Станислав Олефир - Колымская повесть

• Название: Колымская повесть
• Автор: Станислав Олефир
• Жанр: Современная проза

---

Потом у обоих «спрашивали», можно ли приглашать «в гости» всех находящихся в стойбище? Прокопий «отказал» бывшей жене Ларисе и мужу Моники — Вите. Кока пригласил всех.

Всю эти «переговоры» проводили баба Мамма и три приехавшие из поселка женщины. Остальные на это время покинули ярангу. Как я понял, столь конфедициально «разговор» проведен для того, чтобы не допустить к вынесению вердикта заинтересованных лиц. Главное, чтобы не вызвать ни у кого сомнения по поводу того или иного «ответа». Но, так или иначе, теперь я иду «в гости» к Прокопию и Коке с полным основанием.

Обнимаю бабу Мамму, признаюсь, что соскучился и очень ее люблю. Затем напоминаю, что стоит нам встретиться — сразу поминки или похороны.

Не оленеводы, а какая-то похоронная команда! Баба Мамма ничего из моих рассуждении не поняла, но улыбнулась, и мы вместе отправились в ярангу бабушки Мэлгынковав.

Там веселье в разгаре. На животах Коки и Прокопия стоят большие деревянные блюда с мелко нарезанными оленьими языками. Каждый из нас должен взять сколько кусочков, сколько близких ему людей не участвует в этом «гостевании». Сначала я беру из Кокиного блюда семь кусочков — за братьев, сестер и маму, потом почему-то вспоминаю Зосю Сергеевну и добавляю еще один. Когда при встрече расскажу ей об этом, она будет довольна.

Из блюда, стоящего на животе Прокопия, беру сразу восемь кусочков и принимаюсь жевать.

«Спящие» пастухи накрыты ватными одеялами, наружу выглядывают только руки. У изголовий чашки с водкой, лепешки, вареная оленина, сыр, кусочки печенья. По бокам от Прокопия расположились бабушка Мэлгынковав и Моника. Возле Коки — бабушка Хутык и Лариса. Бывшая жена Прокопия лет на десять старше его, у нее большие вывернутые губы и широкий утиный нос. Даже не верится, что эта пожилая женщина недавно родила дочь, И вообще, если Прокопий и, вправду, поднял стрельбу из-за Ларисы, то напрасно.

С горстью мяса неторопливо обхожу сначала Прокопия, потом Коку. Женщины приподнимают их руки и бьют ими меня по ногам. Делаю вид, что пугаюсь, дергаю ногами, и все смеются. Ну и развлечение!

В яранге, словно во время демонстрации фильма, полно людей. Толик с дедом Хэччо, Икававом и незнакомым мне мужчиной играют в карты. Надя и Рита тихонько поют «Вагончик тронется», Моника подпевает со своего места. Остальные просто разговаривают между собой, детишки катаются верхом на оленегонке деда Хэччо и звонко смеются. Только что баба Мамма попросила, чтобы я немного повеселил гостей, потому что, если здесь будет скучно, Прокопий и Кока очень на нас обидятся. Здесь и так не скучают, но нужно, чтобы было еще веселей.

Достаю из стоящего в углу яранги ящика бутылку водки, приподнимаю над головой и предлагаю в качестве приза тому, кто, не отрывая рук от носков, сумеет перепрыгнуть растянутый на полу маут. Расстилаю маут, показываю, как нужно прыгать, и еще раз поднимаю бутылку. Толик отложил карты, снисходительно посмотрел на меня, подошел к мауту, наклонился, поймал себя за краешки пошитых из оленьих шкур носков-чижей, прыгнул и… оторвал пальцы от чижей. Недоуменно посмотрел на руки, потом перевел взгляд на чижи, вцепился в них поосновательней, но перепрыгнуть через тоненькую полоску маута снова не получилось.

Когда Толик наклонился в третий раз, дед Хэччо отпихнул его в сторону, что-то провозгласил по-своему, попытался прыгнуть и упал.

Что здесь началось! Смех. Подначки. Такая пустяковина и… не могут.

Прыгали все, включая бабу Мамму и бабушку Хутык. Только Николай Второй снисходительно улыбался. Вот если бы организовали соревнование с оленями — тогда другое дело. А скакать, словно ребенок — пустое занятие!

Напрыгались, выпили водку, разбавили чаем и новое развлечение. Предлагаю сыграть в садовника. Кто помоложе, помнит эту игру с интерната, и все с готовностью кинулись определять, кто будет морошка, кто брусника, кто голубика, а кто ядовитая чемерица. Из пожилых играла одна бабушка Мэлгынковав. Я сказал ей, что теперь она карликовая березка и игра началась.

