Татьяна Буденкова - Женская верность

• Название: Женская верность
• Автор: Татьяна Буденкова
• Жанр: Современная проза

'Звёздочка моя', - говорим своим детям. 'Звезда моя',- любимым женщинам. И знаем цену того пути, по которому надо пронести 'Звездочку', чтобы она стала 'Звездой'. Через тернии к звёздам, если получится…

---

— Тиша…

Он открыл глаза, прижал ближе сидевшего между ними Ивана, протянул руку и обнял её за плечи.

Машина встала в очереди на понтонный мост. Все задремали в ожидании. Но вот что-то лязгнуло, и машина медленно поехала. Ехать было страшно. Устинья чувствовала, как сердце ёкает от страха, а в глазах Тихона искрились смешинки. Совсем как в молодости. Ох, не зря она пошла за него, не зря. Вона, где они теперь. И Тихон все знает и ничего-то не боится. Устинья гордилась своим мужем. Страх за будущее и детей отступил. Новые впечатления оттеснили куда-то мысли о матери, доме и Акулине.

Тем временем машина переехала мост и запетляла по незнакомым улицам. А когда остановилась, Устинья увидела, среди бескрайнего песчаного поля ровными линейками стояли новенькие бараки. Тот, возле которого они остановились, был ещё не закончен. На краю крыши сидели мужики и стучали топорами. Метрах в десяти от него расположился небольшой дощатый белёный известкой сарайчик, имеющий два раздельных входа. Устинья поняла — это по нужде. Людей-то здесь вона сколько живет, но вот зачем рядом новенький такой же белёный ящик с крышкой, Устинья узнала много позже.

Иван высунулся из кабины:

— Скидывай, Тихон, вещички. Тут ещё не заселённые комнаты есть. Пусть жёнка с детьми тут подождут, а я тебя до кадров доброшу, да под разгрузку.

Вещи сгрузили. Тихон пересел в кабину и машина, фыркнув, уехала.

Устинья сидела на тюках. Лёнка и Наська спрятались в тени постройки, присев на завалинку. Иван степенно ступая и осторожно выглядывая из-за косяка пошел исследовать коридор барака. И только непоседливый Илюшка уже успел обежать вокруг барака и с криком: "Маманя, тут наксвозь диря!", — зашлепал босыми ногами, обгоняя Ивана, в коридор барака.

Ждать пришлось долго. Девчонки прикорнули на узлах. Иван устроился в тени на завалинке и только Илюшка бежал с очередной новостью: "Мамань, там такая труба железная с ручкой, но не колодез, вода из неё холодная бежить и вкусная, страсть".

В руках Илюшка держал за крышку распечатанную консервную банку, полную холодной и, правда, очень вкусной водой.

Развязав мешок, Устинья достала два ведра и отправила девчонок по воду. Когда Тихон вернулся, семья, умытая и причесанная Устиньиной гребёнкой, сидела на завалинке.

— Наша двадцать третья — голос его звучал уверенно, а в глазах блестел тот же огонек, что и у Илюшки, когда он банку с водой принес.

Замка на двери не было. Но, с обратной стороны двери был прибит железный крючок. С этим крючком, без замка, семья Родкиных пережила в этом бараке много разных — счастливых и страшных дней.

Комнатка была маленькой. Но, измученные дорогой и неизвестностью, все были рады и счастливы, и очень гордились своим отцом. А он рано утром ушел на работу. Часов не у кого не было, но утром загудел гудок и Тихон, встав, умывшись и съев картошку сваренную вечером в мундирах, пошел работать. Устинья, провожая мужа, вышла на крыльцо.

— Боже, да тут никак три, а може и все пять, таких как наша, деревень! — столько народу шло и шло мимо неё.

— Куды же столь?

— На работу, тётка, не боись, обвыкнешь. — Незнакомый мужик, ответил на её невольный вопрос.

Весь день Устинья разбирала привезенный скарб. Ребятишки насобирали деревянных обломков от ящиков, каких-то палок и просто щепок — истопили печь, сварили картоху, накипятили воды.

Лёнка и Наська превратились в Елену и Надежду, почему Надежду? Та только плечами пожала.

— Ты же Анастасия по пачпорту.

— Мамань, ну тож в Рязани, а тут пусть так зовут. — определилась младшая.

— Школа — рядом. Учатся все. Так что с сентября Иван и Илюшка в школу. А мы в ремесленное — учиться какому-нибудь делу. Там одёжу дают бесплатно. Кормят. А потом и на работу направляют. Мы с Надькой уже записались, — Елена поставила на печь утюг, за деревянную ручку подняла его крышку и насыпала нагребённых из печи на совок углей. Достала своё единственное, сшитое Акулиной, платье и на одеяле, разостланном на полу, принялась его гладить.

Устинья днём выяснила, что воду из колонки берут бесплатно и сколько хочешь. Знай, таскай домой ведрами. А большой деревянный дом через дорогу — это магазин. Товару там прорва. Всё продают за деньги, и сколько хочешь. А люди ничего не хватают, так что и к вечеру нераспроданный хлеб остался.

