Станислав Олефир - Колымская повесть

• Название: Колымская повесть
• Автор: Станислав Олефир
• Жанр: Современная проза

---

Затем бабушка Хутык и старушка с Крестиков поднялись на кострище. Вокруг локтей и вместо поясов на бабушках сплетенные из сухой осоки венки. Бабушка Хутык тем же ловким движением, каким только что разделывала оленей, вспорола на Прокопию кухлянку, перерезала на его руках и ногах сухожилия и проткнула ножом живот. Если не сделать этого, охваченное огнем тело начнет изгибаться в конвульсиях, и душа Прокопия может не попасть на небо, а останется на земле и будет путать людей. Коку к сжиганию подготавливают баба Мамма и приехавшая из Эвенска пожилая женщина.

Наконец все готово. С четырех углов подложили под кострища стружки и по команде бабушки Хутык подожгли. Кострище Коки загорелось сразу со всех углов, а Прокопия — только двух. Заменили одного кострового, другого. Наконец кликнули меня и Николая Второго. Стоило мне и старшему оленеводу чиркнуть спичками, как веточки вспыхнули, словно облитые бензином. Может, выручило то, что мы имеем немалый опыт разведения костров в тайге, а может, Прокопий и вправду выбрал нас для этой миссии.

Костер Коки то ли из-за того, что сложен более удачно, то ли по другой причине, горел жарче и дым от него поднимался, словно свеча. Прокопия — и разгорался хуже и горел не так жарко. Главное, дым от него, прежде чем подняться ввысь, изгибался крутой дугой, и это вызывало беспокойство у женщин. А потом Прокопий стал выгибаться на нартах, словно ему стало очень жарко, и он хотел сползти вниз.

Наконец и этот костер собрался с силами и заполыхал так жарко, что люди были вынуждены отступить к самой лощине.

Меня предупредили, лишь только огонь совсем спрячет нарты и лежащего на них Прокопия, можно будет увидеть, как его душа поднимается в небо. Я смотрел очень внимательно, но ничего не заметил. А многие, в том числе бабушка Хутык, видели поднимающуюся в небо душу Прокопия, и даже сумели определить, кто в нашем стойбище умрет после пастухов и Гали…

Пылали костры, костровые длинными жердями переворачивали обуглившиеся тела Прокопия и Коки, чтобы они сгорели лучше. Рита говорила, что особенно плохо горят больные места. Бывают случаи, человек уже весь сгорит, а больная рука даже не почернеет.

Кажется, картина самая дикая, но лица у всех спокойные, одухотворенные. Ни так привычных на наших похоронах слез, ни истерик. Человек прошел свой путь на земле, теперь пройдет его на небе. У одного он длиннее, у другого — короче. Как получится, так и получится, и трагедии из этого делать не стоит. Жаль, конечно, и Коку и Прокопия, но, наверное, им сейчас там лучше, чем было на земле. А может, так оно и есть на самом деле?…

НОТЫЧГЫНА НАДО УБИТЬ!

Завтра я уезжаю домой. Утром Николай Второй отвезет меня на Крестики, оттуда трактором доберусь до Новых озер, а там рукой подать до поселка. Так что круг замкнулся. Откуда прилетел, туда и вернусь,

Выезжаем затемно, поэтому попрощаться лучше всего сегодня. Я уже собрался в дорогу, теперь обхожу стойбище. Только что возвратился от наледи. В том месте, где стояла расстреленная Прокопием палатка, остался только припорошенный снегом квадратик уложенных подушкой лиственничных веточек. Я тщательно обследовал все вокруг и нашел вырезанную из оленьего рога выбивалку. Это работа Коки. У него настоящий талант. И палка, с которой ходил на окарауливание стада, и погонялка, и деревянные ножны — все в искусных узорах.

Прячу выбивалку за отворот куртки и долго стою у лиственничной постели. На ней осталась кровь Коки, Гали и Павлика. Только случайно не оказалось моей. Неверное, все это надо бы сжечь, но не поднимается рука. Достаю нож и на ближней лиственнице делаю затесь, на которой угольком из кострища пишу: «Кока. Галя. Прокопий — 28 сентября 1988 год»

…Кока обещал, как только ляжет снег, отправиться со мною на поиски снежного человека. «Запряжем три пары оленей, прихватим деда Хэччо и отправимся. Дед Хэччо несколько раз встречал снежного человека, и хорошо знает распадок, в котором он живет. Кока говорил, что снежный человек рождается от медведя и женщины. Пойдет женщина в тундру за морошкой или топливом для костра и исчезнет. А через некоторое время неподалеку от стойбища начинают встречаться следы снежного человека. У оленеводов перед ним нет того благовейного страха, который они испытывают по отношению к медведю. Снежный человек живет своей жизнью, они своей. К тому же, он при случае выручает оленеводов. В прошлом году подобрал в тундре замерзающего пастуха, принес в стойбище и положил у входа в ярангу. И что удивительно — в стойбище добрый десяток собак, и ни одна не подала голоса. Потом целый день бродили вокруг яранг словно сонные…

Еще мы планировали с Кокой подняться на самую высокую в этих краях сопку, которую пастухи называют Тэм. С эвенского „тэм“ переводится „плот“. И вправду, на самой ее вершине лежит большой плот. Ему очень много лет, и он почти сгнил. Но то, что это плот, а не просто куча бревен — ни у кого нет сомнения. Когда-то в этих краях было очень сильное наводнение, нигде не осталось ни одного открытого клочка тундры, ни одного скального выступа. Почти все люди погибли, остались только те, кто забрался на плот. На нем же спаслись и все ныне живущие в тайге и тундре птицы и звери. Так что Великий Потоп был и в этих краях, а плот стал для аборигенов настоящим Ноевым Ковчегом…

Оставляю под лиственницей небольшой букет из веточек карликовой березки, кедрового стланика и пушицы. Нужно будет попросить Риту заглянуть сюда летом и положить букет живых цветов.

Говорю до свидания сопке, на которой сожгли Прокопия и Коку; наледи, которая хранила их тела; лиственничным веточкам, на которых они спали. Затем мысленно прощаюсь с Прокопием и Кокой.

Прощаюсь и прошу у Коки прощения. Мне перед ним стыдно. Однажды командир, прилетевшего к нам вертолета, предложил пастухам купить у него очень сильный бинокль. Коке бинокль понравился, но у него не было денег. У меня были, но я не дал. Пожалел! У Коки в бухгалтерии одни долги, а он транжирит деньги направо и налево. Недавно он передал по рации доверенность на получение какой-то девицей восьмиста рублей из его зарплаты.

— Ты ее хоть хорошо знаешь? — спросил я Коку. Тот удивленно посмотрел на меня:

— Конечно, знаю. Учились вместе. Она, кажется, в восьмом, а я в шестом. Высокая такая.

— А она отдаст?

Кока удивился еще больше:

— Зачем отдавать? Я же просто так ей даю…

От наледи направляюсь в ярангу бабушки Хутык. Вчера она похвалила меня за то, что вел себя „в гостях“ у Прокопия и K°ки „нормально“, и сказала, что женщины с первой бригады полюбили меня. Они хотят, чтобы я тоже у них пожил. Я расчувствовался и рассказал бабушке Хутык все о Тышкевиче. Сделал это, скорее всего потому, что давно нужно было перед кем-то выговориться, а к ней я испытываю большое доверие. Бабушка Хутык не проявила к случившемуся особого отношения. Она повела себя так, если бы я пришел к ней жаловаться на болячку, которую не знаю, как лечить. Она и взялась ее лечить. Откуда же эта болячка взялась — ее вообще не волнует.

Оказывается, самая большая беда в том, что я до сих пор не отпустил „этого человека“ на небо. Ему сейчас очень плохо, поэтому нехорошо и мне. Прежде всего, нужно возвратиться к ловушке, набросать на нее много дров и сжечь, чтобы не осталось ни одной косточки. Она даст мне немного мозга из головы жертвенного оленя, который я должен положить под кострище. Прежде всего, нужно хорошо закормить место. Кроме того, мне нельзя ничего у „этого человека“ видеть. Поэтому лучше всего таскать, дрова на кострище ночью и, когда кладешь, смотреть в сторону. А вот поджигать можно только после того, как взойдет солнце. Потому что, если душа не будет видеть, куда ей лететь, может заблудиться и не попасть на небо. Три дня после того, как сожгу „этого человека“, у него в доме не должно висеть ни одной вещи.

Сначала я, услышав такое условие, напугался, представив, сколько всего навешано в квартире Тышкевича. Потом вспомнил, что последнюю ночь он провел в избушке на Ханрачане. Там достаточно содрать со стены голых баб, отцепить самодельные подсвечники и все будет нормально.

Но самое главное не это. Самое главное, я должен найти палу и маму изнасилованной „тем человеком“ девочки и сказать, что их обидчик уже наказан. Они должны на него больше не сердиться. Остальных, кого он тоже обидел — тоже не должны на него сердиться. Иначе он не попадет на небо, будет „крутить“ людям головы на земле и может стать злым духом. Обо всем этом я должен сообщать только утром. Если сделать это после обеда, можно принести людям „большой вред“.

Я пообещал бабушке Хутык выполнить все, как она наказала, и тотчас выразил сомнение в том, что смогу найти родителей девочки. Если они уехали на „материк“, тогда придется ехать за ними.

— Зачем тебе ехать? — удивилась бабушка Хутык. — Скажи по рации — они сами к тебе приедут. Когда за ребенка очень больно — обязательно быстро приедешь…