Юзеф Крашевский - Из семилетней войны

• Название: Из семилетней войны
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Историческая проза

Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма.

---

Гертруда отправилась вперед на третий этаж; Симонис осмотрел комнаты: они были светлые, веселые и понравились ему. Оставалось только узнать цену, так как все остальное было подходяще, в особенности соседство старушки.

Служанка, хотя ее и не спрашивали, сообщила, что живший в них какой-то чиновник платил, вместе с прислугой, по три талера в месяц… Цена была доступная. Все шло как по маслу. Баронесса подтвердила вернувшемуся Симонису слова Гертруды, и условие было заключено поцелуем руки старушки. Узнав еще от баронессы, что не следует проливать воду на пол, портить стен гвоздями и бить оконные стекла, Симонис отправился за своими вещами.

В тот же день он уже был на своей новой квартире и, не откладывая в дальний ящик, написал к графине де Камас все, что узнал в продолжение дня и с минуты своего приезда в Дрезден. На следующий день утром Бегуелин был очень удивлен, получив письмо для пересылки графине. Его видимо беспокоила такая поспешность со стороны молодого человека.

— Извините меня, — обратился он к Симонису, — но я должен вам заметить, что вы слишком ретивы… Раз вы их приучите, они станут требовать от вас частых сведений, а наша корова не всегда имеет молоко… К тому же, ветер иногда разносит такую грязную пыль по улицам, что ее посылать не стоит.

Симонис промолчал, но письмо было отправлено.

IV

Это было в то самое время, когда Брюль пользовался сильной, практически неограниченной властью. Всем было известно, что после Августа Сильного царствовал Август III, кроткий, набожный, любитель опер и охоты, халата и трубки. Его только и можно было встретить на охоте в Губерсбурге, в его часовне, или же в театре. Саксонией управлял не Божией, а королевской милостью — Брюль; и после нескольких неудавшихся попыток низвергнуть его, все пришли к тому убеждению, что пока жив король, царствовать будет Брюль.

Король предпочитал не вмешиваться ни в какие политические дела, так как любил быть в хорошем расположении духа, есть, пить, спать, стрелять, забавляться оперой, шутами и любоваться своей роскошной картинной галереей. Только время от времени он спрашивал, есть ли деньги, и, получив вполне удовлетворительный ответ, засыпал спокойно.

Нельзя было не признать неподражаемой изворотливости, с которой Брюль, казалось, доставал деньги из-под земли. Все было обложено налогами, даже нищие должны были платить известную сумму за право собирать милостыню; но никто не смел сопротивляться чему-нибудь ни словом, ни делом. Наконец, брали деньги в долг у голландцев и не упускали ни малейшего случая взять их там, где представлялась возможность, и хотя войска не получали жалованья, но зато опера была доведена до совершенства.

Последняя победа, одержанная Брюлем над графом Динаром, доказала, что с ним воевать невозможно.

Граф Маврикий-Карл Линар, бывший послом в Петербурге в царствование Анны Иоанновны, оставив этот пост, жил в Дрездене без всяких занятий, в чине тайного советника. Министр отлично знал, что граф строит против него козни и ждет только удобной минуты, чтобы очернить его перед королем; но Брюль так ловко устроил, что без его разрешения никто не имел права видеться с королем, а графа, как бы из вежливости, он лично всегда провожал к королю и не оставлял их вдвоем ни на одну минуту: Брюль вводил и выводил его из кабинета.

Войскам не было заплачено жалованья за двадцать восемь месяцев. Линар, наконец, нашел смелого полковника, который, зная положение армии до мельчайших подробностей, описал проделки министра в прошении к королю, умоляя последнего обратить внимание и смилостивиться над войсками. Линар это так ловко устроил, что несмотря на шпионов, окружавших короля, прошение очутилось на столе в такое время, когда королю ничто не помешало прочесть его.

Можно себе представить, как это поразило его, когда он, куря трубку и думая об опере, узнал об ужасном положении страны… Все было описано до малейших подробностей, так что не могло быть никаких сомнений.

Король страшно побледнел и тотчас велел позвать к себе Брюля, который ничего еще не подозревал; в это время король обыкновенно отдыхал, а министр, окруженный своими приближенными, беседовал с ними в самом лучшем расположении духа, как вдруг вошел паж и доложил, что его требует король. Брюль был уверен, что война неизбежно должна была вспыхнуть между итальянцами, — отцом Гуарини и Фаустиной, и что по этой причине король зовет его к себе. Министр живо оделся и велел нести себя ко дворцу. Но один взгляд на короля доказал ему, что произошло что-то гораздо важнее. Король, не говоря ни слова, подал ему прошение полковника. Будь на месте Брюля кто-нибудь другой, то наверное он растерялся бы и выдал себя своим волнением, но министр всегда был готов к такой роли, какая требовалась обстоятельствами. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он спокойно прочел прошение до последнего слова, сложил бумагу и спрятал ее в карман.

— Ваше величество, — начал он, — служа верой и правдой вашему королевскому величеству, защищая вас своею грудью, работая день и ночь над тем, чтобы ни малейшая тучка не затмила вашего горизонта, я, вместе с вашей королевской милостью, приобрел много завистников, преступных и гадких людей. Эти негодяи не пренебрегают никакими средствами, чтобы унизить и очернить меня в ваших глазах, с целью лишить меня вашего доверия. Все высказанное в прошении — наглая ложь… к завтрашнему же дню я обещаю представить вам самые верные доказательства тому, что все войско получило свое жалованье до последнего месяца. Это самая низкая клевета!

Король с удивлением посмотрел на него и вздохнул свободнее.

— Ты правду говоришь мне, Брюль?

— Ручаюсь своей головой, ваше величество,

— Значит, это действительно клевета?

— Или полнейшее сумасшествие, которого я не понимаю, — прибавил Брюль. — Но, Бога ради, позвольте мне оставить это до завтрашнего дня… Завтра все разъяснится: это обстоятельство не должно омрачить вашего расположения ко мне,

И, поцеловав протянутую руку короля, он ушел.

Удвоив в передних стражу, чтобы решительно никто не мог пройти к королю, Брюль велел нести себя в военное министерство и проработал там всю ночь напролет, но над чем? — не известно. Довольно того, что все полковники расписались в получении жалованья для уплаты войску.

Ночью Геннике явился к полковнику, который с нетерпением ожидал результата своего прошения. Все его родные: сестра, жена и дети трепетали в смертельной тревоге.

Геннике пожелал говорить с полковником наедине.

— Вот, господин полковник, квитанции в уплате жалованья войску до последнего месяца… Я получил приказание арестовать вас и отвезти в Кенигштейн, пока не разъяснится все дело, возбужденное вашим прошением.

Полковник побледнел, но решительно заявил, что готов ехать.

— Вам, должно быть, известно, — прибавил Геннике, — что для всех едущих в Кенигштейн ворота широко открыты, но для обратного путешествия они редко открываются… Но от этого есть еще возможность избавиться… стоит только согласиться подписать вам эту пустую бумагу, или, точнее, признание, что вы, в припадке безумия, которым страдаете, сделали ложный донос. Ведь в этом для вас нет ничего обидного.

— Ни за что на свете! — воскликнул полковник.

— В таком случае едемте в Кенигштейн.

Семья несчастного, слушая все время у дверей, при одном слове "Кенигштейн" затрепетала, и все ворвались в комнату, рыдая и заламывая руки.

Геннике подошел к жене.

— Сударыня, — обратился он, — мне очень жаль вас: полковник может погибнуть. Просите его подписать вот эту бумагу, и он будет спасен…

Полковника окружили родные, жена, дети и настойчивыми просьбами склонили его подписать свой приговор быть сумасшедшим.

На следующий день утром Брюль торжественно представил королю отчет и квитанции, с убедительной просьбой не наказывать несчастного полковника, на которого он не имеет никакой обиды. Затем он исходатайствовал у короля пожизненную пенсию для полковника, с тем однако, чтобы он вышел в отставку и переселился в какой-нибудь отдаленный город в горах.

Граф Динар весь вечер смеялся над своей проделкой и с тех пор уже не пробовал больше губить Брюля.

Об этой истории Симонис узнал от Блюмли, дня через два после своего приезда. Блюмли обещал ему показать в тот же день все богатства министерского дворца. Пользуясь отсутствием короля и его министра, которые отправились на охоту в Шардау, он повел его полюбоваться дворцом.

Действительно, там было на что посмотреть. Пространство, занятое дворцами, садами, галерей и бельведером, стоило громадных Денег. Вид отсюда на Эльбу и на ее возвышенные берега, покрытые лесами, был восхитителен.

Для этого нужно было купить тринадцать домов, чтобы на их развалинах воспроизвести эту резиденцию, называемую Балконом Дрездена. Все постройки делались по планам знаменитого в то время архитектора Книфеля; на возведение их покупали самый лучший материал и не жалели денег; здесь был театр, галерея, библиотека, киоски, фонтаны, мраморные изваяния… Симонис только удивлялся, проходя по залам, обитым гобеленами и золоченой кожей; среди них находились громадные зеркала, а над ними — раскрашенный потолок. Все камины были фарфоровые, украшенные изящными рисунками; все печи имели вид каких-то древних исторических памятников. Полы, стены, потолки, словом, все было украшено драгоценным фарфором.