Вечером, когда Тихон вернулся, дома был полный порядок. Кровать собрана и заправлена. На стене прибита вешалка, на ней развешаны зимние одёжки и сверху прикрыты натянутой на веревку цветной занавеской. Для детей, из оставшихся вещей, сложена аккуратная лежанка, тоже заправленная цветным стеганым одеялом, у стены возвышались привезенные подушки. Новый крашеный пол намыт до блеска. На истопленной печи укутан чугунок с картошкой.

— Накось, — Тихон протянул Устинье зеленую денежную бумажку.

— Аванс. Бери, да иди в магазин за хлебом, да соли прихвати. А я покель умоюсь. Да, придешь вечерять будем. А завтра, я договорился, стол и табуретки на всех справим. С получки рассчитаюсь.

Слов у Устиньи не было. Она молча взяла деньги и пошла в тот самый магазин. Там долго прикидывала взять только черный хлеб, или еще и булку белого прихватить. Наконец, взяла три булки черного хлеба и одну белого — с кипятком попьют.

В этот вечер впервые за много лет семья ела досыта хлеба, а потом пили кипяток, вприкуску с белым хлебом.

Засыпая, Устинья шептала: "Надо Кулинке с матерью завтра отписать".

— Отпишем, отпишем. Приду вечером с работы и отпишем.

Глава 4 ПОКРОВСКОЕ

Раннее деревенское утро ещё только наступало. Чуть заалел восток. Сквозь ночные облака проглянули кусочки светлеющего неба. Воздух был прохладен, и даже роса ещё не выпала.

Акулина уже проснулась. В доме стоял серый предрассветный сумрак. Мать спала тихо, как ребёнок. Отсыпалась за всю свою трудную жизнь.

Наступила пора окучивать картошку. Письма от Устиньи ещё не было. Тимофей же отписал, что до части добрался благополучно и сильно по дому скучает, и вспоминает каждый вечер перед сном её, и снится она ему каждую ночь, и рад он этому очень. Ещё Тимофей просил продать его выходные портки и нанять работника, потому как столько картохи выкопать ей будет не под силу, а уж в подпол спустить — тяжельше некуда. А весной, к посадке, може как на недельку помочь и обернётся, ежели часть никуда не угонят. А к осени срок его службы подойдет к концу и на тот год картоху он сам выкопает.

Подходило к концу лето сорокового года.

Акулина справилась по хозяйству. Выгнала корову. Поставила на стол кринку молока для матери, взяла тяпку и направилась к Устиньину дому. Решила начать с её огорода. С собой у неё было приготовлено три варёных картофелины, огурец, да молоко в бутылке зеленого стекла, заткнутое тряпицей. Работала Акулина не разгибаясь. Так тоска меньше душу ела, да всяким мыслям отбой был. Ну и работы, в самом деле — конца краю не видать. Когда задеревеневшую спину невозможно стало разогнуть, а старая кофта намокла от пота — хоть выжимай, да солнце уже вовсю разошлось и пекло нещадно, Акулина присела на крыльцо Устиньиного дома, развязала свою котомку и приготовилась есть, но от жары и усталости есть не хотелось. Казалось, конца краю этой картошке не будет. Но, если не поесть, то сил на работу не хватит, помочи ждать не откель. Рассиживаться долго — тоже нельзя. И маленькая тоненькая женская фигурка встала к очередному картофельному ряду.

Когда солнце поднялось в зенит, Акулина закинула тяпку на плечо и пошла к своему дому. Надо было проведовать мать, да натаскать воды для полива огорода.

Мать сидела на завалинке и, не отрываясь, смотрела на дорогу. Видела она плохо, поэтому добиралась до места на ощупь, так что больше прислушивалась, но все равно, взгляд её был направлен на деревенский просёлок.

— Ты хучь поела? Сколь раз тебе говорить, что они только добрались. А там покель устроятся, покель назад письмо дойдет. Чего ты себе душу рвешь? Ослабнешь, куды я тебя потащу?

Никуда Акулина её тащить не собиралась, сама переживала не меньше за Устинью, ребятишек, тоска по дочери, разлука с Тимофеем — заставляли её сердце то комом встревать в горле, то биться так, что дух перехватывало. Но мать было жаль, нельзя было показывать вид, что тоже переживает. Вот она и придумала, что как Тихон обещал, Прасковью заберут с собой, а на дальнюю дорогу нужны силы. На самом же деле, Акулина для себя решила, что дух вон, а уж хотя бы картохой запасётся. Ежели Устинья со своим выводком вернутся, то хоть с голоду не помрут. Ну, а ежели Бог даст, устроятся на новом месте, то вот Тимоха из армии придет и будет решать, как там дальше жить. Тут оставаться, али к Устишке ехать.

Наконец, долгожданное письмо было получено. Акулина, прочитав первый раз, от волнения ничего толком не поняла. Прасковья, вытирая слезы ладошками, просила: