Дзюнпэй Гомикава - Условия человеческого существования

• Название: Условия человеческого существования
• Автор: Дзюнпэй Гомикава
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

В центре повествования история японского парня, попавшего в водоворот событий второй мировой войны. Роман стал мировым бестселлером и вызвал, в своё время, много споров. Автор сумел отобразить всю сложность эпохи перемен в переплетении судеб отдельных людей и общества.

В русском переводе роман с разрешения автора был опубликован с некоторыми сокращениями.

---

— Штук сто и больше ни одной, да? — Хино мешал кочергой уголья в печке. В отсветах пламени лицо Хино казалось багровым.

— Мы с тобой, Синдзе, хорошо знаем друг друга, подружились еще при старом командире. — Лицо Соги стало неподвижным. — Так вот, если ты не хочешь говорить при всех, я попрошу господина подпоручика об одолжении. Думаю, он разрешит нам поговорить с глазу на глаз. Но я делаю это в порядке исключения, из дружбы к тебе, слышишь?

Хино сверкнул глазами в сторону Соги. Перед ротным хочет выслужиться, в обход его, Хино, идет. Но Хино вовсе не к чему, чтобы капитан Кудо знал о случившемся. Да и Исигуро взгреют за халатность.

— Ну как? — подступал Сога.

— Ни одной не использовал. — Синдзе стоял на своем.

Это была правда. Да и некому Синдзе писать интимные письма. Его любили два человека на земле: старший брат, сидевший в Порт-Артурской тюрьме, и жена брата. Один, заботясь о безопасности Синдзе, намеренно не писал ему, а второй уже не было в живых: она тихо угасла после ареста мужа. Так что писать ему было некуда.

Когда-то он, как и другие, любил девушку и жил надеждой, что каждый день приближает его к счастью. Но его возлюбленная, когда брата посадили как политического преступника, стала избегать его, а однажды откровенно призналась, что такая жизнь не по ней. «Я люблю тебя, — сказала она, — и всегда буду любить, но я боюсь, понимаешь, так что не сердись…» Нет, конечно, он не сердился. Война — слишком тяжелое испытание для любви. А любовь была лишена всех прав. Кому захочется соединить жизнь с братом политического преступника! Служба в фирме заполняла все его дни, такие же в общем одинокие, как и ночи. И это одиночество не тяготило его. Он не изводил себя мыслями о том, что жизнь исковеркана. Правда, избегал сближаться с людьми. К этой войне не испытывал вообще никаких чувств, она казалась ему бешено мчащейся колесницей, которой управляют фанатики. Остановить ее невозможно, а поэтому лучше отойти в сторонку, чтобы тебя не задавили. Чтобы сопротивляться национальному фанатизму, нужно быть очень стойким. «Пусть малыми силами, но все же сопротивляться». Такой одержимости у него не было. «Я не похож на брата», — сказал он как-то Кадзи, до этого украдкой познакомившись в канцелярии с его документами, с письмом из жандармерии. Даже мобилизацию Синдзе принял почти спокойно; все сожаления и надежды остались за воротами казармы.

— Синдзе! — ухмыльнулся Хино. — Отпусти меня, дома жена ждет, спать без меня не ложится.

Он с силой сунул кочергу в догорающие уголья, поднялся и вытащил из ящика своего стола флягу со спиртом. Отпил.

Глядя на внушительный живот Хино, Синдзе усмехнулся. Вот кто умеет выбирать себе друзей. Фельдшер носит Хино спирт, а судя по животу, подпоручик в тесной дружбе и с унтерами, заведующими кухней.

— Рядовой первого разряда, приказываю вам сообщить, куда и когда вы соизволили отправить украденные открытки?

Сога и Хасидани вздрогнули. Они знали этот тон, знали, что обычно следовало за нарочито вежливым обращением подпоручика к подчиненным.

Синдзе твердил свое:

— Не послал ни одной открытки.

Постучали в дверь.

— Унтер Сибата привел рядового второго разряда Кадзи…

— Ну? — Хасидани повернул к нему голову.

Сибата забегал глазами, не зная, кому докладывать.

— В письмах рядового второго разряда Кадзи ничего не обнаружено…

— Да, да, Сибата, можешь идти, — сказал Хино. — А ты подойти сюда!

Кадзи сделал шаг вперед. У него подергивалась щека. Только что в офицерской комнате он был зверски избит Сибатой и Ёсидой. Били ремнями.

Хино вытащил из печки добела раскаленную кочергу.

— Так мы продолжаем утверждать, господин Синдзе, что не послали ни одной открытки?

— Так точно.

— Точно так? — Хино ткнул кочергой в его сторону, будто невзначай. — Это сущая правда? А ну, Кадзи, выручай товарища, пока не поздно.

Глаза Кадзи были прикованы к рукам Хино. Кочерга коснулась брюк Синдзе, и они дымились.

— Ну как, Синдзе, не жарко тебе?

Солдат закусил губу.

— Ну?

Хино отпил из фляги и ткнул Синдзе кочергой. Тот затряс головой. В комнате запахло паленым мясом. На лбу у Синдзе выступил пот.

— Я… не использовал ни одной… Кадзи дал… всего две…

Сплюнув, Хино бросил кочергу в ведро с углем.

За эту дырку на брюках величиной с медяк ротный каптенармус Ёсида как следует взгреет Синдзе! Это Хино хорошо известно. Не важно, что обмундирование — «сорт второй, третий срок», каптенармус спросит с Синдзе за эту дыру! Ожог, верно, небольшой. Конечно, потащится в санчасть за освобождением, придется сообщить врачу.

— Может, немного горячевато было, — сказал Хино, глянув сверху вниз на Исигуро. — Тоже мне детективы! Дыма много, каши мало. Задали мне работу… — Хино грохнулся на стул. — Эй, занавес! Спектакль окончен! Зрители отвесят друг другу по пятьдесят оплеух. Ну, раз…

— Начинай! — крикнул Исигуро.

Рука Синдзе вяло коснулась щеки Кадзи.

— Это что такое? — Хино пнул ногой ведро с углем. — Сначала! Как полагается!

На этот раз щека Кадзи ответила звоном…

10

«Ты стал редко писать. Ты занят? На днях получила письмо от твоего командира. Я никак не думала, что командир посылает письма семьям новобранцев, поэтому сначала, взглянув на обратный адрес, перепугалась. Я не могла прочесть ни строчки, ничего не могла понять, у меня тряслись руки. Перечитала несколько раз, прежде чем поняла, что это.

Ты меня все успокаиваешь, и твой командир тоже. Он пишет, чтобы я была за тебя спокойна. Ты и он говорите об этом по-разному. Но мне хочется верить вам. В этом есть резон, — ведь если вечно беспокоиться, можно стать законченной пессимисткой и заразить этим других, тебя… Надо взять себя в руки, я понимаю. Я стараюсь трезво рассуждать, но ты поймешь, что творится в моей душе. Может, ты не ладишь с начальством? Не болеешь ли ты? Там у вас такие лютые морозы, ты не замерзаешь? Здесь только и разговоров о случаях обмораживания. Говорят, солдаты что ни день обмораживают пальцы и они гниют. Какой ужас! Не напортил ли тебе тот случай в Лаохулине? Все это меня так тревожит, что я не могу быть спокойной, боюсь, как бы строгие тети из «Женского комитета» не накинулись на меня, ведь жене воина не подобает так распускаться. Я так верю тебе, Кадзи, и хочу надеяться, что все будет хорошо. Ведь так? Пожалуйста, уверь меня в этом.

Обязательно пиши мне чаще и обо всем. Если очень занят, просто напиши на открытке: «сегодня небо ясное» или «сегодня буран», «у меня все по-старому», — мне и этого будет достаточно. Подумать только, вот уже целых три недели я не получала от тебя весточки.

Теперь у меня много свободного времени. Денег хватает, только вот нет покоя — наверно, это от безделья. Я тут подумала, что если буду работать и все время буду занята, то разделю в какой-то мере твои тяготы, и попросила директора рудника устроить меня машинисткой в контору. По правде говоря, мне очень не хотелось к нему обращаться, я же помню, как он тогда держался. Директор только рассмеялся и не принял моей просьбы всерьез. Разве ему понять меня! О, как я соскучилась по настоящей работе, которая изматывает тело и не оставляет времени для душевных мук. Я не могу не думать о тебе, Кадзи, что тут поделаешь?

Пиши почаще. Хоть одну строчку, хоть пару слов. Береги себя, ведь твоя жизнь принадлежит еще и мне. Не беспокойся обо мне. Я все та же, даже не похудела, вешу по-прежнему пятьдесят шесть. Ем с аппетитом, так что не волнуйся.

Пиши мне, пиши побольше.

Вместе с этим письмом посылаю ответ твоему ротному командиру.

Митико.»

Командир роты Кудо вернулся из штаба в прекрасном настроении. В ближайшее время рота передислоцируется на двадцать километров к границе. Перспектива попасть на передовую обычно никого не радовала. Но для Кудо, до сих пор служившего в тыловых частях и не имевшего боевого опыта, такое перемещение давало шанс на повышение по службе.

Теперь, когда положение на южных фронтах резко переменилось, а провал на Волге развеял надежды на победу Германии, Япония старательно избегала конфликтов на советско-маньчжурской границе. Однако средний командный состав войсковых частей не очень-то рьяно выполнял указания начальства. Южный фронт своим чередом, но не сидеть же сложа руки на границе, когда в Китае идет наступление! Правда, Халхин-Гол кое-чему научил Квантунскую армию, она на деле испытала силу советских войск, но офицеры-запасники имели смутное представление об этих трагических боях.

Передислокация произойдет, по-видимому, весной. Правда, когда кончатся морозы, обнажатся болотные топи. Переход предстоит нелегкий. Что ж, он проведет его на зависть командирам других рот, его четвертая славится своими унтер-офицерами, один Сога чего стоит! Нет, ему нечего бояться. Мысли о близких переменах вселяли в Кудо бодрость.