Яна Лапутина - Игра в гейшу. Peek-a-boo

• Название: Игра в гейшу. Peek-a-boo
• Автор: Яна Лапутина
• Жанр: Современная проза

«В ваших руках книга-коса, в которой туго переплетены реальность и вымысел, образы героинь совпадают с людьми, которых я знаю и которые живут в этом городе. Могу сказать честно, в той или иной степени, все, что здесь описано реально произошло. Эти книга появилась не случайно. Долго наблюдая за своими друзьями, мне захотелось вместить все наши слова и переживания в одну историю, а может, и поменять что-то в жизни. Ведь мысли материальны. Итак, четыре героини, четыре характера и четыре пути к счастью. Все они играют в прятки с самими собой, убегая и вновь создавая действительность. Их можно осудить или принять, а можно сыграть вместе в гейш. Девушкам XXI века посвящается!»

Яна Лапутина

---

– Aujourd’hui je me sens mieux,[6] – почему-то по-французски сказала Танька.

Томас посмотрел на нее, чуть откинув голову, а затем очень нежно коснулся подушечкой среднего пальца гипсовой накладки на Танькином носу.

– Карашо.

– Да, – кивнула, улыбнувшись, Танька.

Томас, приблизившись к Таньке лицом, посмотрел на нее понятным для каждой женщины взглядом.

Она, прочитав в нем все как надо, отрицательно покачала головой.

Вчера, когда Артур, подкатив ее прямо ко входу на «ферму», вот так же призывно-вопросительно посмотрел на нее, Танька ответила словами, которыми ее напутствовал Отари после операции:

– В течение семи—десяти дней никаких физических нагрузок. Включая, включительно. Я выражаюсь понятно, Артурчик?

Во фразе Отари, процитированной Танькой Артуру, вместо слова «Артурчик» было слово «Коркина». А интонационно – точь-в-точь.

Томас, как и Артур в машине, на это, может только посемафорней, развел в стороны длинными руками: мол, что поделаешь, хоть и хочется.

Артур, правда, так же бессловно, но выразительно, на всякий случай поитересовался глазами насчет еще одного, так сказать, альтернативного способа. На что Танька хихикнула, не сильно раскрывая еще отекшие губы, которым было немного больно, как и всему лицу, а ответила запомнившейся от одной вокзальной официантки фразочкой:

– Буфет закрыт. Хадогов и ганбупгенов нету.

Глава 12

После ужина, вернувшись в номер, я сказала Машке, что хочу одна побродить по парку, и, утеплившись, вышла.

С минуту или чуть больше подышала возле гранитного вазона, попахивающего скорым снегом, сыроватым ветром, потом достала из сумки Vertu, подарок Димы, и набрала номер старшего администратора.

– Слушаю вас, – мгновенно отозвался ее приветливый голос.

– Это я, добрый вечер. Пожалуйста, прямо сейчас выходите из «фермы». Жду вас.

Я закурила, левой рукой приподняла меховой, из шиншиллы, мягкий воротничок своего пальто от Georgio Armani. Скоро зима. Снег. Скользкие дороги (а резину еще не меняла) и постоянная грязь на лобовом стекле автомобиля. Может быть, плюнуть на все, сесть в самолет, и через четыре часа, всего-то четыре часа... Белый песок под босыми ногами, теплое, как парное молоко, море и солнце, египетское, неизменно открытое, нежное...

– Добрый вечер, – сказала администратор, летящей упругой походкой спустившаяся ко мне по каменным ступеням. – Не заставила ждать?

– Нет. Замечательно выглядите.

– Спасибо. Стараюсь.

Она умела принимать поверхностную, ни к чему не обязывающую лесть. А выглядела сейчас действительно хорошо. В светло-сероватом двубортном полупальто из шерсти и трикотажа от PINKO. Шесть, в два ряда, красивых пуговиц, пояс с пряжкой и такие же пояски-перехваты над трикотажными манжетами рукавов.

– Я, по-моему, догадываюсь, о чем пойдет речь, – сказала администратор, не отрываясь, глядя в мои глаза. – Я узнала о случившемся на Арбате, а затем и в четырнадцатом номере, через тридцать семь минут.

– Это не оправдывает вас, – как можно мягче сказала я.

– Знаю.

– И что?

– Я уже отдала приказ всем дежурным по «ферме» держать постоянно включенными, но с убранным до новостных программ звуком, телевизоры. И немедленно сверять услышанные по эфиру фамилии с фамилиями наших клиентов. То же самое будет и у меня в кабинете. Я не могу простить себе промашку с Какаулиной... и готова понести...

– Достаточно, – остановила я администратора. – Слава богу, что Какаулину удалось спасти.

Глава 13

Лешина квартира была в ничем не украшенном, грузновато-тяжелом от однообразных рядов окон доме на Кутузовском, как раз напротив гостиницы «Украина».

– Стиль позднего КГБ, – сказал Леша, когда они впервые с Машкой, после ознакомительно-опустошительной ночи на четвертом этаже, в почти бесстенной, как бы распахнутой, когда-то трехкомнатной квартире с широченной кроватью на подиуме, спустились вниз, в ресторан «Zолотой».

Машке запомнилось, как Леша умело и хлебосольно грузил ее фуа-гра с лесными ягодами и вкуснейшим ризотто с белыми грибами, сыром и коньяком.

Лешина широкость ощущалась во всем: от восемнадцатилетнего виски Chivas Regal, штучно закрученных сигар Dannemann Artist Line, туалетной воды Prada до высоких лоферов от Salvatore Ferragamo.

Почти сразу после отъезда Леши в такую долгую командировку по Сибири она решила пойти к нему и навести порядок. Тем более что ключ от квартиры Леша доверительно, и при этом как бы между прочим, вручил ей, улыбнувшись своими красивыми губами.

– Живи и жди меня. Только очень жди.

Начитанность и общекультурная осведомленность Леши была неожиданна и приятна для Астаховой. При этом он никогда по-пижонски не выставлял это на обозрение. Он знал то, о чем говорил, читал то, что называл, и ценил в прочитанном то, что возбуждалось в нем новизной отношений и ситуаций, талантливо вымышленной авторами реальности.

– Вообще, Машенька, – сказал однажды Леша, – мне нравятся сильные переживания, они лучше всего очищают душу от сложного. После них остаются только предельно простые вещи... Голод, страх, холод, боль, усталость. А еще какое-то бессознательное понимание, что все в жизни просто и страшно. От того все мечты и желания упрощаются. До тепла, сна, еды, безопасности, своей крыши над головой – и все. А что еще? – Леша помолчал и вдруг как-то не стыкуемо с только что произнесенным добавил: – Я не люблю, Маша, сильно открытых пространств. И это – без комментариев.

Протирая от пыли книжные полки с такими привычно знакомыми Машке фамилиями: Гессе, Оруэлл, Вулф, Фриш, Хемингуэй, Селинджер, Апдайк, Камю, Кафка, Джойс, Набоков и etc., она на самой нижней нашла альбом с заметно потертой и грязновато-захватанной обложкой.

Машка, не задумываясь, машинально, не ощущая в себе ничего похожего на любопытство к неведомой жизни другого, раскрыла альбом.

С первой же страницы его на Машку очень внимательно посмотрели из-под надвинутых до самых бровей, выцветших от пота бандан четыре глаза: Лешины и... и... и... – Машка мучительно вспоминала, у кого она видела такие, и вспомнила – у личного охранника Иркиного Олега – Мишки.

Олигарх пригласил Ирку с подругами на двадцать второй этаж в Sky Lounge, в несусветно дурацком здании Президиума Академии наук на Ленинском проспекте. Здесь на открытой веранде в паузе между безликим цыпленком с соусом «Кимчи» и еще не поданным десертом Машка с бокалом новозеландского шардоне подошла к ограждению, чтобы отсюда с высоты посмотреть на Москву.

Михаил, посланный к ней глазами Олега, как-то неслышно возник рядом.

– Клево, правда? – вежливо спросил он. – Я – Мишка.

И Машка, не так уж часто употребляющая сленг, ответила предельно простодушно:

– Клево, если честно. Я – Машка.

Они рассмеялись. При этом Машка заметила, Мишкины глаза не смеялись. Смеялись рот, губы, щеки. Но не глаза. В их голубизне, за зрачками, скрывалась выжидательная внимательность.

А сейчас вот такие же глаза смотрели на нее с фотографии. Машка машинально провела ладонью по лицам Леши и Мишки. Приблизилась к ним и, вбирая в себя все-все, до мелочей: заношенный камуфляж, застиранные треугольники тельняшек, отсутствие пуговиц на карманных клапанах, небритость прожаренных солнцем, осунувшихся щек, кисти рук в беспальцевых перчатках, стволы оружия, сжимаемые пальцами правых рук с ободранными, но чистыми ногтями, – догадалась, как-то по-самочьи, интуитивно разгадала смысл Лешкиных слов: – Я не люблю открытых пространств...

Мишкины пальцы держались за ствол стечкинского пистолета-пулемета, а Лешины – за глушитель снайперской винтовки.

«Леша – снайпер, – сказало что-то в Машиной голове, и добавило: – Он умеет стрелять в людей».

Глава 14

Когда Ярославе Петелиной понадобились для работы над новым романом нюансы и подробности снайперского мастерства, она, поразмыслив, обратилась к Мишке, к которому почему-то, вот уже черт его знает почему, испытывала еще и никак не осознанную, периферийно-отдаленную, но тем не менее по-бабски настороженную заинтересованность.

Когда он, широкоплечий, высокий, затягивался в костюм от Brioni из тончайшего, с отблеском, темного вельвета, не застегивая на две верхние пуговицы белую рубашку от Gucci и так далее, Ярослава, каким бы ни был по многолюдности очередной прием, как бы кожей ощущала Мишкину близость.

Он был – телохранитель. И в этом неоднозначном слове Ярослава сначала как пишущий человек, а затем и как женщина чуяла странный и притягивающий смысл.

К тому же Водорезов успешно исполнил ее сугубо-личную просьбу, рассказав про постельные подвиги Олега с Иркой. И если что-то обеспокоило ее в этом известии, так это наличие у Ирки ребенка. Сонечки. К ней, по рассказам Мишки, Олег задышал очень неравнодушно. Поэтому Олегово превентивное блядство было изначально простительно ему, а вот душевное притяжение к чужому, очень маленькому человечку, опасным. У Петелиной детей быть не могло. Давнишний-давнишний аборт навсегда перечеркнул эту возможность.