Александр Карнишин - "Чернуха"

• Название: "Чернуха"
• Автор: Александр Карнишин
• Жанр: Научная Фантастика

Чернуха, это когда беспросветно и мрачно. Жуть, кровища и грязища — и нет никакого света в конце тоннеля

---

Там все было грязное, серое и коричневое. И немного красное сначала. Какие-то деревяшки, очень много разной бумаги, на которой уже ничего не прочитать. Про "прочитать" это мальчик Коля просто так подумал. Его учили, но он пока мог только по слогам. И если есть картинки. И чтобы буквы были большие.

Еще валялись тряпки. Тряпок было много. Они были мокрые и грязные. Тусклые, как мамина половая тряпка в ведре под раковиной. И так же противно пахнущие. Даже сильнее.

Мальчик Коля сморщился и чуть не заплакал. Потому что домашняя половая тряпка пахла теплом и домом. А эти тряпки, свернувшиеся в поле в какие-то комки и клубки, пахли холодом и болезнью. Так не должно пахнуть на курортном морском побережье, где все отдыхают летом.

И еще эти тряпки слишком похожи на людей.

Нет, не интересно. Скучно и не интересно.

Он опускал голову еще ниже, горбился, смотрел только под ноги, чтобы случайно не наступить на что-нибудь нехорошее. Он не знал, на что. И он даже не хотел знать, какое такое нехорошее. Он просто смотрел под ноги и аккуратно выбирал путь между кучами мусора, размытыми бумагами, вонючими тряпками. Между всем тем, что принесло внезапно поднявшееся море.

Мальчик Коля очень устал.

Он плакал от боли и голода. Вчера тоже плакал. И если бы было тепло, он лег бы возле кустика и лежал так, пока его не найдут. Но было холодно, поэтому он медленно шел по дороге. А под тем кустиком он бы не лег. Там был мусор и грязь и тряпки. И пахло от кустика.

У него болела голова. А еще он ударился, когда все началось. И теперь у него распухла и болела одна рука.

Мальчик Коля подумал, что это хорошо, что он как раз гулял. Потому что если бы он не гулял, то сейчас бы не смог надеть пальто. Потому что болела рука. А без пальто он бы давно замерз.

Папа рассказывал, что когда замерзаешь, сначала больно, а потом становится тепло. Мальчику Коле было холодно и больно. Значит, он не замерзал.

Папа работал в институте. Институт был тут же, совсем рядом с их поселком. Папа был биолог.

А мама была не биолог. Она была учитель. Она учила Колю читать. Писать она тоже учила, но пока большие разлапистые буквы получались у него похожими на пауков. Папа смеялся и говорил, что ученому хороший почерк не нужен.

Мальчик Коля вздохнул и тихо-тихо заскулил от боли и от холода. И еще от обиды. Потому что никто не помогал ему, а он же еще маленький! А тихо, потому что громко — страшно. Такая тишина стояла над дорогой, что когда свистел ветер, казалось, что раздается музыка. А если сказать слово — все-все услышат.

Коля не знал, кто все-все. Он просто шел по пустому тихому плоскому пространству, усеянному мусором, битым стеклом, мокрыми тряпками. Все было серо и тускло. Все было холодно и скучно.

Он поднял лицо вверх, шмыгая носом, посмотрел на небо.

Черные тучи не обещали солнца. И прекращения мелкого холодного дождя — тоже.

Мальчик Коля подумал, что дождь — это хорошо, потому что не будет пожара. Дома же никто не остался, и никто не следит за газом в печке. А когда дождь — все мокрое. И пожара не будет.

Он опять вздохнул, вытер рукавом нос, засунул руки во влажные холодные карманы, сгорбился, скрючился весь, и сделал еще два шага.

Что- то толкнуло его в грудь, опрокидывая на спину. Мелькнули вверху черные тучи, несущиеся куда-то. Потом прямо возле носа оказалась грязная вонючая тряпка. А потом мальчик Коля умер.

— Куда стрелял? — хмуро спросил, проснувшись, человек в камуфляже, вылезая из спального мешка.

— Да вон, ползло что-то.

— Ну-ка, ну-ка… Ориентир скажи.

— Правая обочина дороги, пятьсот метров, серое пятно.

Пауза длилась и длилась.

— Ну, молодец. Объявляю, значит, благодарность. Подстрелил. Иди теперь, отдыхай. Я покараулю.

— Есть! — козырнул первый.

У них была палатка с надувным полом, спальные мешки, спиртовки, на которых они разогревали еду и варили кофе. До смены с поста на линии карантина оставалось еще восемь часов.

Жизнь кончилась

Стук в дверь раздался в самый неподходящий момент.

— Чего надо? — сипло крикнул Иван, выбираясь из-под скомканных и скрученных простыней.

— Откройте, пожалуйста. РПН!

Бормоча вполголоса ругательства, Иван накинул простынку на разлегшуюся разгоряченную девушку, прижал палец к губам — мол, никшни и не отсвечивай — и, поправив рубаху и застегнув брюки, вышел в тесный тамбур. Как только он щелкнул задвижкой, дверь вырвалась из его рук, а в номер, подталкивая его перед собой — "чего вы толкаетесь?", ввалились сразу пятеро полицейских в черном.

— В чем дело, собственно? — попытался показать, кто здесь хозяин Иван.

— Мы получили информацию, что в вашем номере — гостья. А время, — один из "черных" акцентировано четко поднял руку и посмотрел на часы, — уже полночь. Прошу дать разъяснения.

— Какие разъяснения? Мы взрослые люди! — начал было качать права Иван.

Но тут двое больших и крепких в черном подошли к нему, довольно невежливо оттеснили к креслу, толчком усадили. Тут же на обоих плечах оказались чужие тяжелые ладони, предупреждающие, что встать так просто не удастся.

— Сначала от девушки…

Загорелое лицо высунулось из-под простыни, тонкая рука молча протянула паспорт.

— Так… Сандра… Ишь, имен больше нет как будто… Возраст — совершеннолетняя. Ага. Семейное… Вдова. Вероисповедание… Ага. Девушка, одевайтесь, распишитесь в протоколе и можете быть свободны. Ну, а теперь — ваши документы.

Паспорт Иван бросил на столик у зеркала, как вошел. И теперь документ поднесли к его глазам:

— Ваш паспорт?

— Мой.

— Запишите: принадлежность документа подтверждает лично. Так…,- привычные пальцы быстро перелистывали страницы. — Совершеннолетний. Православный. Наш клиент, я же говорил… Состоит в браке… Оп-па… И как же это понимать?

— Там, под обложкой, свидетельство о расторжении брака, нотариально заверенное!

— Под обложкой, под обложкой… Что тут у нас? Записывайте, записывайте: два презерватива импортных, карточка "Виза" — номер потом спишете, три визитные карточки разных людей, две черно-белые фотографии размера три на четыре, записка на обрывке листа в клетку… Все.

— Как — все? — рванулся Иван, но тут же осел обратно, придавленный тяжелыми ладонями.

— А так — все, — старший из "черных" отодвинулся от стола, на котором раскладывал все найденное. Он показал буквально вывернутую обложку, повел рукой над выложенными на стол предметами. — Всё. Итак, ваши объяснения?

— Может, выпало где-то в коридоре?

— Тут — ничего! — тут же отозвался кто-то из тамбура, продолжая шуршать вещами.

— И тут — тоже ничего. Ну-с? — склонил голову набок старший. — Как же так? А еще — православный…

Укоризна в голосе была неподдельной.

— Я прошу позвонить моему адвокату.

— Отказано.

— Почему?

— Вы еще не поняли? Мы — не милиция, у нас законы другие. Мы — религиозная полиция нравов!

— А если бы я был атеистом?

— Вот тогда с вами бы разбирались другие люди и по другим законам. Но у вас в документе сказано: православный. Вон и крест на груди вижу… Грешить изволите? Давно ли Библию читали? А на исповеди бываете? И на исповеди врете? — и уже отворачиваясь, бросил своим. — Пакуйте.

Тут же на голову Ивана набросили черный мешок, руки связали сзади пластиковыми наручниками, его подняли тычками из кресла и повели, поддерживая с двух сторон.

Уже на выходе, на последнем шаге, услышал Иван тихий голос:

— Спасибо, Сандрочка, тебе это зачтется.

— А-а-а! Сука!

Но мешок глушил все звуки, и за руки его держали крепко.

Эти своего не упускают.

Впереди было только плохое. Жизнь, как ее знал Иван, закончилась.

Потоп

Весь день ломило затылок и тянуло в сон. Иногда он ловил себя на том, что по-настоящему засыпает с открытыми глазами. Тогда вставал, выходил из кабинета, старательно улыбаясь всем остальным, шел длинным коридором по красной ковровой дорожке в туалет и там тщательно умывался холодной водой. Медленно и обильно поливал голову. Потом промакивал слегка бумажным полотенцем и шел обратно.

— Что, Вить, давление после вчерашнего? — встретили его смехом после четвертой отлучки, когда он входил с мокрой головой, оставляя за собой мелкую капель на пыльном полу.

— Да не было вчера ничего такого, — бурчал он, проскальзывая в свой угол и скрываясь за монитором компьютера.

— Это у тебя, Витюш, давление. Старость подкрадывается…

Он молчал, не отзывался, чтобы не привлекать еще больше внимания. Женский коллектив — это особое сообщество. Тут только повод дай — сразу все бросают работу, собираются вокруг этого повода и обсуждают, обсуждают, обсуждают…

Ровно в семнадцать пятнадцать он выключил компьютер и выскочил на улицу, на ходу прощаясь со всеми. Зонтик в одной руке — на всякий случай, айфон с кино и всякой музыкой внутри — в другой. Пока дождя нет, надо успеть добежать до автобусной остановки. А уж в автобусе можно будет хоть и книгу почитать — для кино и музыки шумновато там.