Сергей Высоцкий - Не загоняйте в угол прокурора. Сборник

• Название: Не загоняйте в угол прокурора. Сборник
• Автор: Сергей Высоцкий
• Издательство: Голос
• Жанр: Детектив
• Год: 1993
• ISBN: 5-7117-0052-9

В однотомник известного прозаика, мастера детективного жанра Сергея Высоцкого вошли роман «Не загоняйте в угол прокурора», повести «Третий дубль» и «Недоразумение». Произведения отличают острая фабула, крутой, напряженный сюжет.

---

— Продолжайте, продолжайте! — кивнул Василий Константинович.

— Так вот, я и говорю, наш отдел со своей стороны включается в это шефство. Мы и самодеятельность в цехе организуем, и артистов пригласим туда. Будем считать цех своим родным домом.

— Спасибо, Алла Николаевна. Кто хочет еще высказаться? Может быть, вопросы есть? — спросил редактор.

Алексей Иванович чертил на листке бумаги квадратные рожицы, а сам чувствовал на себе напряженный, ищущий взгляд Гриши Возницына.

— Скажите, Александр Александрович, в результате модернизации цех будет оснащен современным оборудованием? — спросил Валентин Спиридонов. И, не дав Матвееву ответить, продолжил: — А то у нас тут одну ткацкую фабрику модернизировали — и смех и грех. У новых машин производительность оказалась на десять процентов ниже, чем у старых. Да и в обслуживании они сложнее…

— Мы о таких модернизациях знаем,— сказал Матвеев.— В цехе будут установлены карусельные станки, которых нет еще у американцев. Они сейчас ведут переговоры с нашим министерством о покупке лицензии. Производительность станков намного выше, чем у тех, на которых мы работаем. Я вам могу точно сказать…— Александр Александрович торопливо вытащил из кармана мини-компьютер и, смешно сложив губы в трубочку, начал считать. Все с интересом смотрели на него.— Вот… суммарный коэффициент производительности труда… Производительность в итоге вырастет больше чем на тридцать процентов.

— Вот это да! — восхитилась Алла Николаевна.

— А как с финансированием? С фондами? — продолжал допытываться Спиридонов. Алексея Ивановича всегда восхищала его дотошность. Валентин Сергеевич заведовал отделом быта. Острых статей, с которыми он выступал, директора столовых и коменданты общежитий боялись больше, чем пожаров. Да и начальники рангом повыше поеживались, когда к ним в гости приезжал Спиридонов или кто-нибудь из сотрудников его отдела. Один знакомый директор автопарка рассказал однажды в минуту откровенности Рукавишникову: «Вашего Спиридонова на мякине не проведешь — все облазит. И гаражи, и контору, ни одного закоулка стороной не обойдет. Я его, ей-Богу, больше горкомовского начальства боюсь». И вот показатель — ни на один самый острый материал Спиридонова никто не жаловался, ни одну строку не оспаривал. Проходило время, утихало раздражение на критику — как же, на весь город ославил, а мы ведь не хуже других,— и покритикованные смеясь вспоминали: «А здорово ты, Валентин Сергеевич, нас зацепил! За самое больное место. Ты бы вот теперь приехал, посмотрел…» И Спиридонов ехал.

Кое-кто в редакции считал Валентина Сергеевича педантом и занудой — не всем нравилась его манера называть вещи своими именами. А Рукавишников любил его за надежность.

— С финансированием все в порядке,— ответил на вопрос Спиридонова начальник цеха.— А фонды Госснаб нам выделил еще не все. Здесь мы просили бы помочь редакцию.

— Что за разговоры! Давайте статью. Напечатаем на самом почетном месте. Вместо передовой,— поддержал редактор.

— Вы хотите построить турбину на полгода раньше срока,— продолжал докапываться до сути дела Спиридонов.— А плотина к тому времени будет готова?

«Молодец,— подумал Рукавишников.— Смотрит в корень». И ему стало обидно, что не он, а Спиридонов сказал об этом во всеуслышание.

Все вдруг зашумели, переговариваясь, обсуждая сказанное Спиридоновым. Алексей Иванович посмотрел на представителей завода. Парторг что-то быстро-быстро шептал начальнику цеха. Тот улыбался, как показалось Алексею Ивановичу, скептически.

— Товарищи, товарищи! — Редактор постучал по столу толстым красным карандашом.— Кончайте шуметь. Вопрос ведь непростой. Я только удивляюсь, почему товарищ Спиридонов до сих пор молчал. Мог бы и пораньше о своих сомнениях поведать. Давайте послушаем, что скажут производственники. Что вы думаете, Александр Александрович?

— Конечно, у строителей гидростанции есть свои планы,— сказал начальник цеха.— Но ведь с помощью газеты мы можем скоординировать наши действия. Я думаю, это пойдет всем на пользу.

Внимательно слушая все выступления, Рукавишников никак не мог решить, выступать ему против предложения Возницына или не выступать. Он хорошо понимал, что может повредить Грише. «Если сейчас поддержать Спиридонова и привести все аргументы против, то вопрос могут снять с повестки редколлегии как неподготовленный, шеф рассвирепеет…— думал он.— И плакало Гришино выдвижение». А потом еще, Рукавишникову очень не хотелось омрачать свой день рождения! Соберутся друзья, сослуживцы, и старый его приятель, Гриша Возницын, как всегда, будет в застолье тамадой. А промолчать — значит смалодушничать, и поэтому он сидел и мучился до тех пор, пока не пришло спасительное, как ему показалось, решение: на редколлегии против не выступать, а попытаться доказать шефу свою точку зрения в спокойной обстановке. Зайти как-нибудь на днях вместе со Спиридоновым и поговорить по душам. К тому времени и вопрос с Гришиным выдвижением может решиться…

— Ну что ж,— пробарабанив пальцем по столу, сказал редактор.— Коллектив гидротурбинного начал очень ответственное дело. Государственное дело. Проведена серьезная подготовительная работа для того, чтобы построить турбину на полгода раньше срока. У людей большой трудовой энтузиазм. И наш долг — помочь им…— Он оглядел сидевших за столом членов редколлегии, словно хотел удостовериться, поддержат ли они его.— Помочь, а не сеять скептицизм!

«Ну, теперь спорь, не спорь,— подумал Алексей Иванович.— Шеф настоит на своем…»

— Кто за то, чтобы утвердить предложения промышленного отдела? — спросил редактор. Все, кроме Спиридонова, подняли руки. Поднял и Алексей Иванович.

— А против?

Против был один Валентин Сергеевич.

После редколлегии, когда сотрудники расходились по своим кабинетам, Рукавишникова догнал Гриша, дружески хлопнул по плечу:

— Спасибо, Алеха! Я уже боялся — вылезешь ты со своей демагогией. Как Валентин…

— Иди ты, Гриша, в баню! — огрызнулся Рукавишников.— Это ты демагогией занимаешься! А я тебе дело говорил.— И захлопнул дверь кабинета перед самым носом Возницына. Гриша приоткрыл щелку. Спросил весело, как ни в чем не бывало:

— Сбор в семь?

— В семь. Пироги не забудь! — сердито ответил Алексей Иванович, но не смог сдержать улыбки.

В комнате надрывался телефон. Рукавишников не обратил на звонки внимания, не снял трубку. Задумчиво глядел на улицу, на пеструю текучую толпу. «Не лучшим образом все получилось,— думал он.— Да ведь неудобно Грише ножку в такое время подставить. И не все еще упущено. Время есть…»

Алексей Иванович вздохнул, сел за стол, в мягкое крутящееся кресло. Разволновавшись, он всегда доставал из стола табак, трубку, долго прочищал ее, потом так же долго плотно утрамбовывал табак и с удовольствием закуривал. Вся эта процедура требовала внимания, сосредоточенности, успокаивала. Но сейчас Рукавишников делал все почти автоматически, и даже первая затяжка не принесла ему радости.

«А не слишком ли много я забочусь о том, как бы кого-то не обидеть? — подумал он.— Что-то не замечал я такой заботы у других».

И еще он подумал о том, что всю жизнь старался быть хорошим работником, прилежным и исполнительным, всегда опасался кого-то подвести, не оправдать чьего-то доверия. Всегда что-то давило на него — задание, которое требовалось выполнить к сроку, обязательство кому-то помочь, необходимость перед кем-то отчитаться. Не то чтобы он боялся начальства. Нет! У него всегда была своя точка зрения, и он открыто ее высказывал, но всегда как-то уж слишком хорошо понимал — понимал и помнил: то-то и то-то надо делать, а этого, напротив, делать никогда не следует. Даже когда он писал, в нем сидел внутренний редактор, который шептал ему: об этом писать не надо, эту тему лучше обойти — все равно не пройдет. А бывало ли так, что ничто не висело над ним, никакой червячок не точил внутри? Бывало ли полное раскрепощение?

Алексей Иванович поймал себя на мысли о том, что многие его поступки объясняются до неправдоподобности просто: ему не хотелось, чтобы о нем плохо думали. Ему нравилось выглядеть в глазах каждого, с кем он встречался, умным, энергичным, принципиальным. Ему хотелось, чтобы всем нравились его статьи. Чтобы о них говорили. И говорили только хорошее.

«Ну и что? — подумал он.— Разве есть люди, которым безразлично отношение окружающих к тому, что они делают? Мне не в чем себя упрекать. Какая чушь, эта никому не нужная рефлексия!»

— Какая чушь! — повторил он вслух и, словно сбросив с себя оцепенение, встал из-за стола. Посмотрел на часы. Было без пятнадцати три. «Надо ехать домой. К семи подгребут гости, а там еще конь не валялся. Приедет ли помочь Лида?»

2

Лида была приятельницей его бывшей жены. Она нравилась Алексею Ивановичу своим спокойным, ровным характером, чуть ироничным взглядом на жизнь. В молодости она была очень красивой, пожалуй, даже не столько красива, как эффектна. Высокая, стройная, с длинными черными волосами и матовой кожей лица. Лида нравилась мужчинам, и Рукавишников всегда удивлялся, почему жена, настороженно относящаяся ко всем его знакомым женщинам, так спокойна, когда дело касалось ее подруги. Она даже сказала как-то с едким сарказмом Алексею Ивановичу после одной вечеринки, на которой он много танцевал со своей сослуживицей, веселой и энергичной Таней Шмелевой: