ап. Иоанна полемические интонации появляются не столько тогда, когда надо доказать, что Иисус – Бог, сколько тогда, когда надо убедить читателя в том, что Иисус – человек и что у него действительно было тело.

«О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, – ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, – о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом (1 Ин. 1,1-3). Это же просто гимн эмпиризма! „Видели, слышали, осязали!“. Это торжественное исповедание веры именно в телесность Слова. И затем в этом же послании ап. Иоанн дает критерий для различения духов: „Много лжепророков появилось в мире. Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, это дух антихриста“ (1 Ин. 4.1-3).

Море гностицизма и теософии, разлитое вокруг проповедников Нового Завета, отказывалось признать именно возможность воплощения Бога в человека. Божественность Христа гностики готовы были допустить, но при условии, что телесность Он воспринял лишь кажущимся образом, лишь для педагогических целей (чтобы легче и понятнее было проповедовать людям). Апостолы возражают: утверждать иллюзорность телесности Иисуса значит утверждать и иллюзорность Его страданий, и иллюзорность Его воскресения из мертвых (ибо то, что не было мертво, не могло и воскреснуть). А в итоге – «и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15,14). Если Христос умирал и воскресал не как мы и не вместе с нами, то нет в нас, в нашей жизни, в нашей плоти никакого обновления. Поэтому раннехристианская проповедь полемизирует с докетическим настроением (позднее породившим секту докетов, считавших, что Христос не воплотился, но лишь казался (dokeo) человеком).

Отсюда понятно, сколь значимы были для евангелистов смертные борения Христа. Они – доказательство Его подлинной, неиллюзорной человечности, Его истинной сопричастности нам. А потому – «Боится Христос смерти, но не трепещет, чтобы ясно показать свойства обоих естеств. Различие между естественным и противоестественным страхом смерти для рассудительных ясно и очевидно» (преп. Иоанн Лествичник1545 ). «Страх страданий составляет принадлежность человеческой немощи» (св. Григорий Нисский1546 ). Православие подчеркивает, что Господь «усвоил наши немощи»1547 , в том числе и страх страданий и смерти…» «Страх смерти – это природный страх: никакая природа не хочет своего уничтожения, потому что смерть не создана Богом и есть нечто Богопротивное», – поясняет В. Болотов1548. Это не выбор между «да» и «нет», а да – сквозь нет. Это как борьба со штормом: несогласие с ним требует битвы. «Отче! избавь меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел» (Ин. 12, 27). В лице Христа Бог испытал все, что в обычном человеке ведет ко греху. Если в ливень я иду домой – у меня нет выбора: хочу я дойти или останусь на ветру. Я всецело хочу дойти. Но это не означает, что мой путь беструден, безусилен, безвыборен. Лицо хочется отвернуть, ноги не могут идти… Так и Христос, не имея колебания между возможностями, которые кажутся равновеликими, претерпел бурю этого мира, и Его природно-человеческой воле нужно было непрестанное усилие. Его воля негреховна, но она оказалась в мире греха, не в своем мире, а потому должна претерпевать борение: «Это уже по-человечески, Господи мой, Господи!» (2 Цар. 7, 19).

Так вот, применительно ко Христу евангелистам было важно утвердить Его человечность; применительно к христианам – засвидетельствовать, что благодаря тому, что Бог стал человеком, человек приобщился к Богу и отныне может без страха и с надеждой смотреть во врата смерти. Евангелия говорят о Кресте Господнем; апостольские тексты – о том, что не бесплоден оказался Крест Сей в людях.

Мы можем представить себе, что все евангелисты были бы убиты вместе с ап. Стефаном. Даже в нашем Новом Завете более половины книг написаны одним ап. Павлом. Поставим мысленный эксперимент. Предположим, все 12 апостолов убиты. Близких свидетелей жизни и проповеди Христа не осталось. Но воскресший Христос является Савлу и делает его своим единственным апостолом. Павел же затем пишет весь Новый Завет. Кем мы тогда были бы? Христианами или павлинистами? Павел, как бы предвидя такую ситуацию, отвечает вполне резко: почему «у вас говорят: „я Павлов“, „я Аполлосов“, „я Кифин“, „а я Христов“? Разве Павел распялся за вас?» (1 Кор. 1,12-13). Разве Павел в этом случае назывался бы Спасителем?

Изменила ли Церковь «учению Иисуса», перенеся все свое внимание и упование с «заповедей Христа» на саму личность Спасителя и Тайну Его Бытия? Склонный к пантеизму А. Гарнак считает, что – да, изменила. В подтверждение своей идеи о том, что в проповеди Христа важнее этика, чем Личность Христа, он приводит логию Иисуса: «Если любите Меня, заповеди Мои сохраните», и из нее заключает: «делать христологию основным содержанием Евангелия является извращением, об этом ясно говорит проповедь Иисуса Христа, которая в основных своих чертах очень проста и ставит каждого непосредственно перед Богом»1549. Но ведь – Меня любите и заповеди – тоже Мои…

Можно привести другую морализирующую логию Спасителя – но и в ней мы увидим то же самое: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13,35). Что следует из этого, каков первейший признак христианина? Нет, не «иметь любовь», а «быть Моим учеником». «По тому узнают все, что вы студенты МГУ, что у вас есть студбилет». Что является здесь главным вашим атрибутом – имение студбилета или сам факт студенчества в МГУ? Другим важнее всего понять, что вы – Мои! И вот вам – Моя печать. Я вас избрал. Мой Дух на вас. Моя любовь в вас да пребывает.

Та важнейшая заповедь Христа, которую Он сам назвал «новой», также говорит о Нем самом: «заповедь новую даю вам – да любите друг друга, как Я возлюбил вас». Как Он возлюбил нас – мы знаем: до Креста.

Есть еще одно принципиальное пояснение этой заповеди. Оказывается, отличительный признак христианина – любовь не к любящим его («ибо не так ли поступают и язычники?»), но любовь к врагам. Но можно ли любить врага? Враг – это человек, которого я по определению, мягко выражаясь, не люблю. Смогу ли я полюбить его по чьему-то приказу? Если гуру или проповедник скажет своей пастве: завтра с восьми часов утра начинайте любить ваших врагов – действительно ли именно чувство любви обнаружится в сердцах его учеников в десять минут девятого? Медитации и тренировки воли и чувств могут научить равнодушно, без аффектов относиться к недругам. Но вот радоваться их удачам как своим человеку невместимо. Даже горе чужого легче разделить с ним. А радость чужого разделить невозможно… Если я люблю кого-то – любая весть о нем радует меня, от мыслимо скорой встречи с любимым человеком я радуюсь… Жена радуется успехам мужа на работе. Сможет ли она с той же радостью встретить весть о служебном повышении того, кого она считает своим врагом? Первое чудо Христос совершил на брачном пире. Говоря о том, что Спаситель взял на Себя наши страдания, мы часто забываем, что Он был солидарен с людьми и в наших радостях…

Так что же, если заповедь о любви к врагам невместима в нас – зачем Христос дает ее нам? Или ОН плохо знает человеческую природу? Или ОН просто хочет всех нас погубить Своим ригоризмом? Ведь, как подтверждает апостол, нарушитель одной заповеди становится повинен в разрушении всего закона. Если я нарушил один параграф закона (например, занимался вымогательством) – на суде мне не помогут ссылки на то, что я никогда не занимался кражей лошадей. Если я не исполняю заповеди о любви к врагам – что мне пользы от раздаяния имущества, переставления гор и даже отдания тела на сожжение? Я – обречен. И обречен потому, что Ветхий Завет оказался более милосерден ко мне, чем Завет Новый, предложивший такую «новую заповедь», которая подвергла своему суду уже не только подзаконных иудеев, но и все человечество.