Все фанты игроки должны были снимать с себя. Набив руку еще в пионерлагере, я в два счета раздел чуть ли не до нага Толика, Надю, Риту и бабушку Мэлгынковав. А потом заставлял их нюхаться, целоваться, лаять на собак, кричать куропачом и участвующим в гоне быком корбом. Все кончилось тем, что напуганные хохотом собаки подняли истошный лай. Сразу же дежурившие у «спящих» пастухов женщины схватили специальные махалки и принялись размахивать ими над Прокопием и Кокой. Иначе они могли проснуться и нарушить наше веселье.

Потом Толик, разохотившись, сбегал за колокольчиком, который обычно цепляют на шеи пряговых оленей, и устроил в яранге игру с завязанными глазами. Во время игры не только пожилые, но и Рита с Надей несколько раз падали на Коку с Прокопием, но ничуть не смущались, а даже пинали их ногами. Мол, развалились здесь — ни пройти, ни проехать.

Я попытался поступить так само, но у меня ничего не получилось. Пнуть ногой мертвого человека посложнее, чем проглотить горсть «голубоглазых» личинок носоглоточного овода.

Снова играли в подкидного и «козла», пили водку и ели оленину. Когда в яранге становилось слишком тихо, кто-нибудь из женщин ловил собаку и принимался крутить ей ухо. Та поднимала истошный визг. Сразу же все смеялись, хотя в обычное время такое «развлечение» ни у кого не вызвало бы одобрения.

Как только забрезжил рассвет, пастухи подвели к яранге четырех упитанных важенок и закололи длинным острым ножом. При этом старались попасть в сердце, хотя обычно оленей забивают ударом в затылок. Но это были жертвенные олени, и забивать их можно было только таким способом.

Конечно, столько мяса нам не одолеть, но, возвращаясь домой, каждый прихватит с собою жертвенной оленины. Нужно только следить, чтобы досталась одна мякоть. Брать домой косточки — большой грех и бывают случаи когда, обнаружив в жертвенном мясе — косточку, человек возвращает ее в стойбище вертолетом.

К тому же, если привез домой мясо, им нельзя угощать соседей, тем более торговать. Грех! Нужно тотчас сварить все в одной посудине, а потом уже делать с ним: что душе угодно — есть, угощать соседей, раздавать знакомым.

Для костей бабушка Мэлгынковав приготовила у входа в ярангу специальный мешок. Эти кости сожгут вместе с умершими. Как я понял, это будет равноценно сожженному на костре оленю. Главное, чтобы не пропало ни одной косточки. Вот уж воистину — были бы кости, а мясо нарастет.

Пожилые женщины принялись обдирать и разделывать важенок. Те, кто помоложе, разводить костер и пристраивать над ним большой, специально доставленный сюда вертолетом котел…

Я так и не успел побывать у наледи, где раньше лежали Кока с Прокопием. Это совсем недалеко от стойбища. Спускаюсь к ручью и по пробитой оленьими упряжками тропинке отправляюсь к наледи. Скоро вдали затемнела оставленная дедом Хэччо палатка. Отыскиваю вырубленную в наледи нишу, в которой хранили тела пастухов, и долго стою, как у могилы. Даже, если бы пастухов оставили в этой вот ледяной глыбе, и то воспринялось бы куда привычнее. Но, чтобы сжигать, как-то не умещается в голове. Это очень несправедливо, когда после тебя на земле не останется ни креста, ни памятника. Даже бугорка не будет.

Может, и мне после возвращения на Ханрачан нужно сделать Тышкевичу какую-нибудь могилу. Ведь лежат же рядышком убийца и его жертва. Хотя нет. Прокопий, совершил беду в пьяном угаре. Как только понял, что натворил, сразу застрелился. А тот даже не каялся. Он об изнасилованной им девочке так и сказал: «Пусть еще спасибо скажет, что пораньше мужика попробовала!»

Все мои рассуждения — вернее не бывает, но вот сидит комом внутри, и ничего поделать с собою не могу.

Хотя, если честно, все случившееся у меня с Тышкевичем, отошло далеко и стало таким незначительным, что теперь ни один вопрос не приведет меня в замешательство, подобное тому, в какое я впал на Новых озерах. Тышкевич провел не один год в зоне, прекрасно знал, на что шел. С одними ему сходило с рук, а со мною не получилось. Его ведь могли пристрелить отец этой девочки, Мягкоход и еще не знаю сколько людей. Ведь никому не хочется, чтобы его «допинали до параши». Но в то же время, не у всякого получается, дать обидчику сдачи, а может им просто не встречается в жизни их Зося Сергеевна.

Еще немного постоял у ледяной могилы, затем поднялся на сопку и набрал два букета из веточек можжевельника, карликовой березки и листьев рододендрона. Оставил букеты у вырубленной во льду ниши, как когда-то это сделала Наташка-дурочка в нашем бараке, и возвратился в стойбище.

Там уже сварили котел мяса, разложили по блюдам и зовут трапезничать. Собакам в этот раз не дали ни единой косточки. Мяса — пожалуйста! А косточки все до одной в мешок. Иначе там наверху Прокопий с Кокой не смогут составить из костей своих оленей, и им будет стыдно перед теми, кто их встретит.