Герберт Норман - Становление капиталистической Японии

• Название: Становление капиталистической Японии
• Автор: Герберт Норман
• Жанр: Экономика

Социально-экономический строй Страны Восходящего Солнца ещё в середине XIX века представлял собой классический тип феодальных отношений. Условным рубежом, отделяющим Японию феодальную от Японии капиталистической, является незавершённая буржуазная революция 1867–1868 годов, в результате которой была свергнута власть ставленника сёгунов правителя Токугава и и восстановлены легитимные права японского монарха. Годы правления взошедшего на трон императора Муцухито в японской историографии получили название «эры Мэйдзи». Исследованию характерных особенностей этого периода японской истории и посвящена предлагаемая книга крупного канадского японоведа и дипломата Герберта Нормана (1909–1957) «Становление капиталистической Японии» (оригинальное название — Japan’s Emergence as a Modern State).

Автором привлечён очень большой фактический материал, взятый главным образом из японских источников, который помогает раскрыть основное содержание событий 1867–1868 годов и характер сделки между японской буржуазией и феодальными элементами, предопределившей на длительный период особенности развития японского капитализма. Норман обстоятельно анализирует исторические предпосылки реставрации Мэйдзи, ранний период индустриализации, аграрную реформу и её социальные последствия, формирование партийной системы. Без ясного представления о том, как формировался новый экономический уклад, невозможно понять многих специфических особенностей современной Японии, её политической и экономической жизни.

---

Необходимо отметить, что новый режим, унаследовавший развалившуюся экономику бакуфу, не мог бы выпутаться из своего тяжелого финансового положения и приступить к осуществлению гигантских задач по преобразованию страны, если бы не пожертвования и займы (гоёкин) таких крупных купцов, как Мицуи, Коноикэ; Ивасаки, Оно и Симада. Например, в первые же дни своего существования новое правительство через свое Управление доходами «Кинкоку суйтосё», обратилось 26 декабря 1867 г. к Мицуигуми (компания Мицуи) с настоятельной просьбой оказать ему финансовую помощь. Таким образом, Мицуи, один из крупнейших купцов феодального периода, финансировавший режим Токугава, а затем императорский дом, с самого начала стал одним из финансовых столпов нового правительства[3]. Реставрация Мэйдзи, следовательно, была осуществлена коалицией купечества и самураев низших рангов, которые в качестве ёнин, или управляющих хозяйством даймё, фактически вершили всеми делами кланов. Эта коалиция одной части правящего класса с купечеством отвечала интересам крупных купцов, которые еще издавна стремились добиться покровительства от феодальных властей в обмен на свою финансовую помощь. В силу этого политические преобразования Мэйдзи и в особенности «уничтожение феодализма» в 1871 г. — этот поворотный пункт в истории страны, оставивший неизгладимый след на всей структуре современной Японии, — могут быть поняты только при условии изучения этого феодально-купеческого союза, для чего мы должны снова вернуться к периоду Токугава.

Исторические предпосылки образования феодально-купеческой коалиции

В Японии, несмотря на ненависть к купцам, которая клокотала в груди обанкротившихся феодальных владык, превратившихся в должников осакских купцов, гордых своим богатством, интересы феодального правящего класса настолько тесно переплелись с интересами крупного купечества, что все, что причиняло ущерб одним, задевало и других. Надменный даймё вынужден был подавлять свою спесь, если он хотел избежать банкротства. В том случае, если даймё прибегал к крайним мерам — отказывался погашать в срок свои долги или же угрозами по адресу своих кредиторов пытался заставить последних аннулировать долги, — он сразу же сталкивался с тем, что другие купцы, к которым он обращался за кредитом, очень вежливо, но категорически отказывали ему. Эта солидарность являлась для купцов своеобразной формой защиты своих классовых интересов[4]. С другой стороны, поскольку проценты от займов, предоставляемых самураям и даймё, были главным источником доходов крупных купцов, то полное разорение первых неизбежно привело бы и к разорению купечества[5]. Следует отметить сравнительную слабость японского купечества, которое было лишено таких источников накопления капитала, как торговля и грабеж, широко использовавшихся их европейскими коллегами в XVI–XVII вв. Ограничительные меры токугавского правительства и нищета крестьян, продолжавших вести натуральное хозяйство (денежное обращение начинало, конечно, проникать в деревню, но крайне медленно), препятствовали расширению внутреннего рынка. Как уже было сказано выше, основными клиентами тёнин были самураи, проживавшие в городах-замках, а также даймё, которые вместе со своей свитой были обязаны, согласно системе санкин-котай, проводить половину своего времени в Эдо. Купечество, прекрасно понимая, что его собственное процветание тесно связано с благосостоянием воинов и знати, являвшихся его клиентами-должниками, никогда не мечтало о лобовой атаке против всей системы феодализма, хотя оно всегда было готово финансировать политическую борьбу против бакуфу, выступая таким образом на стороне оппозиционных элементов феодального класса[6].

Поскольку изоляционистская политика токугавского правительства исключала возможность вложения капиталов во внешнюю торговлю или в промышленность, то купцы, в особенности мелкие, часто употребляли свои деньги, полученные от торговли или ростовщичества, на приобретение земли. Освоение пустующих земель, как отмечалось в предыдущей главе, являлось одной из сфер приложения купеческого капитала. Приобретенную землю купцы обыкновенно сдарали крестьянам в аренду (эй-косаку) на срок свыше 20 лет. Другим видом аренды была ситидзи-косаку, то есть аренда заложенных земель, взятых ростовщиками у крестьян в качестве залога. Существовали и иные виды аренды, благодаря которым можно было обходить феодальные законы, запрещавшие отчуждение земельных наделов. Однако в данном случае нас интересует то, что в результате разложения феодализма в Японии появился новый класс землевладельцев, которому было выгодно сохранение феодальных отношений, хотя и в несколько видоизмененной форме, и который, следовательно, имел больше общего с классом даймё, чем с крестьянством[7]. Не трудно понять, что феодальные власти питали отвращение к этому быстро растущему классу новых помещиков. Это подтверждается следующей выдержкой из летописи того периода «Канно Бакумон», которая свидетельствует как о степени распространенности этого нового вида землевладения, так и о той тревоге, которую оно вызывало в официальных кругах. «Говоря о вреде концентрации [земли], мы должны отметить, что богачи, обладающие чрезмерными богатствами, поглощают наделы бедняков и становятся еще богаче, тогда как бедные становятся еще беднее. Плодородные земли полностью захвачены богатыми, и бесчисленные бедствия народа в конце концов приведут к бедствию всего государства… Кто не знает, что численность населения падает, а площадь пустующих земель увеличивается? Имеются люди, которые, очевидно, не в состоянии платить налоги, в результате чего количество налогоплательщиков уменьшается, и нам не остается ничего другого, как прибегать к гоёкин [принудительным займам]. Причиной всех этих затруднений является концентрация [земли]».

Нельзя, конечно, не принять во внимание ту зависть к новым землевладельцам, которую испытывала феодальная аристократия, вынужденная делиться с купцами и ростовщиками своим некогда безраздельным правом взимания дани с крестьян. Однако перед лицом недовольного крестьянства, стремившегося либо путем восстаний, либо при помощи бегства сбросить с себя непосильное бремя, эта же самая аристократия становилась плечом к плечу с презираемым, но экономически сильным классом купцов и ростовщиков. Что касается крестьянства, то оно восставало как против финансового гнета феодальных властей, так и против эксплуатации новых землевладельцев[8]. По мере разложения токугавского режима эти две социальные группы, то есть прежние феодальные правители и новые землевладельцы, все больше и больше сближались между собой. Именно это, как мы увидим ниже, обусловило возможность того компромисса, к которому пришли эти классы при решении аграрного вопроса в период реставрации.

Большое значение для нашего анализа имеет тот факт, что сами даймё вынуждены были искать финансовой поддержки у крупных ростовщиков из Осака. Часто случалось, что казна клана попадала в руки богатого купца, который выдавал нуждающемуся даймё крупные суммы денег под крайне высокий процент и под залог его рисового дохода. Финансы клана Сэндай, например, контролировал осакский купец Масуя Хэйэмон, который, по словам писателя того времени Кайхо Сэйрё 1816 г.), «управлял финансами владетельного князя из Сэндая»[9]. В летописи, озаглавленной «Тёнин Кокэнроку», написанной в конце XVII в. выходцем из известного семейства Мицуи, Мицуи Такафуса, говорится о том, что огромное количество даймё стали должниками пятидесяти богатейших купцов Японии[10]. Несмотря на врожденное презрение военной касты к жадному на деньги купечеству, экономическая сила последнего притупляла остроту этого презрения, заглушала насмешливый хохот разорявшихся даймё и даже вызывала уважение и страх[11]. Огава Кэндо писал в своей книге «Тиридзука-дан»: «Хотя формально самураи управляют, а простой народ подчиняется им, в действительности мы, кажется, живем в такую эпоху, когда всеми делами заправляют выходцы из простых людей».

Признание экономической силы купечества открывало доступ наиболее преуспевающим купцам в среду правящей клики посредством принятия их в самурайские семейства. Когда воин попадал в затруднительное положение, он в свою очередь рад был укрыться от бушевавшего над его головой экономического «ненастья» в какой-нибудь купеческой семье, вступив в нее путем брака или усыновления. Многие честолюбивые купцы, слишком нетерпеливые для того, чтобы добиваться вступления в самурайские семьи обычным способом — путем усыновления или брака — покупали по установленной цене документы о своем номинальном усыновлении у нуждающихся хатамото или самураев[12]. Торговля самурайскими рангами приняла такие скандальные размеры, что Ёсимунэ 1677–1757) пытался запретить ее, но это запрещение не привело к желаемому результату[13]. Уже знакомство с периодом генроку 1688–1702 гг.) позволяет составить ясное представление об общественном значении класса тёнин. Этот период прославился любовью к роскоши, извращенными романами, сложной драмой, своеобразной живописью и литературой (школой живописи укиё-э и литературным жанром укиё-соси), в которых нашла свое отражение жизнь полусвета в Кёто и Эдо, а также обычаи простого народа[14]. Эта купеческая культура обладала непреодолимой притягательной силой для самураев и, несмотря на все красноречие конфуцианских моралистов по поводу «развращенности современного поколения и необходимости возвращения к более простым манерам», она оказала решающее влияние на формирование их нравов и вкусов[15]. Литература этого периода дает богатый материал, свидетельствующий о слиянии самурайства с тёнин, в особенности с верхним его слоем, что позволяло купечеству играть руководящую роль в политической и административной жизни кланов, равно как и в финансовых делах[16]. Это постепенное проникновение купеческих элементов на руководящие посты феодальной иерархии приобрело особенно важное значение к концу правления бакуфу, так как оно привело к сотрудничеству между крупными купцами из Осака и представителями ведущих антитокугавских кланов. Один из крупнейших государственных деятелей, Ито Хиробуми, например, являлся выходцем из семьи плебейского происхождения, которая приобрела самурайский ранг в клане Тёсю. Можно привести много и других примеров слияния феодальной правящей верхушки с торговой буржуазией[17].